Снизу доверху театр был полон, но публика - не итальянской оперы! Первой сцены первой картины я уже не застал; но скоро конный топот возвестил Мюрата, уже генералом и князем империи - на его родине в Бастиде. Посылаю вам все превращения Мюрата, от бастидского трактира до трона в Неаполе. На 33-й странице (в 7-й картине) увидите и Бородинский редут. Его брали штурмом: пехота и конница! Стрельба ужасная! Дым во всем театре! Сердце дрогнуло при виде русских солдат в редуте! Я не успел пересчитать конницы; но она скакала по театру, как на Марсовом поле. Рубились, дрались в схватку и на конях с мамелюками. Потом Мюрат в Неаполе, королева Каролина, изменник Barbara ("Celui - ci n'a pas vole son nom", - примолвил верный до смерти Мюрату Кастальян, земляк его). Рекамье оставила ложу на время, пока судили и вели Мюрата на казнь. Он был одним из ее энтузиастов в свое и в ее время. К апотеозе она возвратилась в ложу, и мы видели и Наполеона в _сером сертучке_, как живого в полях Елисейских, встречающего своих маршалов и своего короля-зятя, коего Харон перевозит к нему на барке: анахронизма не заметили, хотя Харон и прежде перевез Наполеона. В 14-й и последней картине собраны полководцы всех времен и народов: и Кесарь, и Александр Великий, и Карл Великий, и Фридрих Прусский. Яркий свет освещает их. Все это продолжалось до полуночи. Мы усадили нашу милую Рекамье в коляску и пожелали не быть больною завтра.

16/4 ноября. Заезжал к Рекамье справиться об ее здоровьи: Мюрат немного расстроил его; но я нашел ее у камина, окруженною Шатобрианом, Баланшем, дамами и еще несколькими мужчинами: она рассказывала о пожаре замка Баранта. Он загорелся в третьем часу утра, неизвестно еще, отчего. Хозяева едва успели спастись в ночном туалете. Но потеря невозвратимая в книгах, в пожитках всякого рода и в драгоценностях фамильных и свезенных туда Барантом в разные эпохи жизни его: он надеялся кончить там, "in otio cum dignitate", жизнь свою! Не погибли ли и рукописи? Никто здесь, кроме одного его родственника и, может быть, Моле, еще не знает подробностей и всей потери. Я пошлю справиться в дом его или заверну к Гизо.

Шатобриан часто расспрашивает меня о Москве, об ее достопамятностях, об исторических древностях прошедшего: весною он замышляв побывать в Петербурге, в Москве, и в Нижнем Новгороде. Старую Европу он почти всю объездил - и в ней ему душно: он хочет освежиться на славянском севере?

От трех путешественников - Ампера, Ленормана и Мериме - получены вчера письма. Они были в Смирне еще вместе, сбирались в Царьград, но там разъедутся в разные стороны, чтобы снова и скорее собраться в Париже.

Лекции в Сорбонне, au College Royal, уже начались. Вчера была лекция Ройе-Колара, племянника старосты доктринеров, преподающего a l'Ecole du droit народное право: он напомнил слушателям, что в Страсбурге преподавал сию науку знаменитый Кох, наставник почти всей Европы, который имел слушателей из всех наций.

Ste-Beuve читал вчера у Рекамье корректурный лист из 2-й части своего Пор-Рояля, а именно Паскаля. Шатобриан, Баланш выхваляли сей отрывок. Мне не удалось быть на чтении. К новому году 2-я часть отпечатается.

15/3 сентября 1842. Сегодня в одной из английских газет читал я статью о новой системе, принятой в управлении ссыльными на острове Норфольк (Norfolk), в V части света, куда посылают теперь часть присужденных в Англии к транспортами. Некто капитан Maknochie придумал эту систему и получил от правительства управление тюрьмою или колониею, содержащею 1800 ссыльных. Главные основания сей системы следующие: он разделяет время ссылки на два периода. Если ссылка на семь лет, то первые три года почитаются временем возмездия за преступление; остальное время почитается как приготовление к освобождению. И тот и другой срок может быть сокращен. Каждому определяется для семи лет 6 или 7 тысяч знаков, кои выдаются за хорошее поведение, за исправную работу. Каждый может заслужить до 60 знаков в неделю. Чем скорее он приобретет все 6000 знаков, тем скорее он освобождается. На эти знаки каждый может покупать различные приятности и выгоды, например: чай, сахар, чтение книг и проч. Правда, что таким образом время заключения продолжается, ибо число знаков уменьшается покупкою; но надзиратель тюрьмы старается иначе вознаграждать сию потерю. Недавно учреждена там школа для молодых ссыльных и библиотека для чтения. За то и за другое они платят своими знаками. Так как некоторые, случайно или от болезни, могут лишиться возможности работать и, следовательно, приобретать знаки и, следственно, _ускорить освобождение_, то сами ссыльные, без всякого участия директора, составили кассу посредством своих знаков и дают их тем, кои не могут работать, дабы сии последние не теряли надежды скорее освободиться. Директор завел также школу музыки, и по воскресеньям они поют и играют на различных инструментах. Наконец, были и театральные представления. Директор, в рапорте своем, говорит, что совершенно строптивых или таких, коих нельзя исправить, нет в его колонии, что есть только ленивые и глупые. Благородный энтузиазм основателя сей системы побудил его наконец дать праздник, в день рождения королевы. Были иллюминации, фейерверки, различные игры; и так как невозможно было в сем случае сохранить над бедными ссыльными обыкновенного надзора, то он публиковал, что полагается на их деликатность и, позволяя им оставаться на свободе до 8 часов вечера, надеется, что они сохранят порядок. Никто не. нарушил его; все произошло тихо и спокойно. {Как бы мне приятно было указать на подобные сему явления и на Воробьевых горах, где обыкновенно между ссыльными дележ подаваемой им милостыни совершается в строгом порядке и с примерною честностию! Никогда еще я не заметил, чтобы получивший уже подаяние принял оное вторично, если полагал, что оно подавалось ему ошибкою.} Лорд Джон Руссель, бывший тогда министром внутренних дел, не одобрил сего последнего опыта, основываясь на том, что, "стремясь к исправлению самих преступников, надлежит также иметь в виду, что пример их участи должен устрашать других, {Вы видите, что есть запоздалые, по крайней мере в отношении к здравым началам уголовной юриспруденции, и в Англии и между вигами.} и дал позволение главному губернатору колонии отрешить директора от должности, если найдет нужным. К счастию, губернатор не нашел сей нужды. Если бы лорд Джон Руссель знал немецкую теорию (Геде {Геде был профессором уголовного права в Геттингене в начале XIX столетия и одним из ученейших и глубоких криминалистов в Германии. Он скончался в цвете лет и оставил по себе только классическое путешествие в Англию, в 4 или 5 томиках, и добрую славу. {1} Геде не успел издать теории уголовного права, но слушатели его сохранили его лекции об оном не для себя только, но и для потомства. Учение его перешло в жизнь и в правосудие, теория его сделалась во многих местах Германии юридическою практикою. Один из учеников его передал мне полный курс его лекций об уголовном праве в рукописи, а я подарил оную Московскому университету, при продаже оному моей библиотеки.} и других) о цели наказаний, то он, конечно, не объявил бы _устрашения_ главною целию наказаний. Один из уголовных судей находил, {2} что тюрьма _должна_ необходимо быть вредною для здоровья заключенного. Теория лорда Джона Русселя не благоразумнее. Французы много толкуют теперь о тюремной дисциплине. Комитеты, циркуляры следуют один за другим; но я нигде еще не заметил известия о сем новом опыте дисциплины тюремной; а вот уже два года, как она существует. Maknocnie весьма не одобряет долговременных ссылок, на 15, 20 лет, находя, что долговременность, лишая надежды, вредит цели наказания.