Когда от' полноты предвкушаемого удовольствия он, игнорируя лифт, взлетел на свой этаж и на всякий случай позвонил в дверь, к его великой радости, никто не отозвался, и он воспользовался своим ключом.

Дома было пусто, тихо, и вся обстановка располагала к тому, чем он намеревался сейчас заняться.

Вовка прошел в свою комнату, взял в левую руку обложку от учебника алгебры, а правой рванул страницы на себя. Легкий треск завершил операцию. Осталось только вложить "Алжирский клинок" в обложку учебника, а сам раздетый учебник заныкать в портфель.

Теперь читать можно было спокойно.

Однако, как ни силен был культурный голод, время наступило обеденное, и желудок властно потребовал своего. Вовка скривился, но понял, что придется потратить еще какое-то время на подготовку обеда. Зато потом, утешал он себя, он сядет за стол на кухне, вооружится самой большой — чтобы не бегать то и дело за чайником — кружкой и будет попивать себе густой ароматный настой, попутно сдабривая его большими кусками бутерброда, и читать продолжение истории крепости Фортецца.

Пронесясь вихрем по кухне, Вовка наметал на стол колбасы, черного хлеба, подогрел борщ в кастрюле и воду в чайнике. Борщ он, конечно, есть не собирался, потому что не любил первого, но создать впечатление, что кто-то возился с кастрюлей, было необходимо. Когда чай был заварен, а огромные ломти колбасы были шлепнуты на не менее толстые куски хлеба, Вовка наконец открыл книгу, замаскированную под учебник, и углубился в чтение.

"…Самые отчаянные из алжирских пиратов уже прыгали в воду, взметая вокруг себя прозрачные капли лазурной воды, и плыли к берегу, чтобы укрыться за валунами от стрел и осколков ядер.

Паловеччини не хотел показывать до поры до времени всю огневую мощь своего гарнизона, а потому приказал обстреливать десант противника скорее для острастки, чем для того, чтобы нанести готовящимся к атаке людям значительный урон.

С близкого расстояния Паловеччини смог лучше рассмотреть отряд, собирающийся штурмовать стены Фортеццы. В подзорную трубу без труда можно было разглядеть черных нубийцев в белых чалмах и некогда зеленых шароварах, алжирцев, прячущих голову под белым платком, стянутым наверху обручем; людей, очень похожих на франков, бородатых, в изодранных в клочья кафтанах, узкоглазых, смахивающих на китайцев, разбойников неизвестной нации; турок в маленьких фесках, замасленных жилетах, надетых прямо на голое тело. Оружие, как и следовало ожидать, тоже было далеко не единого установленного образца: турецкие янычары были вооружены любимыми кривыми ятаганами, алжирцы— кто кистенями и палицами, а кто и достаточно редкими дамасскими саблями, нубийцы — тесаками и дубинами.

Паловеччини решил получше рассмотреть атамана: походка этого пирата показалась ему знакомой.

Вглядевшись, он узнал этого худощавого, смуглого человека. Несколько месяцев назад тот работал в крепости водоносом. Конечно, на нем тогда не было богато расшитого бирюзового халата, подпоясанного красным шелковым кушаком, не было перстней на руках, игравших на солнце яркими бликами… Значит, он выполнял здесь миссию разведчика. И, судя по тому, что он поручил это не кому-то из своих людей, а взялся за это опасное и трудное дело сам, можно было предположить в нем человека недюжинной смелости. Скорее всего это был тот самый знаменитый пират Улуч-Али, которому молва приписывала доблесть, приближающую его по уровню побед к знаменитому Барбароссе. Так это было или не так— проверить сейчас предстояло гарнизону Фортеццы.

Паловеччини обернулся к вестовому и показал, чтобы командир генуэзской пехоты срочно перебросил свое подразделение к западным воротам. Сфорца боялся, что именно в этом направлении и будет нанесен главный удар: Улуч-Али не смог не воспользоваться самым слабым местом в обороне Фортеццы.

Тем временем вслед за десантом с галер на берег были переправлены длинные шесты, в которые были вбиты клинья. С помощью этих лестниц пираты должны были попытаться взобраться на стену и отвлечь на себя силы защитников бастиона с тем, чтобы люди внизу могли беспрепятственно выламывать ворота. Тараном же, очевидно, служила мачта, снятая с одного из суденышек.

Вокруг нее уже суетились разбойники, прикидывая, как ее поудобнее взять.

Улуч-Али крикнул что-то на гортанном языке, выхватил из ножен саблю и показал ее острием в сторону западных ворот. Хотя Паловеччини уже давно было пора оторваться от подзорной трубы, чтобы наблюдать за всей картиной боя, он не мог отвести взгляда от сабли разбойника, обильно украшенной золотым травлением по дамасскому клинку и драгоценными рубинами и изумрудами по эфесу, с огромным алмазом в основании рукоятки под зеленой кисточкой. Подобное богатое оружие Паловеччини приходилось видеть не часто.

Самые отчаянные пираты, схватив наперевес импровизированные лестницы, ринулись вперед. Вторая толпа пиратов, как только первые отряды подобрались к каменным стенам Фортеццы, устремилась к западным воротам. Разбойники волокли вперед мачту, привязанную к их рукам веревками и кожаными ремешками.

Однако огонь, открытый защитниками крепости, сразу показал нападавшим, что просто так Фортецца не сдастся.

Когда первая волна пиратов, попытавшихся взобраться на стену с помощью шестов, отхлынула обратно к морю, предводитель атакующих Улуч-Али, понимая, что настал решительный момент боя, чтобы воодушевить свою неорганизованную армию, лично двинулся вперед. Страшно вопя и завывая, пираты бросились в атаку, подхватили шесты, сброшенные защитниками Фортеццы, и снова стали карабкаться вверх. Некоторым из особо ловких моряков удалось вскочить на крепостные стены. Одних тут же сбивали пиками, другие сумели завязать отчаянную рукопашную схватку.

Тем временем группа, высаживающая ворота, старалась вовсю. Мокрые спины пиратов блестели от пота и крови— многие были ранены стрелами. Паловеччини, видя, что на стенах уже не осталось ни одного атакующего пирата, понял, что все усилия Улуч-Али теперь будут направлены на ворота, и спешно спустился по каменной лестнице вниз к опасному участку. Ворота могли рухнуть с минуты на минуту.

Паловеччини лихорадочно размышлял, что еще можно предпринять для охраны этого опасного участка. К сожалению, больше стрелков поставить в этом узком месте было сложно. К тому же арбалеты для повторного выстрела необходимо было перезаряжать. Можно было, конечно, выстроить солдат в две шеренги, чтобы первая стреляла, а вторая— спешно готовила оружие. Однако Паловеччини пришел в голову более хитроумный план.

Западные ворота со входа и с внутренней стороны были обильно украшены барельефами. Кроме того, с внутренней стороны, над воротами, выступала значительная часть стены. Если бы удалось направить взрывную волну в нужное время в нужное место, то камни засыпали бы узкий проход.

Паловеччини приказал спешно кликнуть лучшего канонира и двух инженеров…"

Вовка, облизав жирные пальцы, уже хотел было перевернуть страницу, но тут в двери завозился ключ, и он, спешно захлопнув книгу, выглянул в коридор. Это вернулась из парикмахерской мама. Пока она перед зеркалом в очередной раз оценивала сооружение на своей голове, Вовка успел плеснуть в чистую тарелку немного борща, вылить его в раковину и там же оставить тарелку. Смахнув остатки бутерброда в мусорное ведро, Вовка обернулся к маме, которая как раз входила на кухню.

— Ты пообедал? — строго спросила она.

— Да, — демонстративно поднял вверх чашку с недопитым чаем Вовка. — Вот чай допью — и за уроки!

— Ну, молодец, молодец! — мама потрепала его по голове.

Тут в дверь позвонили. Гадая, кто это: соседка или, может быть, ребята пришли в гости, Вовка шмыгнул в коридор. Но это был отец, который приехал с работы, потому что забыл дома какие-то важные бумаги. Не разуваясь, он прошел на кухню, собрал с подоконника несколько папок и, мимоходом бросив взгляд на учебник, лежавший на кухонном столе, тоже потрепал Вовку по голове.