— Сад обчищать? — переспросил сторож. — Рано больно собрались. Отцвел только. Нету еще ничего. А будет — поспеете. Вы на это спецы.

Непонятно было, серьезно говорит старик или шутит, но все сочли нужным засмеяться.

— Да нет, дедушка, мы от гусеницы…

— А вас кто послал-то?

Пришлось немного приврать:

— Андрей Кондратьич нас послал!

— Андрей Кондратьич? Это он что ж, собирался рабочих, а заместо того — вас? Наработаете вы мне тут!

— А то не наработаем? — обиделся Горька. — Как начнем…

— «Начнем…» — передразнил Карабас, но уже гораздо добрее. — Ну, заходите, штоль. Да веток не поломайте.

— Ну, что вы, дедушка, — вступился осмелевший Вовка, стоя в толпе ребят и поминутно оглядываясь, не лезет ли за ним собачонка. — Разве мы сломаем?

Карабас из-под лохматых бровей пристально в него всмотрелся:

— Эге… А это я не тебя, конопатый, в прошлом году хворостиной порол?

— Нет, — скромно сказал Вовка и изо всей силы шмыгнул носом. — Меня крапивой…

— То-то, что крапивой. Вон и Жучка тебя сразу признала. Штаны ей знакомые.

— Это вы верно сказали, дедушка: штаны у меня скоро старые будут. В прошлом году они новые были, а теперь скоро старые будут… — как ни в чем не бывало зачастил Вовка, идя рядом со стариком в сад.

Сад словно задремал на солнцепеке: яблони стояли поникшие, с вяло опущенными листьями. В высокой траве медово пахли цветы, звенели кузнечики.

— Где ж эти самые гусеницы? — спросил Горька. Сторож подвел всех к первому же дереву, ткнул молча пальцем.

И все увидели. На дереве, там, где разветвляются сучья, весь ствол заткан паутиной и, как на перине, на ней толстые, в палец, гусеницы, сотни гусениц с голубовато-серыми и темно-коричневыми полосами на спине. Все развилины казались от них бугристыми, корявыми, словно пораженные какой-то болезнью.

И так — по всему дереву, по всем деревьям: на стволе паутина, на паутине — гусеницы, большие, жирные, ленивые. Они пошевеливали головами, извивались…

— Ой-ой-ой… — ужаснулись ребята.

— Дедушка, а они почему не ползают? — спросил потрясенный Вовка.

— А чего им делать? Нажрались и отдыхают. Вечером аль там ночью ни одной не увидишь: по веткам расползаются, жрать. А днем соберутся в одно место и отдыхают. И откуда только берутся? Давлю-давлю, а все без толку. Беда прямо…

— Вот мы им сейчас покажем! — сказал Горька. И закипела в саду работа.

Каждому досталось по пять деревьев. Дед сходил к себе в будку и принес в корзине пустые литровые банки, куда собирать. Раздал всем по одной.

Оказалось, что собирать гусениц вовсе не скучно, интересно даже, вроде как, например, охотиться или рыбу ловить. Сначала постой под деревом, посмотри хорошенько и все гнезда запомни, а потом лезь и собирай: сначала большие, затем маленькие, потом одиночек. Это даже и не гусеницы, а враги настоящие. На них — мундиры коричневые и голубые.

Вовка смело накрывал гнездо пятерней, захватывал вместе с паутиной, сыпал в банку. Сначала испуганные враги лежали комком, потом принимались извиваться и лезли по стеклянной стенке вверх — на приступ.

Стукнуть хорошенько дном — они вниз посыплются. А жара плыла над садом. Солнце стояло в зените. Ребята обливались потом. Больше других страдали Кузьки: когда купались, плохо смыли ил, которым мазались, и теперь кожа, высохнув, сморщилась, причиняя боль. Но они стойко терпели все неудобства и работали так проворно, что за ними никто не успевал.

Карабас-Барабас походил между яблонь, понаблюдал, удивленно покачал головой — хм! Захватив ведро, ушел куда-то.

Этого Вовка давно ждал. Он осторожно посмотрел сторожу вслед, слез с дерева, поставил банку, постучав гусеницам — сидеть! — и юркнул в кусты малинника, густо разросшиеся у забора.

Присев на корточки, деловито потрогал одну доску: доска держалась единственным гвоздем и превосходно двигалась куда хочешь. Отодвинь — пролезь, вылез — задвинь опять; никому и в голову не придет. А от дыры — два шага — яблони, и не какая-нибудь антоновка или боровинка, а самый настоящий золотой налив.

Дыру трудолюбиво выломал Вовка еще в прошлом году, очень хорошая была дыра. Но почему-то не обрадовался сейчас Вовка, даже, наоборот, послушал, как перекликаются его друзья, и показалось ему, что все-таки лучше было бы, если б доску крепко приколотили. Тут еще, когда заскучавший Вовка вылез из кустов и шел к дереву, навстречу ему, откуда ни возьмись, другой Вовка — Вовик, распаренный, по лицу грязный пот, а глаза сияют:

— У тебя сколько? У меня уже два дерева! Три еще осталось! Не веришь? Пойдем посмотрим, я по-стахановски! А ты чего в кустах делал?

— В кустах? — растерялся Вовка. — Чего в кустах делал, говоришь? Я там…

Толстые Вовкины щеки стали как свекла, уши покраснели, а что отвечать, неизвестно. Хорошо, что Юрка увидел Карабаса-Барабаса, ковылявшего по дорожке с ведром воды, и бросился ему помогать, голося на весь сад:

— На водопой, братцы, на во-до-пой!!

Ребята потянулись на водопой.

Последним пришел к ведру Горька. Он уже кончал свой участок, даже сердитый Карабас разговаривал с ним почтительно.

Напились, умылись, намочили головы — сразу стало прохладней.

Вскоре явился дезертир.

Он долго бродил вдоль забора, заглядывая в щели, наконец, пройдя в сад, попросил у Карабаса банку.

— Ты чего ж? — ехидно спросил Карабас. — Опоздал? Ай задержался? — Но банку дал.

Дезертир моментально пристроился к крайней яблоне. К его несчастью, эта яблоня находилась на Вовкином участке. Сам Вовка этого бессовестного браконьерства сперва не заметил — сидел на самой макушке и был весь поглощен уничтожением гусениц. Глянул он случайно вниз — и чуть с дерева не свалился: неизвестно откуда взявшийся дезертир очищает его, Вовкину, яблоню, на которой и так-то почти ничего не было. А тот уже набрал почти полбанки!

— Ты чего делаешь? — отчаянно завопил Вовка, раскачивая дерево. — Тебя кто просил трогать? Вот как слезу, как надаю, будешь знать, как чужие участки трогать! Явился да еще распоряжается! Горька! Горька!

— Ну? — недовольно откликнулся из-за деревьев Горька.

— Дезертир пришел! Что с ним делать?

Кузька-большой с соседнего дерева посоветовал:

— Гони, Вова, его! Нам самим мало!

— Самим мало! — как эхо, откликнулся Кузька-маленький.

Кисловато пришлось бы дезертиру, если б не Карабас.

— Зачем гнать? — примирительно сказал он. — Пусть поработает, если хочет.

— Хочешь, что ль? — жестко спросил, вытирая локтем со лба двенадцатый пот, Горька.

— Конечно, хочу! — обрадовался Славка.

…Солнце клонилось. От деревьев легли длинные тени. Гусениц становилось все меньше и меньше. Наконец Вовка взял трубу и протрубил отбой.

Ребята во главе с Карабасом-Барабасом обошли сад. Сколько ни задирал старик бороду, сколько ни шарил глазами по веткам, ни к чему придраться не смог.

Он растрогался и на прощанье пожал всем руки:

— Ну, ладно. Большое вы дело, партизане, сделали. Можно сказать, спасли сад. И Андрею Кондратьичу спасибо скажу. А поспеют яблоки — приходите, угощу. Да не через забор, а то поймаю, не посмотрю, работал ли, не работал, так отпушу — до новых веников не забудете.

Обратно шли усталые, веселые, довольные.

— Здорово мы, а?

— А Андрей Кондратьич-то! Придет, а сад чистый!

— Верно! Скажет: «Кто?» — «Ребята какие-то!» Какие ребята, откуда ребята, неизвестно…

Даже Славку Горька в знак признания стукнул кулаком по спине:

— Невзирая на жару, наш отряд завершил ликвидацию вражеских группировок, которые… Так, что ли?

И Славка, сияя, кивнул.

Только Вовка плелся в стороне и помалкивал. На полдороге он вдруг остановился и повернул назад.

— Ты куда?

— Ножик я там позабыл… Вы идите… Я догоню…

Во весь дух помчался к саду. Добежал, перевел дыхание, заглянул в калитку. Карабас-Барабас все ходил под яблонями, хмыкал. Собачонка, завидев Вовку, бросилась к нему, но теперь Вовка ее не боялся.