Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Ну и прекрасно.

Он исчез в дверях.

2

Вскоре вышли в коридор и мы.

— А ты что, Паша, разве знаешь того тонкого? — обратился я к своему другу, когда мы оказались одни.

— Да, — ответил Паша немного смущенно, — мы познакомились при посадке.

— Но ведь мы же были все время вместе?

— Нет, я еще до тебя раз приходил на поезд. Этим было все исчерпано.

Все же мне казалось необычным, что Паша, такой малообщительный, успел заключить знакомство так быстро и что его новый знакомый звал его по имени. Но продолжать расспросы на эту тему я не мог, хотя бы уже потому, что, в конце концов, Паша был хозяином положения, я же не более чем зайцем.

Дело в том, что накануне ночью мы погрузились очень поздно, и я вошел в вагон последним. Я предполагал, что мне без билета или малейших проездных документов придется ехать всю дорогу, скрючившись в каком-либо кутке или на багажной полке. Но Паша провел меня в купе и, показав наверх, сказал только три слова: «Залезай и спи», — что я и сделал. До того, как заснуть, я прислушивался ко всем шорохам в вагоне и у меня не раз возникало сомнение: «А ну как проверка документов или билетов?» Меня мучительно тянуло юркнуть вниз под лавку, но я сдерживал себя, украдкой поглядывал на Пашу, который оставался невозмутимым. Ночь прошла спокойно, и теперь мы, как я сказал, мирно стояли у окна в коридоре, как будто оба были одинаково полноправными пассажирами.

— А кто еще есть в вагоне? — несмело спросил я.

Паша искоса взглянул на меня:

— Да вот увидишь сам.

Тут за Пашиной спиной откатилась дверь купе, и из него вышли пожилая женщина и тоненькая девушка лет шестнадцати. Лицо девушки осветилось радостью, когда она увидела Пашу. Она кивнула ему, а мать (если это была ее мать) обратилась к нему:

— А, Паша! Что, встал Владимир Николаевич?

— Встал, встал, — отвечал он, украдкой поглядывая на девушку. — Позвать его?

— Зачем? Давайте все зайдем к нему.

Поразительно, как это Паша всех знал и все знали его. Я разглядывал своих новых спутников. Дама была, вероятно, не намного моложе своего мужа. (По тому, как она, войдя, поцеловала Толмачева в лоб, я заключил, что это были муж и жена.) Она была в очках, плотная, с круглым и несколько плоским лицом, однако же, если смотреть в профиль, выделялся неожиданно хорошо вылепленный и очень отчетливый маленький подбородок и безукоризненной формы небольшой нос. Молодая девушка не была похожа ни на мать, ни на отца. Так как она играет немаловажную роль в последующей истории и в дальнейших перипетиях моей жизни, я хочу дать о ней общее представление. Она была маленького роста и выглядела неоформившимся подростком. Но что прежде всего привлекало в ней — это ее лицо, его абсолютная чистота, ясность, и на нем самые поразительные глаза, какие мне когда-либо доводилось видеть. Это были бездонные глаза, светлые, почти прозрачные, за которыми чудился целый невысказанный, неизведанный мир. Я видел, что Паша, несмотря на все желание казаться незаинтересованным, не мог отвести взгляда от лица девушки. Паше, видимо, хотелось познакомить меня с обеими пассажирками, но он не знал, как это делается.

Рубин эмира бухарского - pic_2.jpg

— Ну, Володя, — сказала дама (и как странно прозвучало, когда этого пожилого властного человека назвали Володей!), — надо собирать завтрак. Если будет кипяток, я вас всех накормлю.

Толмачев с сомнением покачал головой. Как раз в это время дверь отворилась и вошел Листер.

— А вот и сосед, — приветствовал его Толмачев. — Знакомьтесь, товарищ Листер, — моя жена, Александра Ивановна, и Катя, племянница. Какие у нас перспективы насчет кипятка?

— На станциях — никаких, — ответил Листер, пожимая руки женщинам, — вся надежда на кипяток с паровоза.

Дверь вновь открылась, и на пороге показался молодой человек моих или Пашиных лет.

— Доброе утро! — Он обвел глазами всех. — Здравствуйте, Александра Ивановна! Здравствуйте, Катя! Извините за вторжение, но я вас не нашел в вашем купе и решил, что вы здесь. Я не помешаю?

— Зайдите, Борис, — приветливо сказала Александра Ивановна. — Знакомьтесь и садитесь. Борис Ратаевский, — отрекомендовала она его.

Я сразу же преисполнился мучительной завистью к нему. Он был в меру высок, черты лица правильны, движения свободны и, я бы сказал, элегантны. Он непринужденно поклонился всем и сел возле Кати. Вблизи он казался хуже — глаза выглядели тускловатыми, кожа была нечистой.

— Катя, — сказал он, — вы не забыли наш уговор?

Паша замер.

— Какой? — подняла Катя брови.

— Как вы легко забываете! Мы же хотели готовить вечер.

— Ну и что?

— Ну, помните эту игру в знакомых, о которой мы говорили? Я буду говорить или изображать, вы угадывать. Ну, помните: «Козьи ножки, нос крючком» или...

— Да, да, — сухо ответила она.

— Что же вы, раздумали?

— Я не раздумала, я и тогда не хотела.

— Отчего же?

Катя ничего не ответила.

— Ну, я думаю, Катя права, — послышался голос Листера. — И я догадываюсь почему. Я бы тоже не играл в такого рода игру.

— Почему это? — недоуменно спросил Борис.

— Такая игра легко приобретает нехороший привкус.

— Какой это? — почти запальчиво вырвалось у Бориса.

— Начинается с высмеивания, а кончается глумлением, да еще за спиной, — закончил Листер.

Катя бросила на него быстрый благодарный взгляд.

Паша оттаял.

В это время поезд дернуло вперед, назад, вагоны со скрежетом наезжали друг на друга. Мы схватились за полки. Толчок, рывок — поезд остановился.

— Ну, кто за кипятком? — возгласил Листер.

Паша уже был на ногах, встал и я. Ратаевский попытался подняться, но, сделав несколько символических движений, остался сидеть.

3

Набрав кипяток, мы с Пашей заглянули на вокзал. Это была крошечная комната для ожидания. То, что мы увидели там, потрясло меня да и Пашу, я думаю, тоже. На грязном полу лежал на овчинах, видимо в жару, бородатый мужчина, и около него копошилось двое маленьких высохших существ. Паша открыл заднюю дверь, чтобы лучше осветить комнату, и сквозь просвет дверей мы увидели, что во дворе лежало или сидело, кое-как прислонившись к железной сетчатой изгороди, еще много мужчин, женщин и детей, маленьких скелетов с огромными вздувшимися животиками.

— Что это? — не веря своим глазам, спросили мы станционного сторожа.

И он объяснил нам, что это первые беженцы — голодающие с Волги.

— Поторапливайтесь, — прибавил он, — а то еще поезд тронется.

С ужасным впечатлением мы вернулись в вагон и рассказали об увиденном. У Александры Ивановны, расставлявшей стаканы и блюдца на чистой салфетке и вынимавшей завтрак из дорожной корзины, пальцы застыли в воздухе.

— Несите им что-нибудь, дети, — быстро проговорила она. — Скорее! — Александра Ивановна поспешно вынимала из чемодана кульки и мешочки. — Здесь хлеб, сахар, консервы.

— Подождите, — вмешалась Катя, — вот еще это. — Она развязала платочек. — Мне на счастье дали два золотых, возьмите.

— Ну да, вот это хорошо, — сказала Александра Ивановна. — Им на рынке, может быть, что-нибудь купят. Не мешкайте.

Паша и я были готовы, но нас предупредил Ратаевский.

— Давайте, теперь я, — вызвался он и, быстро приняв все на вытянутые руки, через минуту исчез.

— Ну что ж, завтракать все же нужно, — проговорила Александра Ивановна. — Катя, передавай стаканы и мажь хлеб вот этим. Ну, давайте, давайте принимайтесь за еду. Прошу вас, простите, как вас звать-величать?

— Эспер Константинович, — отозвался Листер.

Паша и я отказались от завтрака. Я не люблю, когда меня кормят, и, раз сказав «нет», я уж не отступлю; Паша был еще более самолюбив, чем я.

Александра Ивановна рассердилась:

2
{"b":"13815","o":1}