Общая вибрация – вот что такое семья. Лето стояло жаркое. От асфальта исходило ядовитое испарение. Вера попросилась за город. Ей хотелось подышать чистым сосновым воздухом.

Александр согласился.

Поехали по Киевской дороге. Куда глаза глядят. Остановились в красивом месте.

– Я кушать хочу, – сказала Вера.

Александр зашел в сельский магазинчик, купил нехитрую еду: хлеб, колбасу, пакет молока.

Разложили еду на пеньке. Сами сели на поваленное дерево. Стали есть не торопясь.

Еда казалась вкусной и свежей. Птицы пели. Вера думала о чем-то своем. Она оставила волосы распущенными. Волосы были тонкие, легкие, взлетали от любого самого маленького порыва ветра.

Вера утратила свою стильную худобу. Талия сгладилась. Стало заметно, что она – понесла. Мягкость, округлость, коровье спокойствие во взоре.

Александр поднялся с дерева. Стал прохаживаться туда и сюда. Вера глядела на его форму головы, прямую спину, на его походку и думала: у нее родится сыночек, у него будет такая же фигура, такие же медовые глаза.

– Сделай аборт, – попросил Александр.

– Какой аборт… Мне через три месяца рожать. Он уже живой.

– Бывают преждевременные роды, – настаивал Александр.

Вера молчала. Потом спросила:

– Чего ты боишься? Мне денег не надо. Я и сама его прокормлю.

– Я не хочу, чтобы мои дети росли на стороне.

– Мне скоро сорок. Я должна успеть родить. Иначе я останусь без детей, как огурец-пустоцвет.

– Роди от кого-нибудь другого.

– У меня нет другого. Я тебя люблю. Я хочу твоего ребенка.

– Ты глухая, – сказал Александр.

– Это ты глухой. Ребенок уже шевелится, бьется пяточками. Я уже люблю его.

– Если ты не сделаешь аборт, я сейчас разбегусь и разобью себе голову. Вот об эту сосну. – Александр показал на мощное дерево с розовым стволом.

– Твоя голова, делай что хочешь, – ответила Вера и отвернулась.

Александр стоял и слушал себя. Потом вдруг сорвался с места, разбежался и ударился о сосну всем телом, лицом и головой.

Очнулся в сельской больнице.

Был слышен рев взлетающих самолетов. Значит, рядом находился аэродром.

Вера сидела возле кровати со скорбным лицом овцы и держала его за руку. Вера страдала.

Александру стало стыдно: зачем он мучает беременную Веру, при этом беременную его ребенком? Значит, он мучает их обоих. Подлец, в сущности.

Александр страдальчески сморщился. Болело все: бок, лицо, голова. Его тошнило, и рвотные позывы тоже вызывали боль.

Вера поила его боржоми из стаканчика, обтирала ваткой лоб. Она делала все, чтобы облегчить его страдания, но при этом была несокрушима как скала. Александр мог стучаться головой о стену, стреляться, вешаться. Вера не услышит. Она сделает все так, как задумала. Александр чувствовал себя кроликом, которого жует крокодил и при этом плачет. Крокодиловы слезы. Александр понимал, что им воспользовались как кроликом. И протест поднимался из глубины души, как тошнота.

Рожала Вера тяжело. Врачи называли ее «старая первородящая». Трудно было всем: и Вере, и врачам, и ребенку. Пришлось применить щипцы. Щипцы были похожи на орудие инквизиции.

Ребенок оказался мальчиком.

Вера глянула на него и влюбилась. И зарыдала от ужаса, что его могло не быть вовсе. Вдруг бы Александр уговорил… Она плакала от мыслей, что ребенка не хотели, и эта тема обсуждалась, пусть даже односторонне. Вера смотрела на свое чадо. Он вдруг смешно сморщился и чихнул. Как настоящий. Он и был настоящий, только еще очень маленький, в самом начале своей жизни. – Счастье… – тихо проговорила Вера.

Мальчик не услышал. Он спал. Набирался сил.

Александр в это время находился на Крайнем Севере. Снимал фильм о полярниках.

Было холодно, и очень холодно. Грелись разведенным спиртом.

Александр постепенно превращался в сильно пьющего трудоголика. Он умел только пить и работать. А жить он не умел. Вернее, это и была его жизнь: напряженная работа и пьянка как разрядка. Напиваясь, он разряжался и отдыхал.

В группе Александра любили. Прежде всего – за результат труда. Все знали: как бы ни было трудно, все закончится победой. А это – главное. Их собрали на хорошее дело, и люди шли как на подвиг.

Женщины в группе дополнительно любили Александра за то, что он был молодой и неженатый. А значит – перспективный мужчина.

Женщины созданы природой для любви и для семьи. Созданные, но невостребованные.

У Александра вспыхивали временные связи, но он на них не сосредоточивался. С кем-то спал, а наутро не помнил, как ее зовут.

Ничто не могло отвлечь его от работы. Главное – кино. А он, режиссер, – повелитель с хлыстом или раб на коленях.

Главнее кино нет ничего.

Марго знала, что Вера Лошкарева родила мальчика. В мире кино все новости распространяются мгновенно.

Марго переживала случившееся. С одной стороны, союз Веры и Александра – законченный мезальянс. Это как если бы молодой барин женился на дворовой девке. С другой стороны, родился ее внук, ее кровь, новая жизнь, продолжение рода.

Веру встречали чужие люди. Не совсем, конечно, чужие: подруги, соседи. Принесли ватное одеяло – не то, которым Вера накрывалась в кулисах. Купили новое. И пододеяльник в синий цветочек. Но все равно красоты большой не было. Ребенок затерялся, буквально утонул в толстых складках одеяла. Его розовая мордочка величиной с кулачок выглядывала со дна.

Вера, конечно, хотела бы видеть Александра среди встречающих. Но она не стала его вызывать. Отвлекать от съемок. Зачем заставлять человека делать то, чего он не хочет?

Хорошо, конечно, иметь полный комплект: и сына, и мужа, но в сложившейся ситуации лучше так, чем никак. Могло вообще никого не быть. А теперь у нее есть сын, и это навсегда. На всю ее жизнь. Прощайте, сиротство и одиночество. У нее есть сын, дом и профессия.

Благодаря кому? Александру.

Александр сделал ей сына. Вера долго не беременела, и только активный, молодой, гормонально насыщенный сперматозоид Александра прорвался через все преграды и достиг нужной цели.

Квартира тоже оказалась куплена с помощью Александра. Если бы не его половина, Вера не смогла бы одолжить такую астрономическую сумму.

И профессионально он ее продвинул. Вера сыграла несколько полноценных эпизодических ролей. Застолбила свой типаж, и другие режиссеры стали приглашать наперебой. Вера была первая среди вторых.

Кому сказать «спасибо»? Александру. А то, что он не захотел жениться, – можно понять. Они не сошлись во времени. Десять лет – громадная разница. Через десять лет у нее закат. А у него – расцвет.

Вера все умела понять и не озлобиться. В ней совсем не было зла. Она все воспринимала как благо. Господня воля.

После ладожской Дороги жизни, когда твой грузовик ползет в колонне, сверху гудят немецкие самолеты, разрывы слева и справа, столбы воды и расколотого льда и уходящие под воду грузовики с живыми и теплыми людьми, – после этого все, что предлагала жизнь, – все хорошо. И даже замечательно.

Мальчик был назван Иван, в честь Иоанна Богослова.

Это имя ему очень шло. Иванушка – и больше никто. Большие синие глаза, золотистые волосы. Пастушок.

«Из наших. Из ивановских», – думала Вера.

Она его мыла, купала, кормила, гуляла – все по часам и по минутам. И не уставала. Бог давал силы. Вера была готова нести любые нагрузки, потому что она делала главное дело своей жизни.

– Счастье! – страстно произносила Вера, зарываясь лицом в теплое драгоценное тельце. – Счастье…

Мальчик смотрел серьезно, как будто что-то понимал. И самое первое слово, которое он произнес, было:

– Тя-ття, – повторил слово «счастье».

Трудно сказать, как грудные дети видят свою мать. Может быть, лицо Веры казалось Иванушке солнышком, от которого тепло, светло и вся жизнь.