Глаза парнишки сошлись у переносицы, потом кое-как выправились. Вероятно, он ни слова не понял из фразы Голлёма: диалект Четырнадцатой быстро мутировал. Может, кое-кто из них и впрямь начал общаться без слов, посредством своих симбиотов. Телепаты-овощи.
Толкнув мальчишку назад в груду тел, Голлем пинком выбросил мертвый метаболит в мусоросборник. Изголодавшийся молли-пузырь был испещрен пятнами некроза, вообще держался лишь чудом. Окатив его CО2 из своего баллона, Голлем пополз к себе на корабль за запасным ядром метаболита. Когда он вернулся, квазиживая цитоплазма пленки пузыря уже начала прочищаться. Она регенерирует, если детишки снова не отравят ее каким-нибудь мутафагом, связывающим СО2. Вот так теперь человечество строит себе космические дома — из мягких гетерокаталитических пленок, которые питаются светом звезд, дышат отходами жизнедеятельности человека.
Голлем порылся в куче слабо шевелящихся тел, пока не нашел мешок с фагом, зажатый между женщиной и ее младенцем. Она захныкала, когда он выдернул наркотик. Голлем унес его к себе на катер и осторожно отчалил, выпустив облачко питательного геля, чтобы заплавить дыру от зонда. Молли-пузырь сам себя исцелит.
Наконец он волен держать путь на «Рагнарек».
Он ввел курс на Двенадцатую, потом ловко вставил в код «заплатку» обходного лога и ввел истинную свою траекторию. В журнал пойдет что-нибудь из тайной библиотеки дубликатов, такие дубликаты были против всех планов Компании, и лучше бы никто их не нашел. Потом он ввел в журнал запись о только что израсходованных запасных материалах и, как всегда, слегка преувеличил их количество. Приписки, растраты. В животе у него забурчало.
Голлем врубил бурю рока, чтобы утихомирить желудок. Была одна старая песня о парне, который ходил, привязав себе на шею мертвую птицу. Воистину у него, Голлема, есть своя мертвая птица. Все, что было хорошего, мертво. Все, что было свободного, буйного, человеческого, — все мертво. Он и сам чувствовал себя призраком, уж поверьте. Дохлым призраком, случайно затесавшимся сюда из тех времен, когда люди сами вели свои машины к звездам, а водоросли оставались в кюветах. До того, как ученые напридумывали все эти метаболизирующие марсианские макромолекулы, которые, цитирую, укротили космос, конец цитаты. И есть теперь укрощенные мужчины, женщины и дети, которые с помощью этих молекул дышат и прокладывают дороги в пространство, ими питаются и творят музыку ими… Быть может, с ними совокупляются или спариваются!
Степной волк зарычал, оскалив зубы, подергал из стороны в сторону щупальце биомонитора. Пискнул радар. «Рагнарек!»
Время съежилось, и на экранах его вспыхнуло прошлое. Он позволил себе один быстрый взгляд.
Огромный, одетый в золото корабль парил в свете звезд, и крохотное солнце за ним подернуло его алмазной пылью. Последний «Арго», самая одинокая из всех «Контестога». «Рагнарек». Необъятная, гордая, громоздкая звездная машина, словно гербами, украшенная знаками примитивных технологий, забросивших человека. в космос. «Рагнарёк», открывший путь к Сатурну и тому, что лежало за ним. Кулак человека в лицо богам. Остов, дрейфующий в море, которое он покорил. Потерянный и забытый всеми, кроме затхлой тени, призрака-инспектора Голлема!
«Рагнарек!»
Нет сейчас времени натягивать скафандр и бродить по нему внутри и снаружи, разбирать, протирать, возиться о его архаичной арматурой. Его реактор давно уж умер и остыл. Голлем не решался даже запустить его; тронься он с места, и забьются в истерике все радары зоны. Украденное у Квайна электричество — вот и все, что теперь согревало корабль.
А внутри него — мертвая птица.
Голлем легко скользнул к главному шлюзу, который давно уже переоборудовал под свое стыковочное устройство. И в этот самый момент, ему показалось, он заметил, как в грозди подсобных; пузырей, какие он повесил на грузовой шлюз «Рагнарека», вспучивается новая «ягода». Что еще задумала Топанга?
Стыковочный фал вошел в шлюз с умиротворяющим душу щелчком, и, ожидая, пока откроется внутренний люк, Голлем стоял нос к носу с двумя старыми чудовищных размеров скафандрами, какие висели в шлюзе «Рагнарека». Просто невероятно, насколько они громоздкие и обременительные. Как в те времена вообще могли в них двигаться? Он оттолкнулся от переборки в сторону полутьмы на мостике.
На одно мгновение его девочка была там.
Широкие иллюминаторы — сплошь вращающийся лабиринт звездного света и усеянных огнями теней. Она сидит, откинувшись в кресле пилота, смотрит в космические глубины. Он видит ее чистый, энергичный профиль, силуэт девичьего тела среди теней. Глаза, голодные до звезд.
Потом ее взгляд сместился, зажегся свет. Его звездная девочка исчезла в то самое, что убило ее.
Время.
Топанга, больная, выжившая из ума старуха на заброшенном корабле.
Лицо — словно обломки кораблекрушения, и улыбка спасшего.
— Голли? Я вспоминала…
Что за удивительный инструмент человеческий голос, этот хрипловатый юный голос из недр звездной дымки! Какие сказки складывал он за прошедшие годы! Она не всегда была такой. Когда он только-только нашел ее — больную на бесцельно дрейфующем корабле, тогда еще она была Топанга. Последняя оставшаяся.
— Ты пользовалась устройством вызова. Я предупреждал тебя, они слишком близко. А теперь они поймали твой сигнал.
— Я ничего не посылала, Голли. — Странно голубые, широко открытые старческие глаза напомнили ему о месте, которого он никогда не видел.
Он начал проверять контрольные устройства и индикаторы, какие из предосторожности повесил на блоки ее консоли. Трудно поверить, но эти древние приборы еще функционировали. Корабль — целиком и полностью неорганический, тонна увесистых микросхем. Топанга утверждала, что не может активировать радио и радары, но когда с ней случился первый ее припадок безумия, Голлем убедился, что это не так. Он тогда прятал «Рагнарёк» во Франшизе Четыре, на большой космосвалке. Тогда Топанга начала забивать все частоты сигналом разрешения стыковки, обращенным к людям, умершим более двадцати лет назад. Команда по сбору трофейного имущества компании едва не взорвала ее тогда, прежде чем поспел на место Голлем: ему пришлось тогда даже подделать столкновение кораблей, чтобы как-то объяснить произошедшее Квайну.
Контроллер и радио были теплыми на ощупь.
— Топанга. Послушай меня. «Уэст Хем Химикаты» собираются послать за тобой следопыта. Ты забивала частоты их роботов-рудокопов. Знаешь, что они с тобой сделают? В лучшем случае — в самом лучшем случае ты попадешь в гериатрическую клинику. Иголки, Топанга, трубки. Врачи, указывающие, что тебе делать, обращающиеся с тобой как с вещью. Они захватят «Рагнарёк» как космический трофей. Если только не взорвут тебя сперва.
Ее лицо собралось безумными морщинами.
— Я сама могу о себе позаботиться. Я сожгу их лазерами.
— Ты их даже не увидишь. — Он свирепо уставился на непокорного призрака. Он может делать здесь что пожелает, что его может остановить? — Топанга, я собираюсь разбить устройство вызова. Это для твоего же блага.
Она выставила искалеченный временем подбородок, качнулись волоски на нем.
— Я их не боюсь.
— А надо бы бояться лечебницы с ночными горшками. Ты что, хочешь кончить как клубок трубок? Под наркотиками? Я его разберу.
— Нет, Голли, нет! — Руки-палочки панически забарабанили по подлокотникам, из стороны в сторону замотались складки кожи. — Я и пальцем его не. трону, я не забуду. Не оставляй меня беспомощной. Ну пожалуйста, не надо.
Ее голос сломался, и желудок его тоже… Он не мог выносить этого, не мог видеть существо, которое пожрало его девочку. Топанга ведь где-то там внутри. Молит о свободе, об опасности. Безопасность, беспомощность с кляпом во рту? Нет.
— Если я вытолкну корабль из зоны «Уэст Хем», ты окажешься на территории трех других Компаний. Топанга, детка, я не могу снова и снова спасать тебя «в последний раз».
Теперь она обмякла, погрузившись, словно в саван, в складки марсианского кислородного одеяла, какое он ей привез. Он уловил синий отсвет среди теней, и желудок послал ему в горло струйку желчи. Отпусти, ведьма. Умри прежде, чем утащишь и меня за собой.
