" Да, твой друг и вправду сумасшедший, но это не доказывает, что ты сам нормален", - подумал я, рассматривая капли пота, выступившие на лбу человека в костюме, а потом сказал фразу, которую не могу себе простить:

-Для того, чтобы выяснить, кто из вас прав, нужно, чтобы вы подтвердили свои теории доказательствами.

Сказав это, я внезапно заметил, что ближе к задней площадке сидят четыре человека в милицейской форме. Один из них смотрел в мою сторону, и я сделал незаметный для сумасшедших попутчиков жест рукой, чтобы он подошёл. Милиционер, видимо, и раньше обращал внимание на необычную одежду моих спутников и на их неадекватное поведение, и, наверное, только мой жест заставил его вмешаться. Он встал и пошёл вперёд по проходу между сиденьями, держась левой рукой за поручень.

В это же время мой собеседник покопался во внутреннем кармане пиджака, и со словами "Сейчас будут тебе доказательства" вытащил тускло отсвечивающий воронёной сталью пистолет. Я настолько опешил, что не смог произнести ни слова, просто сидел и смотрел, как дуло отражает тусклый свет потолочных ламп.

Реакция милиционера была более активной, он выхватил из кобуры пистолет и направил его на человека в костюме.

Два выстрела прозвучали одновременно. Правая рука милиционера повисла, как плеть, и пистолет, звякнув об металлическую полоску, обрамляющую закрытый люк в полу троллейбуса, отскочил под сиденье. Троллейбус немного притормозил.

В то же мгновение товарищи подстреленного милиционера ринулись по проходу вперёд, на ходу доставая оружие.

Моё оцепенение спало, но когда я уже летел на пол, я почувствовал нечто, напоминающее сильный удар в левый бок, и понял, что меня подстрелили. Боли не было, я прикоснулся к тому месту, куда попала пуля, а потом посмотрел на руку. Рука осталась сухой, что было довольно странно. То ли кровь не успела пропитать куртку, то ли рана не кровоточила.

Вдруг сквозь серию беспорядочных выстрелов я услышал резкий треск наверху. За ним последовало несколько ударов по крыше, и салон осветился, полетевшим мимо окон снопом ярких, оставляющих чёрные полосы перед глазами, брызг. Я оглянулся на кабину водителя и увидел, что тот безжизненно навалился на руль. Троллейбус, медленно останавливаясь, въезжал в тупик. Погасли лампы, и всё погрузилось в темноту. Троллейбус проехал ещё несколько метров, и остановился под желтым, уныло покачивающимся на ветру фонарем, висевшим над входом в какое-то учреждение. Боль тихо накатывала, как будто маленький сумасшедший радиолюбитель разогревал внутри меня свой остро заточенный паяльник. Я схватился за ручку сиденья, превозмогая многократно усилившуюся боль, подтянулся и встал.

Мои попутчики полулежали на сиденье, человек в костюме съехал вниз, а его товарищ свешивался из оконного проёма почти наполовину. Двое милиционеров склонились над раненым товарищем, а третий пытался открыть заклинившую дверь. Я почувствовал, что силы покидают меня и стал плавно оседать на пол. По мере своего медленного падения, я инстинктивно схватился за рукав человека в чёрном костюме, и он сполз на пол вместе со мной. Свет фонаря упал на его голову. Последним, что я увидел, перед тем, как мои веки сомкнулись, было сплетение проводов и покорёженная плата с остовами разбитых микросхем, располагавшихся в его раздробленном пулей черепе. Глаза закрылись, но некоторое время я ещё мог думать...

Увиденное стало для меня ударом похлеще чем тот, что несколькими минутами ранее был нанесен случайной пулей, выпущенной из табельного оружия одного из случайно встреченных стражей порядка. Конечно, я мог всё свести к галлюцинациям умирающего, если бы настолько не привык верить своим глазам!

Потом мысли стали путаться, и, вскоре, я отключился.

Не знаю, сколько прошло времени, да и можно ли использовать время как действенную систему отсчёта, когда ты мёртв, но вдруг я снова оказался в салоне обесточенного троллейбуса, только не на полу, а под потолком. Я смотрел на три лежащих подо мной человеческих тела, одно из которых было моим, не понимая, что происходит. Полная микросхем черепная коробка практически убедила меня в том, что, по крайней мере, некоторые из людей роботы, но теперь я стал в этом сомневаться. Истории о том, как душа взлетает над покинутым ею телом, довольно тяжело согласуются с микросхемами под скальпом.

Вдруг я заметил, что по чёрным очкам, чудом удержавшимся на лице сидевшего у окна сумасшедшего, движется отражение фонаря. Это значило, что морж (так я мысленно назвал его за стойкость к пониженной температуре) жив, хоть и находится при смерти. Я подлетел поближе к нему, а он повернул голову в мою сторону, словно заметив что-то.

Мне было жаль его, ведь он оказался не прав, а значит умирал ни за что (хотя его смерть вряд ли можно назвать смертью за идею). Он глубоко вдохнул, потом хрипло прошептал что-то, что мне не удалось разобрать, а потом резко выдохнул со звуком, больше похожим на вытекание воздуха из автомобильной камеры, чем на человеческое дыхание. Некоторое время я ещё находился около его тела, испытывая к нему безграничную жалость, но потом меня потянуло вверх. Я стал подниматься всё выше и выше, а когда уже стал замечать, как в небе засветилась белая воронка, готовая принять мою грешную душу, увидел, что земля исчезает. Мир, существовавший в воображении второго сумасшедшего, умирал вместе с ним.