— Какъ я рада, восклицаетъ она по окончаніи котильйона, что вамъ нравится наша милая Амелія. Она обручена съ моямъ братомъ, Джорджемъ. никто, конечно, не придетъ въ восторгъ отъ ея ума; зато у ней прекраснѣйшее сердце, и притомъ Амелія наивна какъ дитя. Мы всѣ любимъ ее отъ искренняго сердца.
Сколько глубокой любви, сколько гуманной симпатіи въ этомъ безкорыстномъ отзывѣ свѣтской дѣвицы! Не правда ли, читатель?
Перезрѣлая Виртъ и любезныя сестрицы Осборнъ безпрестанно изъявляли Джорджу свое удивленіе насчотъ великодушного самопожертвованія въ пользу бѣдного и слабого созданія, которое ни въ какомъ отношеніи не можетъ стоять въ уровень съ своимъ нарѣчоннымъ женихомъ. Такое изъявленіе сестринского участія чрезвычайно усилило въ молодомъ человѣкѣ высокое мнѣніе о своей личности, и онъ сталъ воображать не на шутку, что составляетъ своей особой лучшее украшеніе. всѣхъ джентльменскихъ гостлныхъ и салоновъ. Онъ самъ теперь удивлялся своему великому снисхожденію, съ какимъ позволялъ любить себя скромной дѣвушкѣ на Россель-Скверѣ.
Чаще и чаще мистеръ Джорджъ Осборнъ сталъ отлучаться изъ родительского дома, но рѣже и рѣже навѣщалъ онъ Россель-Скверъ, хотя сердобольныя сестрицы вѣрили всей душой, что великодушный братъ ихъ находится у ногъ обожаемой невѣсты. Когда кептенъ Доббинъ приходилъ понавѣдаться о своемъ пріятелѣ, старшая миссъ Осборнъ съ улыбкою указывала на противоположную сторону сквера, и обыкновенно говорила шутливымъ тономъ:
— Вамъ нужно Джорджа? Не безпокойтесь, не ищите его у насъ. Ступайте къ миссъ Амеліи, и попросите, чтобы она отпустила къ вамъ своего жениха. Мы не видимъ Джорджа по цѣлымъ суткамъ.
Такой отвѣтъ приводилъ обыкновенно въ крайнее смущеніе бѣдного капитана, но какъ человѣкъ истинно великосвѣтскій, онъ, по мѣрѣ возможности и силъ, старался скрывать свои ощущенія, и тотчасъ переходилъ къ другимъ предметамъ разговора. Послѣдняя пьеса въ театрѣ, послѣдній балъ у банкира, даже самая погода, этотъ благодѣтельный двигатель общественныхъ бесѣдъ, должны были выручать молодого человѣка изъ бѣды. Миссъ Осборнъ всегда оказывала чрезвычайное вниманіе къ Доббину, охотно слушала его военные расказы, и всегда заботливо навѣдывалась о здоровьѣ матушки.
— Твой фаворитъ — олицетворенная простота въ неуклюжей формѣ, говорила Мери Осборнъ сестрицѣ своей, Дженни, по уходѣ капитана; замѣтила ли ты. какъ онъ раскраснѣлся, когда сказали ему, что Джорджъ въ цѣпяхъ у своей невѣсты.
— Да, онъ очень скроменъ, отвѣчала старшая
Сестрица, покачала головой. Жаль, что Фредерикъ Буллокъ не беретъ съ него примѣра.
— Такъ ты называешь это скромностью, Дженнл? Скажи лучше, мистеръ Доббинъ неуклюжъ и неловокъ какъ медвѣдь. Я вовсе не желаю, чтобы Фредерикъ Буллокъ наступалъ мнѣ на платье, и топталъ мой башнаки. Можешь испытывать это удовольствіе сама, когда мистеръ Доббинъ кружится съ тобою въ котильйонѣ.
— О, на этотъ счетъ, ma chиre, ты можешь быть совершенно спокойна: Буллоку трудно задѣть за твое платье, когда онъ танцуетъ съ миссъ Амеліей Седли.
Но капитанъ Доббинъ конфузился и краснѣлъ отнюдь не отъ избытка нѣжныхъ чувствъ. На сердцѣ у него лежало тяжолымъ грузомъ одно маленькое обстоятельство, о которомъ онъ не смѣлъ говорить прелестнымъ сестрицамъ своего друга. Дѣло въ томъ, что онъ уже былъ въ домѣ негоціанта Седли, разумѣется, подъ предлогомъ справиться насчетъ Осборна, и засталъ несчастную невѣсту у окна, грустную, печальную. Послѣ двухъ-трехъ фразъ безь опредѣленного значенія и смысла, Амелія рѣшилась, наконецъ, спросить:
— Правда ли, мистеръ Доббинъ, что полкъ вашъ скоро отправляется за границу? И ужь. кстати, давно ли вы видѣли Джорджа?
— Полкъ нашъ еще не получалъ форменного приказанія, отвѣчалъ Доббинъ, а Джорджа я не видалъ. По всей вѣроятности, онъ у своихъ сестеръ. Не прикажете ли мнѣ сходить за нимъ?
Она съ благодарностью протягивала къ нему свою миньйятюрную ручку, и Доббинъ, не говоря больше ни слова, летѣлъ, сломя голову, въ джентльменскій домъ Осборновъ. И долго онъ сидѣлъ, и молчалъ, и говорилъ, и смотрѣлъ изъ оконъ на шумную улицу, въ надеждѣ дождаться и увидѣть своего друга. Джорджа нѣтъ, какъ нѣтъ!
Между-тѣмъ, любящее сердце съ тревожнымъ нетерпѣніемъ ожидало радостной вѣсти, и въ этой исключительной мысли объ одномъ и томъ же предметѣ заключалась всяжизнь, все существованіе несчастной дѣвицы.
Гдѣ же онъ былъ, въ самомъ дѣлѣ, этотъ вѣчный предметъ сладостныхъ думъ, мечтаній и надеждъ? Вѣроятно, Джорджъ Осборнъ игралъ на билльйярдѣ съ капитаномъ Кеннономъ въ ту пору; когда миссъ Амелія спрашивала о немъ у его сослуживца и друга. Джорджъ былъ веселый джентльменъ, любитель и знатокъ всѣхъ общественныхъ игръ.
Однажды, когда онъ не навѣщалъ своей невѣсты три безконечнытъ дня, миссъ Амелія надѣла свою розовую шляпку, и отправилась къ Осборнамъ.
— Какъ это вы рѣшились изъ-за насъ покинуть женпха? спрашивали молодыя дѣвицы, ужь не поссорились ли вы съ нимъ? Скажите, Бога-ради!
— О, нѣтъ, мы не ссоримся. Да и у кого достанетъ духу ессориться съ Джорджемъ? говорила Амелія сквозь слезы; я пришла только навѣстить своихъ милыхъ подругъ, и больше ннчего. Мы ужь давно не видались.
Въ этотъ день, миссъ Седли рѣшительно растерялась въ присутствіи своихъ милыхъ подругъ, и дѣвицы Осборнъ, также какъ перезрѣлая Впртъ, рѣшительно не могли понять; что это за странный вкусъ у легкомысленного Джорджа.
Не мудрено. Не раскрывать же ей своего голубиного сердца передъ пытливыми глазами милыхь подругъ! и къ чему? конечно, дѣвицы Осборнъ прекрасно умѣли разсуждать объ относительномъ достоинствѣ кашмировой шали и бархатной мантильи. Онѣ подмѣчали весьма хорошо, когда миссъ Торнеръ перемѣняла цвѣтъ своего платья, или когда миссъ Пикфордъ превращала горностаевую пелеринку въ муфту. Подробности этого рода не ускользали отъ опытного взора великосвѣтскихъ сестрицъ. Но есть на бѣломъ свѣтѣ многое множество предметовъ, составленныхъ изъ веществъ гораздо болѣе тонкихъ, чѣмъ атласъ и горностай, и сущность такихъ предметовъ недоступна иногда для глазъ самого опытного знатока. Бываютъ души кроткія и благородныя, цвѣтущія въ тѣни, и бываютъ растенія, которыя своею роскошною прелестью затемняють блескъ самого солнца. Амелія не принадлежала къ числу блестящихъ созданій, ослѣпляющихъ своимъ появленіемъ взоры наблюдателя, и тихая прелесть ея оставалась незамѣтною для многихъ. Да и къ чему выставлять напоказъ слабый и нѣжный цвѣтокъ, который должекъ погибнуть среди удушливого дыханія свѣта?
Подъ благодатнымъ кровомъ родительского дома, молодая дѣвушка защищена отъ всѣхъ бурь и треволненій жизни, и не испытываетъ тѣхъ ужасающихъ потрясеній, которыя обыкновенно даются въ удѣлъ героиням романовъ; юные годы ея текутъ мирно, плавно и спокойно, какъ жизнь неоперившихся птенцовъ, безопасныхъ въ своемъ гнѣздѣ. И не знаетъ молодая птичка ни хищныхъ коршунов, ни выстрѣловъ, ни силковъ, разставленныхъ для погибели ея безпощаднымъ человѣкомъ. Беззаботно и безцвѣтно проводить она свои дни въ тепломъ и уютномъ уголкѣ, пока, наконецъ, и для нея наступаетъ время распустить свои крылья и полетѣть навстрѣчу бурнымъ стихіямъ и опасностямъ жизни!
Въ ту пору, когда миссъ Ребекка Шарпъ уже смѣло, и рѣшительно выступала на бой съ обстоятельствами и судьбою, и съ искусствомъ опытного воробья, высматривала для себя лакомыя зерны на избитомъ и укатанномъ токѣ общественной жизни, Амелія, повидимому, продолжала покоиться сладкимъ сномъ младенческого невѣдѣнія подъ сѣнью родительской кровли.
Только повременамъ ей случалось выходить въ больщой свѣтъ, но и тутъ сопровождало ее заботливое и бдительное око материнской любви. Казалось, никакое несчастье не могло застигнуть ее врасилохъ въ любимомъ родительскомъ пріютѣ. Мать съ большимъ усердіемъ исполняла свои утреннія обязанности, разъѣзжала съ визитами къ своимъ пріятельницамъ, и совершала пріятную прогулку по моднымъ магазннамъ, что, какъ извѣстно, составляетъ одно изъ главныхъ занятій почти каждой богатой лондонской дамы. Отецъ ежедневно отправлялся, по своимъ таинственнымъ дѣламъ, въ сити. Это мѣсто служило средоточіемъ кипящей дѣятельности въ тѣ дни, когда война свпрѣпствовала во всей Европѣ, когда издатели журналовъ и газетъ считали своихъ подписчиковъ цѣльми сотнями тысячь, когда одинъ день извѣщалъ о битвѣ при Витторіи, а другой о пожарѣ Москвы, и когда разносчики газетъ таскались изъ конца въ конецъ съ извѣстіямй такого рода: «битва при Лейпцигѣ, въ бою шестьсотъ тысячь человѣкъ… Французы претерпѣли совершенное пораженіе… убитыхъ двѣсти тысячь». Иногда старикъ возвращался домой съ озабоченнымъ видомъ, но никто изъ домашнихъ не обращалъ на это ни малѣйшого вниманія; имъ было извѣстно, что политическія событія занимали въ ту пору всякого мыслящого джентльмена.
