Идей множество, и они составляют иной мир. Отношения, которые имеют место между ними, те же, что и между понятиями. Так же, как устанавливается иерархия понятий, устанавливается и иерархическая структура мира идей: от наиболее простых и низших до все более общих и высших и вплоть до наивысшей идеи — идеи блага.
Идеи были парадоксом для дилетантов, но также и для тех философов, которые, как говорил Платон, «признают бытием только то, что можно охватить руками». Но они не были таковыми для Платона, так как его внимание было сосредоточено на двух отраслях знания, объекты которых явно отличались от объектов известной нам реальности, а именно — на этике и математике. Они, по своей сути, казалось, должны были касаться чего-то значительно более устойчивого, чем изменяющиеся вещи. Кроме этического и математического знания в правильности этой концепции его убеждал пример элеатов, которые полагали, что бытие имеет неизменные черты.
Идеи Платона были послесократовским ответом на те же самые проблемы, на которые до него отвечали число пифагорейцев, стихии Эмпедокла или атомы Демокрита. И здесь, и там шла речь об объяснении природы бытия. Некоторые из ранних ответов, пифагорейский или демокритовский, были достаточно близки к ответу Платона: истинное бытие в них не трактовалось по образу и подобию вещей. Однако отличие носило принципиальный характер: в ранних доктринах истинное бытие понималось как принадлежащее к материальному миру, в понимании же Платона оно находилось за его пределами. Здесь, правда, пробивал себе дорогу «дух» Анаксагора, но Платон смелее этого философа развивал мысль о трансцендентном бытии, которое находится вне эмпирического мира.
Идеи Платона, в конечном счете, не только разрешили старые проблемы, но также позволили избежать трудностей древней философии Гераклита и элеатов. Становился беспредметным спор о том, является ли бытие изменяемым или неизменным, либо частично изменяемым и частично неизменным. Решение этих трудностей, данное Платоном, было дуалистическим, поскольку он допустил, что существуют не один, а два вида бытия: бытие, познаваемое чувствами, и бытие, познаваемое понятиями, уничтожаемое и вечное, изменяемое и неизменное, реальное и идеальное, вещи и идеи.
2. Идеи и вещи. Если более точно взять понятие бытия (а оно, начиная от элеатов, было у всех греческих философов), то им является только то, что заключено в его природе, что должно быть, и поэтому не может перестать быть. При таком понимании бытия вещи уже не являются бытием поскольку им является вечная и неуничтожимая идея. Только идея существует. Самое же большее, что можно сказать о вещах, — они становятся. Вещи по отношению к бытию есть то же самое, чем являются по отношению к ним самим их тени или отражение в воде; они лишь преходящее явление. Мы, как говорил Платон, в удачном сравнении, похожи на пленников, помещенных в пещеру и обращенных лицами к стене, которые из того, что происходит вовне пещеры, могут видеть лишь тени. Мы знаем непосредственно только вещи, однако они тоже тени идей.
Конечный результат понимания бытия был следующим: точнее говоря, нет двух видов бытия, а есть лишь один — идея. Понятие нового вида бытия повлекло за собой отрицание взгляда на бытие как на реальность. Обычный взгляд воспринимает реальность только в вещах. Платон же, взяв за меру реальности идею, не обнаружил ее в вещах. Вещи казались ему только явлениями, а не бытием, лишь идеальное бытие было в его глазах по-настоящему реальным.
Несмотря на то, что идеи и вещи, бытие и явления, обладают неодинаковой реальностью и совершенством, они связаны между собой. Сама общность названий между вещами и идеями (например, «прекрасные вещи» и «идея прекрасного») указывает на эту связь. Вещи не равны идеям, но, однако, они им подобны. Платон объяснял это тем, что вещи зависят от идеи и эта зависимость не носит причинного характера: идеи являются не причинами, а образцами вещи. Они как бы «участвуют» в идеях и поэтому перенимают их характеристики. Мы видим как бы «наличность» идеи в вещах. Природа обоих миров — идей и вещей — различна, но их устройство одинаково, поскольку порядок реального мира отражает мир идей.
Но как могло так случиться, что вещи формируются по образцу идей? Объяснение можно было бы найти, сравнивая их с творениями человека, созданными по определенному образцу. По аналогии можно допустить, что и природа имеет свои образцы. Платон впоследствии объяснял эти аналогии допущением, что природа не является механическим результатом, а есть целевое творение Бога. Так же как люди делают свои дела, имея перед собой в виде идеи образец, так и Бог по образцу идеи сотворил мир.
3. Природа идеи. Идея есть бытие, но какое? Не физическое, поскольку идея присутствует во многих вещах одновременно (например, одна и та же идея прекрасного соответствует бесчисленным прекрасным вещам), а это невозможно в физическом смысле. Она не является также психическим бытием, ибо не является мыслью в душе, а выступает предметом мысли. Кто понимает идею наподобие вещи или мысли, тот сталкивается с трудностями и приходит к абсурду. Такое понимание Платон исключал.
Как же он понимал идею? Готовой, законченной теории идей он не оставил, хотя всю жизнь размышлял над ней. Платон был уверен, что идеи существуют, что они связаны логическими связями, составляют иерархию, однако на природу идеи сам он не имел ясного и установившегося взгляда. Можно допустить, что он осознавал это и соглашался с тем, что человеческому разуму не вполне ясна даже природа вещей, хотя они непосредственно даны и каждому известны, говоря как бы тем самым, что разве могут быть поняты сразу достаточно глубоко идеи, которые только что открыты?
Здесь имелись две возможности: понимать идеи либо в логическом смысле, либо в религиозном. Если они не родственны известной нам реальности, если не принадлежат ни к физическому и ни к психическому бытию, то одно из двух: либо они являют собой нечто «чисто идеальное», служащее образцом и мерой для познания и действия, однако существующее лишь для разума; либо являют собой некую реальность, которая непонятна нам, по происхождению неземную, божественную реальность. Платон чаще всего описывал идеи в первой интерпретации, но он говорил о них также, что они бытуют в «наднебесных местах» (правда, в тех диалогах, в которых он, главным образом, говорил иносказаниями). Как правило, он колебался между двумя интерпретациями: имманентной и трансцендентной. Наконец, больше чем на теории идей ему приходилось останавливаться на ее психологических, эпистемологических, этических и политических приложениях, а эти приложения были внешне независимыми от интерпретации идеи.
II. Учение о душе. 1. Биологическая функция души. Платон создал как новое понятие души, так и новое понятие идеи. Термин «душа» греки хорошо знали и до него, однако он вложил в него новое содержание. До него философы — натурфилософы — считали душу видом материи, а орфики — внеземным демоном. Платон эти представления модифицировал и создал их оригинальный синтез.
Натурфилософы усматривали в душе фактор жизни: человек живет, пока душа присутствует в нем, и умирает, когда ее лишается. Они понимали ее как материю, но более тонкую, нежели та, из которой состоит тело. Платон сохранил их биологическую трактовку души: и для него она также была фактором жизни, без которого тело мертво. Жизнь зиждется на том, что существо, которое ею обладает, является источником самостоятельного движения. Именно в этом состоит сущность души: она есть то, что само по себе приводится в движение.
Сохраняя биологическое понимание души, Платон в то же время отказался от ее материальной трактовки. Душа, являясь жизненным фактором, противостоит материи, так как материя по своей природе пассивна, душа же — источник движения. Она является реальной, но не материальной. «У Платона, — писал Лейбниц, — наиболее совершенным мне кажется вот что: он определяет дух как субстанцию, которая сама себя движет, свободно и самостоятельно действует, что трактует его как основу действия в противопоставлении к материи».
