Верейский усмехнулся.

— Цейтнота у нас нет. Подождем.

— Чего подождем? — удивился Костя.

— Ветра, — отрезал Верейский.

— Какого ветра?

— Злого ветра.

— Так где ж его взять, если погода стоит такая?

— Вот и посидим у «моря тюльпанов», подождем погоды.

— Вернее, непогоды, — раздраженно поправила Вика.

Верейский приятно улыбнулся.

— Вы всегда правы.

Потянулись унылые знойные дни. Участники стройки и члены комиссии изнывали от жары и безделья. У приезжих неожиданно появились на головах тюбетейки (Вика позаботилась!).

Машинный зал с его прохладой считался раем. Каждый имел право провести там два часа, пользуясь благом кондиционера: все вместе там не помещались.

Прогноз погоды каждый раз слушали с волнением и надеждой. Синоптики дважды сулили перемены и дважды ошиблись.

А о сильном ветре и разговоров не было!

Нелидов интересовался по радио из Москвы ходом приемки.

— И на старуху бывает проруха, — раздраженно сказал он. — Приеду сам. Я породил Верейского, я и… уговорю.

Однако масштабы деятельности не позволяли Нелидову отлучиться из министерства. Но он связался с Институтом прогнозов погоды и узнал, что циклон в Средней Азии все же ожидают…

через неделю!

Эта предстоящая неделя обещала стать на Высоких Песках непереносимой мукой. Но Иван Тимофеевич Гусаков придумал, как помочь беде.

— Нет ничего хуже, чем ждать, — заметил он с тайным смыслом Косте с Верейским.

— Ждать — это еще не в гору саночки катать, — отозвался Верейский.

— Катать не катать, а увлечь надо, — продолжал Гусаков.

— Чем увлечь? — спросил Костя.

— Шахматами.

— Шахматами? — удивился Верейский. — Хотите, чтобы я сеанс дал? Боюсь, что ни досок, ни костей не соберете. И всего лишь на один вечер развлечение.

— Her. Доски хватит одной, чтобы ребятам как следует заболеть, если за нее сядете вы с Куликовым и сыграете матч из нескольких партий.

Верейский задумался, потом сверкнул глазами.

— А что? Мысль недурна. Еще бы и болельщиков пустить «стенка на стенку». Боюсь, что строителей больше, чем членов комиссии. Свалка будет не равная.

— Зато на доске силы будут равные, — заверил Гусаков.

— Вы думаете? — склонил набок голову Верейский.

— Я имею в виду начальное положение партии, — примирительно сказал Иван Тимофеевич.

Матч решили играть из шести партий, чтобы закончить его перед обещанным циклопом.

Играли в машинном зале. Перед «избушкой на курьих ножках»

соорудили демонстрационную доску из запасной панели пульта.

Фигурки вырезали из фанеры. Самодеятельные художники раскрасили их.

Болели за противников все, разделившись на две неравные группы. Как и предвидел Верейский, члены комиссии держали его сторону, а все комсомольцы

— Костину. Иван Тимофеевич был судьей.

Первая партия закончилась вничью и живо обсуждалась зрителями. Вторую партию ждали с нетерпением. Уныние как рукой сняло!

И эту, вторую, партию выиграл Костя Куликов, а ему не часто удавалось побеждать Верейского в легких партиях…

Что тут творилось, — это надо было видеть! Снова, как в день, когда труба поднялась стоймя, ребята кружились и кувыркались от радости.

Верейский смотрел на них из окна машинной станции и был чернее тучи, которую так тщетно ждали строители.

Несмотря на злость, следующую партию ему выиграть так п не удалось. Костя устроил остроумную ловушку и выскочил из безнадежного положения, поймав противника на пат.

Затем последовали две осторожные ничьи. Никто из противников не хотел рисковать. А потом выиграл-таки Верейский.

Сказались его опыт турнирного бойца и знание дебютной теории, в чем Куликов ему явно уступал.

К началу шестой партии на стройку приехал заокеанский гость, инженер ван дер Ланге. Приехал для обмена обусловленной договором информацией.

Был Александр Максимович по-прежнему опрятным, спокойным, внимательным, с таким же галстуком «бабочкой», несмотря на жару. Только вот уголки губ у него слегка опустились, придавая лицу усталое выражение.

Строительство в Большом Каньоне затянулось. Американцам никак не удавалось дать электрический ток, рожденный энергией Солнца. Из-за этого задерживался выпуск дополнительных «солнечных акций». «Электрик пайп компани» была накануне банкротства. Вся надежда ван дер Ланге была на шум, который он поднимет в прессе после русского успеха в Средней Азии.

Это принесет в кассу компании желанные доллары.

Потому он с особым чувством восхищения и надежды любовался уходящей в небо энерготрубой, говоря, что она подобна сказочному дереву, доставшему облака. Впрочем, облаков не было. Ветра тоже. Канадец усердно снимал кинокамерой изменившийся лик бывшей пустыни, «избушку на курьих ножках», прелестную строительницу Вику во всех видах (американцы любят такие лица на обложках журналов) и, конечно же, в разных ракурсах энерготрубу, растворявшуюся в небе, где на ее месте оставался лишь серебристый пунктир от «самолетных крылышек».

— Почему вы так рассчитываете на эти снимки? — позируя перед объективом, спросила Вика. — Разве фотографии сооружения в Большом Каньоне недостаточно для рекламы?

— В том-то и дело. Наш машинный зал авантажнее вашей «избушки из русской сказки», но… у нас над входной дверью не зажегся вот такой рекламный огонек, — и он указал на электрическую лампочку.

Узнав, что строители ждут решающей, шестой, партии матча между начальником стройки и председателем приемной комиссии, ван дер Ланге пришел в восторг.

— Как же я не додумался провести в Большом Каньоне матч боксеров тяжелого веса или матч Фишера с кем-нибудь из русских? Мы оказались бы в центре внимания всего мира и могли бы выпускать акции…

Шестая партия матча Куликов — Верейский не сулила стройке каких-либо выгод, но вызвала всеобщую заинтересованность.

У демонстрационной доски собрались все, кроме игроков, судьи и дежурного по машинному залу. Пилот вертолета, доставившего комиссию, взял на себя роль демонстратора.

Партия складывалась явно не в пользу Куликова. Верейский, играя белыми, удачно разыграл дебют, применив неизвестную Косте новинку, и получил обещающую атаку.

Страшно нервничавшая Вика и ван дер Ланге, почетный гость, прошли в машинный зал.

Противники сидели друг против друга. Куликов — напряженный, собранный, немного сутулясь. Верейский же, барственно развалясь, небрежно поглядывал на доску.

Иван Тимофеевич был непроницаемо спокоен. Выполняя обязанности судьи, он жe и передавал через окно очередной ход демонстратору.

Вика волновалась. И было отчего!

Верейский, отдав пешку за инициативу, готовился к атаке.

— Что делать? Что делать? — шепотом спрашивала Вика канадца.

Тот приложил палец к губам. Они вышли из машинного зала, чтобы обсудить положение в партии (47). Еще стоя на крутой лесенке, Александр Максимович сказал:

— Пока ничего страшного. Уверен, что наш изобретатель найдет план защиты.

Меж тем Верейский ринулся на штурм позиции черных:

21. Фе7.

Увидев сделанный ход, канадец схватился за голову.

— Бог мой! Что он делает! Как атакует! Это же коррида!

Право же, коррида! Брать ферзя нельзя, придется защищать королеву королем.

Куликов так и сделал: 21…Kpg8.

— Ну как? Это очень опасно? — волновалась Вика.

— Не думаю… Не видно, как продолжать, — отозвался ван дер Ланге. — Не всякий бык сминает торреро…

Верейский напряженно думал.

Порыв ветра волной прокатился по тюльпанному полю, пригибая к земле и цветы и траву. Но строители, так ждавшие ветра, сейчас его не заметили. На шахматную доску смотрели все, даже и не разбиравшиеся в шахматах.

На доске произошло нечто невероятное.

— Он пожертвовал ферзя на ровном месте! — закричали понимающие.

— Что такое? Почему? — требовали разъяснений остальные.

Действительно, Верейский сыграл 22. Ф : d8 (48), отдавая ферзя за коня. Куликов спокойно принял предложенную жертву — 22…Ф : d8. Болельщики ахнули. Ахнула и Вика. А Верейский невозмутимо шахнул конем — 23. Ке7+ Kpf8. У Кости не было выбора. Верейский гнал его короля конем: 24. Kh7+ Kpe8.