На обложке «Сборника боевых документов» № 34 (из которого процитированы эти приказы) стоит штампик: «Рассекречено». Номер Директивы Генштаба о рассекречивании и дата: 30.11.65 г. Шестьдесят пятого года. Десятки лет корифеи советской военно-исторической «науки» знали – или, по меньшей мере, должны были знать – содержание этих документов, но они продолжали из года в год рассказывать байки про «внезапное нападение» и «мирно спящую советскую страну»…
К сожалению, СБД № 34 является единственным сборником боевых документов округов (фронтов), в который было включено хотя бы несколько документов периода до 22 июня 1941 г. Все остальные сборники (как, впрочем, и все доступные независимым исследователям фонды ЦАМО) начинаются сразу с 22 июня, со дня «внезапного нападения». Все, что предшествовало этой ужасной «неожиданности», благополучно обойдено молчанием. Но – нет правил без исключений. В СБД № 33 (боевые документы механизированных корпусов) каким-то образом попал (причем даже не в самом начале, а на восьмом месте, после документов июля 1941 г.) приказ командира 12-го мехкорпуса № 0033 от 18 июня (28, стр. 23–24). Документ украшен грифом «Особой важности», что для документов корпусного уровня является большой редкостью. Приказ № 0033 начинается такими словами: «С получением настоящего приказа привести в боевую готовность все части. Части приводить в боевую готовность в соответствии с планами поднятия по боевой тревоге, но самой тревоги не объявлять (подчеркнуто мной. – М.С.)… С собой брать только необходимое для жизни и боя». Дальше идет указание начать в 23 ч 00 мин 18 июня выдвижение в районы сосредоточения, причем все конечные пункты маршрутов находятся в лесах!
Точный текст аналогичного приказа по 3-му мехкорпусу автору этой книги обнаружить не удалось, но известно, что 5-я танковая дивизия готовилась к скорому и неизбежному началу военных действий так же, как и все остальные части и соединения Прибалтийского ОВО: 18 июня все части дивизии были подняты по тревоге, выведены из мест постоянной дислокации и развернуты вдоль восточного берега Немана в районе г. Алитус и южнее (8). Таким образом, 5-я тд оказалась именно в том районе (Алитус – Меркине), на который было нацелено острие немецкого «танкового клина».
Непосредственно на Алитус наступали 20-я и 7-я танковые дивизии из состава 3-й танковой группы вермахта. К полудню 22 июня немецкая 20-я тд, преодолев расстояние в 60 км от приграничного поселка Кальвария до Алитуса, форсировала Неман по мосту, который так и не был взорван, несмотря на наличие «плана разрушения мостов, утвержденного Военным советом армии» (см. выше). Главный советский специалист по истории начального периода Великой Отечественной войны, профессор, доктор исторических наук, заведующий кафедрой истории элитного МГИМО товарищ Анфилов в одной из своих многочисленных монографий дает такое объяснение этому факту:
«Форсирование противником Немана в короткие сроки оказалось возможным потому, что понтонеры 4-го понтонно-мостового полка, вследствие сложности обстановки и неполучения от общевойсковых командиров приказа на подрыв, мосты в вышеуказанных районах не взорвали» (177, стр. 67).
Здесь мы первый (но далеко еще не последний) раз сталкиваемся с удивительной логикой советских историков: злополучная «сложность обстановки» воспринимается (и навязывается читателям) как некое стихийное бедствие, как уважительная, «объективная» (т. е. от действия или бездействия людей не зависящая) причина, разом оправдывающая ВСЕ. При этом даже не обсуждается вопрос о том, что же было причиной, а что – следствием; сложность ли обстановки привела к потере такого важнейшего оборонительного рубежа, каким должен был стать полноводный Неман, или, напротив, массовое неисполнение конкретными командирами своих прямых обязанностей позволило немцам беспрепятственно пересечь Неман. Что и создало «сложную обстановку»…
В воспоминаниях мл. лейтенанта А.Т. Ильина (накануне войны он был начальником химслужбы автотранспортного батальона 5-й танковой дивизии) обнаруживаются весьма примечательные детали этой «сложности обстановки»:
«Наша 5-я тд заблаговременно по боевой тревоге вышла на восточный берег р. Неман и заняла оборону за несколько дней до начала войны. Когда заняли оборону, меня назначили делегатом связи между штабом дивизии и автотранспортным батальоном… Примерно в 11.30 привели к штабу мокрую женщину, переплывшую Неман, которая сказала, что за городом она видела немецкие танки, но тут же прокурор крикнул «провокация», «шпионка» и сразу застрелил ее. А 30 минут спустя возле моста бойцы задержали мужчину, который был литовцем и на ломаном русском нам сказал, что немецкие танки уже в городе, но и этого оперуполномоченный застрелил, обозвав его провокатором…» (178).
Впрочем, никакая река сама по себе «оборонительным рубежом» не является. В конце концов, при отсутствии вооруженного противника на такой реке, как Неман, можно в течение нескольких часов навести понтонный мост. Оборону рубежа обеспечивают (или не обеспечивают) люди, бойцы и командиры соответствующих воинских частей и соединений. 22 июня 1941 г. в районе г. Алитус таким соединением могла (а в соответствии с планами и распоряжениями командования 11-й армии – должна была) стать 5-я танковая дивизия. В боевом донесении, которое в 9.35 22 июня командующий Северо-Западным фронтом направил наркому обороны СССР, сообщалось, что «5-я танковая дивизия на восточном берегу р. Неман в районе Алитус будет обеспечивать отход 128-й стрелковой дивизии (находившаяся непосредственно у границы дивизия 11-й армии. – М.С.) и прикрывать тыл 11-й армии от литовцев, а также не допускать переправы противника на восточный берег р. Неман севернее Друскининкай» (19, стр. 37).
Примечательно, что задача «прикрывать тыл 11-й армии от литовцев» (имелись в виду две дивизии 29-го стрелкового корпуса Красной Армии, сформированные в 1940 г. на базе вооруженных сил «освобожденной Литвы») стоит на первом месте, а задача «не допускать переправы противника на восточный берег р. Неман» сформулирована как дополнительная («а также»). Но, разумеется, не этот казус должен привлечь наше внимание. Главное – это то, что 5-я танковая дивизия обладала реальными возможностями для того, чтобы не просто задержать продвижение немецкой 20-й тд, но и разгромить ее наголову.
5-я танковая (как и весь 3-й мехкорпус) входила в число танковых соединений «первой волны» (первые восемь мехкорпусов были сформированы летом 1940 г.) и была практически полностью укомплектована боевой материальной частью. Артиллерийского вооружения было даже больше штатного расписания (см. табл.)
Таблица
Несмотря на заметный «переизбыток» артиллерии, наличных средств мехтяги (65 тракторов и тягачей) вполне хватало для ее буксировки (37-мм зенитки и минометы перевозились на автомашинах и в гусеничных тягачах не нуждались). Уже в ноябре 1940 г. (т. е. задолго до начала скрытой мобилизации весны 1941 г.) в 5-й танковой дивизии числилась 1051 автомашина всех типов, в том числе – 92 автоцистерны (при штатной норме соответственно 1360 и 139) (179). Впрочем, численность автотранспорта и тягачей не имела существенного значения в ситуации, когда свой первый и единственный бой 5-я танковая дивизия приняла непосредственно в районе предвоенного развертывания.
Главной составляющей вооружения 5-й танковой дивизии были, разумеется, танки: 188 легких (170 БТ и 18 Т-26), 30 трехбашенных Т-28 (это танк огневой поддержки пехоты, вооруженный короткоствольной 76-мм пушкой – аналогом немецкого «окурка» – и двумя пулеметами в отдельных вращающихся башнях), 50 новейших Т-34. Не вполне ясен вопрос с наличием на вооружении 5-й танковой дивизии тяжелых танков КВ.
В большинстве источников о них ничего не сказано, но, с другой стороны, известно, что всего на вооружении 3-го МК уже в конце апреля 1941 г. числилось 78 танков КВ (180). Тяжелые танки могли быть только на вооружении двух танковых дивизий корпуса (2-я тд и 5-я тд). Даже если предположить, что 2-я танковая дивизия была полностью укомплектована танками КВ до штатной нормы (63 единицы), то и в этом случае «на долю» 5 тд должно было остаться как минимум 15 тяжелых КВ. Если же исходить из приведенных в весьма авторитетном источнике (8) данных о наличии на вооружении 2-й танковой дивизии 51 танка КВ, то чисто арифметически в составе 5-й танковой должно было оказаться 37 танков КВ.
