Человек мельком глянул на меня и опять переключил внимание на земноводное. Подруга находилась в воде у берега на глубине не выше колена. Почему знакомая вылезла из родной болотины и перебралась в ручей — этого не знаю, но думаю, что и она радовалась освобождению.
Сидевший на берегу человек в форме откуда-то, но точное место на его теле прозевал, достал большой чёрный пистолет, произвёл с ним какие-то манипуляции, вытянул руку с оружием в сторону подруги и пальнул!
Звук от сожженного патрона в пистолете напряг немного меня, но не лягушку: та никак не отреагировала на агрессию… нет, было: немного шевельнулась, но ни как раненая, или убитая наповал, а нехотя, лениво. Пожалуй, она была в "возрасте".
Военный удивился и через малое время, повторив манипуляцию с чёрным пистолетом, сделал второй выстрел. Подготовка ко второму выстрелу длилась дольше по времени: стрелок целился, "брал на мушку". И второй траченный патрон не дал результатов: лягуха не реагировала!
"Сафари" военный дяденька начал сидя на земле в стандартной позе: согнув колени с упором пятками в землю, а носки блестящих сапог были задраны вверх.
После второго безрезультатно траченного патрона военный смущённо посмотрел в мою сторону и принял позу стрелка, приготовившегося к серьёзным соревнованиям. После принятия позиции для стрельбы, военный человек произвёл третий выстрел с прежним результатом: нехорошая, теперь уже полностью враждебная польская лягушка не собиралась расставаться с жизнью и всплывать кверху брюхом…
Тогдашнее безразличное, полностью спокойное поведение лягушки объяснить не мог, но сегодня думаю, что у "зелёной дамы" думаю, что вариантов спокойствия могло быть не менее трёх:
а) лягуха была ленивой,
б) настолько умной, что поняла:
— У человека на берегу ничего не получится!
в) пользовалась людской уверенностью: "двум смертям не бывать, а в) "двум смертям не бывать, а одной — не миновать" и вот эта:
— "Пожила — и хватит"! — поминают поляки о "двух смертях", или нет — этого не знаю.
Подруга могла получить, пусть и слабый, гидроудар при входе пули в воду. Совсем такой, какой получает всё живое в реках, когда весной рвут лёд на реках при устранении заторов. Но и о гидроударах тогда ничего не знал.
Лягушка, повторяю, была неимоверно крупная, пожалуй, с ладонь офицера, и только сейчас понял стрелка: он, как и я, никогда ранее не видел таких крупных земноводных, а, увидев — захотел её "добыть".
Зачем тебе польская лягуха? Был бы ты французом — понятно, лягуха для галла — деликатес, но что она для славянина? Или пан офицер хотел удивить боевых товарищей её размерами? Лягушки водились и на его родине в избытке, но что бы такие — нет! Не мог спросить дяденьку:
— Пан офицер, а на кой хрен тебе польская лягушка? Ну, шлёпнешь её, а дальше? Что, ты пришёл на берег ручья подтверждать славу лучшего стрелка в боевом соединении? В оккупацию лягушка выжила и даже не пострадала здоровьем, поляки, естественно, её не обижали — своя, поди, а ты с чего это вдруг открыл "сезон охоты" на польских лягушек!? Тратить патроны на польскую лягушку во время, когда заклятые враги твои ещё не сложили оружия!? — мудрыми были тогда девятилетние мальчики и девочки, но и они не знали, в какую копейку обходится траченный патрон. Кто знает, сколько выстрелов в войну было сделано "в молоко"? Если убито тридцать миллионов человеческих тел — уже тридцать миллионов патронов, а, сколько их было выпущено впустую?
А сейчас ты "мажешь"! Три патрона в польскую лягушку на расстоянии трёх метров с нулевым результатом — так за такое и трибунала не жалко! Лягушка не хотела умирать, не поддавалась истреблению: человек с большим пистолетом выпустил в неё и четвёртый заряд, а квакуша медленно, пожалуй, от преклонных лет, поворачивалась и не думала исчезать с облюбованного места. Офицер матюгнулся и спрятал оружие. Я молчал и ликовал без видимых признаков радости!
И до сего времени помню чувства во время того "сафари":
а) почему не "болел" за пана советского офицера? как в футболе, за "нашего капитана"?
б) и почему "болел" за польскую, чужую лягушку?
в) почему открыто не вступился за квакушу? Почему не спросил:
— Дядя, а зачем ты стреляешь в лягушку?
Струсил? Мог русской речью на окраине польского города отвлечь офицера от пустой траты боеприпасов и от позора с названием "говно стрелок", но не сделал этого? Что, был с офицером заодно в деле порчи польской фауны? Совершил первое предательство? Оправдывал себя: "офицер — наш, а лягушка — польская?"
Пожалуй, офицер прекратил "охоту" потому, что принял меня за польского мальчика и застеснялся промахов из личного оружия. Прощаю тебя, капитан: ты не знал законов линейной оптики, поэтому так жестоко оконфузился в охоте на польское земноводное: четыре пули из личного и громадного чёрного пистолета не достигли цели.
А-а, вот оно что: оказывается, "луч света, проходя границу двух сред, претерпевает преломление", поэтому и я не мог поймать ни одной рыбки, что водились в чистой воде ручья на окраине славного польского города Люблина одноименного воеводства! Так и получалось, что пуля из пистолета советского капитана шла прямо, но всё же не достигала цели.
Пожалуй, польская квакуша прекрасно понимала, что ни дяденька с пистолетом, ни девятилетний малец не знают законов "Линейной оптики", поэтому особо волноваться за свою лягушачью жизнь не стОит.
Это потом, в школе, преподаватель физики, добрейший и умнейший Николай Иванович, показывал, как в стакане с чаем "ломается" ложка. Когда это увидел, то вспомнил Польшу, капитана и его безуспешную охоту на лягушку польского происхождения. И всё встало на свои места: не виноват был советский офицер, никто и никогда не говорил ему, что если стреляешь в чужих лягушек, то сделай хотя бы упреждение!
Но почему жители у берегов тёплых морей и океанов, промышляя рыбу острогой, не промахиваются? Кто им рассказывает о "преломлении луча света на границе двух сред"? Нужных для жизни, сред? Воды и воздуха"?
Думаю, что после того офицера на подругу никто не охотился, она не погибла от пули и окружённая массой родни, дожила до естественной лягушачьей смерти… если смерть считать естественным явлением.
За долгую лягушачью жизнь дала не малое потомство, и её дети живут и распевают свои песни до сего времени в ручье на окраине польского города Люблина.
Для меня война закончилась, и впереди было знакомство с законами "линейной оптики", а у обремизившегося в охоте на польскую лягушку капитана впереди был целый год войны.
Как бы выстроились мои отношения с "зелёной подругой", останься наше семейство в Польше навсегда? "Дважды изменив родине"?
Основы — не представляю, но мелочи вижу ясно: в тёплые месяцы года, в сезон активных "выступлений с концертами", ходил бы слушать подругу… если, разумеется, она принимала бы участие в общем хоре лягушек болотца… Потом бы любовался её потомством…думаю, они бы выделялись размером из общей лягушачьей народности. Мать-то крупная…
Искал бы пани Язю? Не знаю…
Прекрасен Люблин! Житель Кракова, или Варшавы, не согласится со мной, но я спорить не стану: разве любовь отдаётся на обсуждение?
Последнее посещение города перед насильственной отправкой на "землю отцов" происходило во второй половине солнечного дня, и улица была освещена особо. И до сего дня, в июле месяце, когда вижу дома, освещённые послеполуденным солнцем — вижу Люблин. Ни в какой иной час не приходят воспоминания, но только в определённое время, и такое можно сравнить с "открытием портала в прошлое"… Ну, это если верить в фантастику о "порталах"… А потом пришло время "выполнить священный долг по охране отечества и я был призван в "ряды вооружённых сил". Верно: "силы" были вооружены, но другим оружием. Половину года из трёх лет служения, пробыл в Прибалтике, в бывшем прусском городе Тильзите, перекрашенным в красный цвет: "Советск". Ныне бывший прусский Тильзит входит в нехорошее слово "анклав", по звучанию сходный с "клоакой". Неважно: и "анклав", и "клоака" — слова чужие. Когда впервые увидел Тильзит в час особого освещения улиц — мгновенно вспомнил и польский город Люблин. Он от Балтики далеко, но что-то неуловимое их роднит. Наверное, Европа?
