Я ничего не знаю о немецких машинистах военных лет и о том, на каких локомотивах они трудились на "стальных магистралях Рейха" Немецкие машинисты никак не могли работать на оккупированной территории и тому есть много причин. Первая: военные грузы перемещали захваченные советские паровозы. В Германии, как и по всей Европе, ширина колеи другая, поэтому работа на немецких паровозах по оккупированной территории отпадает. Остаётся советский захваченный паровоз. Мог бы немецкий механик управлять русским паровозом? Мог. Обучиться машинисту одного паровоза для работы на другом — пустяк: в паровозах всё одинаково. Но зачем, когда хватало русских машинистов? Коллаборационистов? Прислужников? Да и немец никогда не взялся бы тянуть состав большего веса, чем положено локомотиву данной серии. В тысячный раз заявляю: не гибкие они! Сказано — тысяча тонн нагрузки на данный локомотив и только для данного профиля дороги — и ни килограмма больше! Будьте любезны, соблюдать правила! Ordnung uber ales!
А я? Я умный и поэтому вот как надо действовать при перемещении по железной дороге составов весом больше нормы: набрать пару в котле до критической отметки давления, и! как и прежде, когда в старые, довоенные времена я рвал сцепку, пустить пар в цилиндры локомотива! Рывок! Колёса в ярости вращаются на месте, протирая в головке рельса выбоины… ничего, подсыпаем песочку под колёса, но рекордный вес возьмём!
Рывок всегда и везде делал великие дела! "Рывок" был всегда основой "социалистического хозяйствования" Он нам знаком! Без него ничего не происходило в стране советов! Всегда был нужен "рывок"! Мы "рвали" везде, где от нас этого требовали "верха": в промышленности, в сельском хозяйстве, в науке, в культуре… Да и в любом месте, где появлялась громадная "дыра", кою можно было закрыть только "рывком"! Рвали всё, не исключая глоток, пупков и ноздрей! Железнодорожные вагоны — не исключение. Только рывком можно было тронуть с места эшелон с вражескими пособниками и продолжать бег на запад. Рывки иногда бывали такими сильными, что спящие в теплушках коллаборационисты сваливались с верхних нар! Я не сваливался потому, что нары были во много раз больше меня. Свалиться в сонном состоянии с нагретого места на подстилке — да, бывало, сваливался, чувствовал, что лежу на голых досках вагонных нар, но желаний как-то изменить своё положение у меня не было. Каким, по крепости, мог быть сон в первую ночь побега? Что там пушки! Куда им! Я не проснулся ни разу. Вот что значит пройти тренировку в прошлом! Что мог сделать машинист рывком локомотива после знакомства с бомбой? Все его ночные рывки — так, "бледная немощь" Даже смешно!
Во мне говорит несостоявшийся адвокат, поэтому тянет оправдывать прошлые действия русского машиниста из коллаборационистов: не было у него нужды трогать эшелон с беглецами таким грубым манером, хватало мощности локомотива для плавного трогания с места теплушек. Рывки заставляли взрослых пассажиров открывать глаза и лишали полудремотного состоянии с определённой целью:
— Не спите! Не расслабляйтесь! "Игра" со смертью не окончена! Главное для вас впереди! — откуда он об этом знал?
Хотелось бы знать такое: почему тогда я так крепко спал? Ведь авиация в движении всегда была более скорой, чем изношенный паровоз, и она могла шутя, играючи, догнать эшелон с предателями и "расчихвостить" его! Но нет, во время технических остановок, что были необходимы локомотиву для заправки водой и чистки топки, привычного гула родных авиационных моторов, до предела нагруженных бомбовой благодатью, я не слышал. Если бы таковой появился в ночном небе, то при сне, какой бы глубины он не был, я бы всё едино проснулся. Сон при налёте авиации — фантастика, граничащая с… Как можно назвать мальчишку возрастом в неполные восемь лет, что спит нормальным сном во время налёта авиации!? "Нахалом"? "Смельчаком"? "Героем"? Или "ненормальным"? Так нас воспитали воздушные асы двух армий.
"…и была ночь, и было утро — день первый"… Нет, это не из Библии, о Библии тогда ничего не знал. Отец при всей своей религиозности никогда нас не заставлял учить молитвы, не насиловал ими. Христианские молитвы — это не коммунистическое учение. Я повторяюсь, но когда сегодня вижу, как глупым малолеткам повязывают на их детские шейки красные косыночки, а несмышлёныши салютуют и "клянутся" взрослым дядям выполнить всё и "быть верными" неизвестно чему. В такой "торжественный момент" очень хочется видеть дядь в лагере. Всех дядей, кои не соображающих куда-нибудь "зовут". Нас отец не растлевал верой, давал нам самим придти к ней, если мы путь к ней выберем. Если сможем понять, что имеет цену в жизни, а на что можно наплевать не мучаясь "угрызениями совести"..
…а за окном проплывал утренний лес, красивый сосновый лес на песке, бесконечный лес. И всё это освещалось восходящим солнцем, что светило в мой затылок стриженый "порогами". Я уже был на наблюдательном посту у любимого теплушечного люка-окна по правую сторону хода эшелона.
Поезд уходил от встающего солнца, продлевая на ничтожный миг прелесть августовского утра. Но очень скоро заметил, как восходящее солнце стало каким-то мутным. Знакомое! Враз распознал знакомую муть: что-то и где-то совсем близко горело! Но что и где — ещё не было видно. Поезд замедлил ход так, что можно было выйти из вагона и двигаться рядом с ним. Название такому движению я тогда знал: "тащился".
Скоро появилось и то, что давало гарь: на обочине колеи лежали точно такие, как наши, разбитые вагоны и в некоторых своих местах как-то лениво горели. Весёлого и могучего пламени, коим я наслаждался три дня назад при пожаре в монастыре, сейчас на валявшихся в стороне от колеи вагонах, не было. То, что давало вонь — совсем не впечатляло: муть была привычной и знакомой, но как бы и не совсем такой. Всё было похоже на подделку: вони много, а ничего серьёзного вроде бы и нет. К запаху от горящих вагонных досок примешивался запах вагонной краски-сурика. Горел и мазут в буксах, и "букет" ароматов был полный. Знакомый аромат, запах горящего мазута помню со времён, когда растапливали с его помощью плиту в келье. Помню и запах вагонных досок: иногда отец приносил "на растопку" ненужный никому лом вагонных досок. Всё, что горело в плите — уносилось трубой, а сейчас горели не три дощечки в плите, как раньше, а больше… много запахов было. Смесь дыма от горящего мазута в буксах и крашеных суриком вагонных досок давал особый аромат. Такой аромат присутствует только на железных дорогах, и спутать его с иным невозможно. Не хочу распространяться об ароматах, кои мы получаем от сожжения различных материалов, но должен сказать, что запах от сгоревшего монастыря — это одно, а запах от сваленных и горящих вагонов — это другое. Он не похож и на запах от горящих щепок между двух кирпичей, на которых стоит армейский котелок с нехитрым варевом — это третье. Самый любимый мой аромат — это запах тлеющего сухого коровьего помёта, кизяка. Но этот аромат в моей жизни был позже.
Ну, что ж, дым — так дым, мало ли их было тогда! До этого считал, что творцом всех больших и малых дымов может быть только авиация, моя любимая и дорогая авиация! И тогда подумал: "неужели ночью догнали!? Почему тогда не проснулся!? Я не мог не проснуться, гул авиационных моторов поднял бы меня и мёртвого! А почему ошиблись? Почему не разбомбили наш эшелон? Бомб на нас не хватило? Горевший на обочине железнодорожный транспорт — её крыльев дело? Но почему я проспал!? Теряю способности, теряю чувствительность, тупею, всё ни к чёрту!" Но ошибся:
— Партизаны… — кто-то из взрослых сказал тихо. Знали, знали проклятые вражеские прислужники о "народных мстителях"!
Эшелон продолжал медленно тащиться, и я опять стал плохо думать о машинисте: "ну почему он так медленно едет? надо быстрее проскочить страшное место, а он еле тащится!" — и никто тогда не объяснил, не было во мне тогда беса, не сидел он во мне, сестра ошибалась:
— Мальчик, какой ты глупый! Как тебе объяснить, что ночью тут "поработали" партизаны? Они свалили эшелон, испортили путь, другие немецкие пособники, путейцы, путь восстановили и ты теперь, хотя и тихим ходом, но все же катишь из опасного места? Дурачок! Кто ж разгоняется по только что восстановленному пути, разбитому партизанами?
