– Да приблудился парнишка, ему покровительствовал Калюжник.

– Приблудился? – Первый раз за время диалога Ипсиланти повернул к нему голову. – Вашего приблуду нашли на крыше с простреленным глазом. Его убили в одно время с Фисуном и, между прочим, из одного пистолета. Скажи, а заказные убийства ваши молодчики выполняют? Фисун – их работа?

– Не знаю. Они мастера на все руки.

– Ну, так скачай информацию. – Георг встал. – Точную.

– Погодите, Георг Маркович... – Мятежный не поднимал на него глаз, чтобы не столкнуться с холодностью Ипсиланти. – Калюжник дал мне пистолет...

– И что? – спросил после паузы Ипсиланти.

– Приказал в случае необходимости... убить Вия и тех, кто с ним будет, если они окажут сопротивление и не сядут в мою машину. Что мне делать?

– По обстоятельствам смотри. И Мятежный посмотрел. С нескрываемым ужасом он посмотрел на Георга. А тот продолжал:

– Хочешь, откровенно? Я так понял: и Вий не подарок, и вы не ангелы. Мне все равно, сколько вас останется, остальных пересажают. Единственное, что могу обещать лично тебе, – отпущу после всего. Но только тебя. За сотрудничество. Понимаю: ты хотел от меня услышать что-то другое... Извини. И не смотри на меня, будто я инквизитор. Страдания-метания заблудших овечек хороши для кино, а в реальной жизни они мелко выглядят, особенно когда кающийся грешник гробил себе подобных. До встречи.

Мятежный проводил его унылым взглядом, вздохнул: Ипсиланти думает, что это просто – скачать информацию. А убить?

Осокин преследовал серую иномарку до самого дома Герасима. Она припарковалась на прежнем месте среди дворовых автомобилей. Осокин втиснул свой автомобиль невдалеке, но не спешил выходить. Через часик прибежал молодой человек в куртке и без головного убора, сжимавшийся от холода, юркнул в серую иномарку, а оттуда вышел уже знакомый Дару мужчина и пошел к дороге. Осокин поехал за ним – надо выяснить, где живет «двойник». Теперь ведь ясно было, что он работает и на преступную группировку и на милицию.

Кто такой Клочко, по мнению Марьяны? Выскочка, которого совесть забыла обогреть. Но выскочки тем и замечательны, что, не имея талантов, они изворотливы и пронырливы, прекрасно адаптируются в любой среде, обзаводятся полезными связями, умеют создать видимость кипучей деятельности и добиваются успехов раньше, чем люди одаренные. Если им выгодно, идут по трупам. Да, это выводы Марьяны, кое-чему она научилась, недаром была женой Фисуна целых три года, а когда живешь с таким уродом, год идет за пять, отсюда опыта она быстро поднабралась. Уж кто-кто, а Клочко имеет доступ к влиятельным людям...

У входа в офис Марьяна позвонила, представилась. Сначала что-то пискнуло, потом раздался щелчок, дверь открылась. Охранник объяснил, на какой этаж ей ехать и как найти кабинет Клочко. Перекрестившись в лифте, она решительно зашагала по третьему этажу. В приемной никого, впрочем, время-то уже позднее – восемь часов.

– Какие люди! – Встал навстречу из-за рабочего стола Клочко, раскрыв руки, словно готовился принять Марьяну на грудь. – Садись... Нет-нет, не сюда. Это горячий стул для посетителей, просителей и моих служащих. А для друзей – вот эти места.

Он помог снять шубку, Марьяна поправила платье и вырез соблазнительного декольте, опустилась в кожаное кресло цвета детской неожиданности, заскрипевшее под ее упругим задом (так значит, кресло из кожзаменителя, отметила она про себя). Марьяна впервые попала в кабинет Клочко и еле удержалась от восторженного возгласа. Шикарно, ничего не скажешь. Пусть кресла обтянуты кожзаменителем, а общее впечатление от этого не умаляется. Папа Фисун числился в десятке самых богатых людей города, а такого офиса не имел. У него вкус хромал, нет, инвалидом был. Фисун – деревенщина, вырвавшаяся в люди, в общем, выскочка. У него даже имя деревенское – Силантий, а манеры вообще жлобские. Правда, были. Мрачный нрав Фисуна требовал мрачности вокруг, поэтому обставлял он себя чернотой. В кабинете Клочко светло, цветы настоящие, а не искусственные, и мебель явно из дерева, тоже светлая. Красивые светильники.

– Что привело тебя в этот час ко мне? – поставив на стол коньяк, который не допил Калюжник, бокалы и конфеты, спросил Клочко.

– Я влипла, – призналась Марьяна, при том изображая святую.

– Украла что-нибудь? – пошутил Клочко, наливая коньяк.

– Хуже. Убила.

Он замер с бутылкой в руке. Лишь поднял на нее настороженные глаза, не зная, верить или не верить. Уж больно тон был игривый. Хотя... она не притащилась бы к нему, если б не острая нужда. Клочко усмехнулся, продолжив наливать:

– И кого же ты убила? Фисуна?

– Скажешь тоже! Я не больная, чтоб убивать любимого мужа, который одновременно был мне папулей. Он обеспечивал меня, баловал. – Ну, это уж она заливала, такого в помине не было. – Возил на зарубежные курорты. – Два раза, жили в хибарах, его жаба давила даже на себя бабки потратить. – Кто же будет уничтожать руку, которая кормит? Между прочим, я благодарная (это был намек, мол, и тебя отблагодарю), а ты подумал обо мне плохо.

– Бог с тобой, я так не думал. Но заявление твое странное...

– Это не мое заявление, так думает следователь.

– Давай выпьем, и ты мне подробненько расскажи, а то я...

Он выпил коньяк, закусил лимоном. Рассматривал Марьяну без вожделения в глазах, что она не пропустила. Марьяна усмехнулась про себя: Клочко наверняка думает, что она втягивает его в соучастники. Кретин. Вообще-то у мужиков одна извилина, да и та в форме окружности. Надо ему быстрее изложить, в чем суть. Кушая конфетки, Марьяна – где жеманно, где с наивной беспечностью, где захлебываясь, ибо воспоминания приводили ее в трепет, – рассказала, как было дело. Но частично. Некоторые подробности опустила, например, не назвала сумму, которую вытащила из сейфа. Лишь обмолвилась: взяла, что было ей положено, можно сказать, всего-то на хлеб с маслом. Скомкала рассказ об убийце с пистолетом, дескать, в шоке была, ничего не помню. Ну, и еще кое-что по мелочам не договорила. Много будет знать – скоро состарится, его задача – предоставить Марьяне надежную защиту. Не поскупилась она на темные краски, когда описывала Ипсиланти, следственный изолятор и ментов.

Не пришел Клочко в восторг от ее повествования, излишне задумался, что тоже не ускользнуло от Марьяны. Точно сдрейфил помогать ей, точно боится, что попадет в соучастники. Он налил – выпил – жрал банан.

– Что же мне делать? – капризно надула губы Марьяна, чувствуя замешательство Клочко, не сулящее ничего хорошего.

– А чего ты от меня хочешь?

Что ж, этот вопрос задал бы любой.

– У тебя есть знакомства в прокуратуре? – спросила Марьяна и слегка подалась вперед, чтобы Клочко во всей красе узрел ее пышную грудь. – Не мог бы ты переговорить там с кем-то... пусть немного прижмут Ипсиланти. То есть пусть он не вешает на меня... убийство. – Она подумала секунду. И еще есть прием: прикинуться слабенькой жертвой. – Я боюсь. Он надавит на меня... ты же знаешь их методы...

– С их методами я, к великому счастью, незнаком.

– Ой, я тоже думала, что не познакомлюсь с ними, а вон как вышло! Да он так насел на меня... я и выложила...

– Еще бы не выложила! – хмыкнул Клочко. – Улик, дорогая, слишком много.

– Улик? – взвилась Марьяна. – Я могу казаться полной дурой, но я дура частичная. Если б правда убила Елецкого, не таскала бы за собой пистолет. Я бы выкинула его. Ну, на фиг мне его убивать? Сам наворотил, придурок... сговорился, дебил, с тем типом.

– А почему ты решила убежать?

– Не убежать, а уехать. Не хотела участвовать в сваре с детишками Фисуна при дележе наследства, но теперь придется это делать. Если, конечно, меня не посадят.

– Чтоб тебя не посадили, надо найти настоящего убийцу.

– Как, интересно, я найду его? – возмутилась Марьяна.

– Следователь должен искать.

– Но он не будет искать. Судя по всему, он нашел... меня. Ему и хватит. Видел бы ты его самодовольную рожу...