Трап, где стоял Ник, принялся скручиваться и заваливаться набок. Николас уцепился за поручень и застыл в благоговейном ужасе: у него на глазах разыгрывался финальный акт трагедии «Золотого рассвета».

Вся главная палуба, превратившаяся сейчас в подобие выпотрошенного трупа, начала шарнирно складываться вдоль ослабленного миделя, напоминая гигантские щипцы для орехов — в чьих губках был зажат последний, правый, кормовой резервуар. Орешек размером с Шартрский собор, с жидким ядрышком и скорлупкой толщиной в ладонь.

Поскальзываясь на гладком металле, Ник слепо кинулся вниз по перекошенному трапу, на ходу взывая по рации.

— Руби! — кричал он матросу, до которого было не менее полумили пошедшей волнами, измученной стальной палубы. — Руби сцепку!

Оба правых резервуара держались промежуточной цепью, в то время как передний из них крепился за буксирный канат «Морской ведьмы». В итоге получалось, что и буксир, и обреченный «Золотой рассвет» были связаны между собой и лишь после расцепления обеих гондол «Морская ведьма» могла избежать гибели, отойдя в сторону вместе с только что отстыкованным резервуаром.

Гильотинная кнопка находилась в ячейке локального пульта управления, который располагался как раз на миделе, и до ближайшего к нему матроса было не менее двухсот ярдов.

Матрос, неловко спотыкаясь на покореженном, вздрагивающем настиле, заторопился к ячейке. Он явно понимал нависшую опасность, однако в спешке не заметил, что под ним раскрылась стальная пасть треснувшей палубы. Он поскользнулся, по пояс угодил между подвижными листами, и судно, вскинув нос и корму под действием волн, перекусило его своими челюстями.

Матрос вскрикнул — один раз. Очередной вал, захлестнув палубу, погреб его под холодной зеленой горой, а когда вода схлынула, настил оказался чистым, промытым до блеска.

Николас к этому времени достиг той же точки и теперь прикидывал ритм движения стальных челюстей сообразно волнению моря. Выбрав правильный миг, он перемахнул через смертельную ловушку.

Оказавшись возле пульта, Ник сдвинул дверцу и влез в тесную ячейку, где сорвал пломбу с гильотины. Ударом ладони он впечатал красную грибовидную кнопку до упора.

Счетверенная караванная сцепка лежала между электродами гильотинного механизма. Генераторы судна выдали могучий разряд, после вспышки голубого пламени все четыре толстенных звена с готовностью распались на части, словно были куском сыра под проволочным ножом, — и в полумиле от танкера «Морская ведьма» обрела свободу. Взметая буруны, на полной тяге обоих гребных винтов, буксир повлек за собой правый носовой резервуар.

Николас на секунду замер, придерживаясь за край управляющей ячейки. Оставшаяся гондола напрочь запуталась в перекрученной мешанине металлокаркаса корпуса, который продолжал вихляться посредине, будто некий гигант схватил Эйфелеву башню и теперь гнет ее об колено.

В воздухе растеклась едкая химическая вонь, от которой перехватило дыхание: раздавленная гондола извергала сырую нефть.

— Николас! Николас! — раздался голос Жюля из перекинутой через плечо рации. Ник поднес ее к губам, не сводя глаз с агонизирующего «Золотого рассвета».

— На приеме.

— Я возвращаюсь за тобой.

— Ты не сможешь развернуться, на буксире слишком большой груз.

— Ничего, подойду с правого борта к юту, под крыло мостика, а ты прыгай!

— Жюль, ты спятил!

— Это со мной творится уже полвека, — добродушно признал француз. — Готовься, короче.

— Сначала сбрось гондолу, — увещевал его Николас. «Морской ведьмой» практически невозможно будет маневрировать, когда ее за хвост придерживает такая мертвая обуза. — Бросай буксировку. Потом подберем.

— Дедушку своего поучи! — раскипятился Жюль.

— Послушай, гондола номер четыре лопнула. Объявляй аврал, понял? Пожарный аврал. Задраить все, что можно. Как только я перепрыгну, пустим сигнальную ракету и сожжем, к чертям, проклятую нефть.

— Да слышу я… Уж лучше бы не слышал, ей-богу…

Николас выбрался из управляющей ячейки, перемахнул через клацающую пасть главной палубы и полез по стальному трапу на переходной мостик.

Позади простиралась бесконечная серая стена взвихренных туч. Нависшая угроза была столь колоссальна, что на секунду Ник опешил и только потом усилием воли заставил себя со всех ног кинуться на ют, к кормовой надстройке, до которой оставалось еще с добрых полмили. Единственный из выживших матросов, услышав радиообмен с Левуазаном, стремглав понесся в ту же сторону и опередил Ника на сотню ярдов.

Жюль тем временем разворачивал «Морскую ведьму», до которой было четверть мили взбудораженных волн. В других обстоятельствах Николас обязательно восхитился бы виртуозностью, с которой маленький француз управлялся со своим буксиром и его грузным бременем, но сейчас времени оставалось лишь на одну-единственную вещь.

Тяжелые пары сырой нефти обжигали легкие и заставляли глотку сжиматься, не давая вздохнуть. От омерзительного привкуса щипало язык и слизистую носа. Николас закашлялся на бегу.

С переходного мостика было видно, что разбухшая гондола пробита в сотне мест стальными дротиками разламывающегося корпуса. Расшатанные металлоконструкции без устали пропарывали обшивку, и темно-красная нефть капала, брызгала, изливалась из резервуара, словно ядовитая кровь смертельно раненного дракона.

Николас достиг кормовой надстройки, нырнул внутрь сквозь вынесенные двери штормового тамбура и добрался до насосной на нижней палубе.

Дункан повернул к нему избитое, распухшее лицо.

— Покидаем борт, — сказал Ник. — Нас заберет «Морская ведьма».

— Я тебя ненавижу с самого первого дня. — Дункан был очень спокоен и сдержан. — Ты понимаешь?

— У нас нет на это времени. — Николас потянул его за руку, и Дункан безропотно последовал за ним в коридор.

— Вот она какая, игра-то… А, Николас? Игра за власть, богатство и женщин — наша игра…

Ник не слушал. Они добрались до квартердека, к релингу правого борта, сразу под мостиком, то есть там, где назначил Жюль. «Морская ведьма» подошла ближе, до нее оставалось лишь ярдов пятьсот.

Ник с восхищением наблюдал за мастерством Левуазана — тот расцепил барабан брашпиля, и буксирный канат свободно сбегал в воду, создавая длинный провес, слабину между «Ведьмой» и ее обузой, что позволяло Жюлю без помех подвернуть к измочаленному, просевшему корпусу «Золотого рассвета». До приема людей на борт оставалось меньше минуты.

— Вот какую игру мы затеяли, — продолжал бубнить Дункан. — За власть, богатство и женщин…

С палубы было видно, как «Золотой рассвет» изливается в море глянцевито отсвечивающей смердящей жижей. Бьющие о борт волны превратили нефть в толстое грязное одеяло эмульсии. Пена расползалась по воде, отравляя Гольфстрим, который разнесет яд по всему океану.

— Я выигрывал, — не умолкал Дункан. — Выигрывал все подряд, каждый раунд… — на ходу он ощупывал карманы, но Николас практически не слушал его, не следил за движениями, — вплоть до сегодняшнего дня.

Дункан вытащил один из фальшфейеров и прижал его к груди, продев указательный палец сквозь металлическое кольцо.

— И даже сейчас я выйду из игры победителем, — сказал он. — Каждый гейм, сет и весь матч останутся за мной. — С этими словами он резко дернул шнур и отступил назад, держа фальшфейер в далеко отведенной руке.

Бумажная трубка зашипела и вдруг изверглась гейзером алого слепящего пламени и фосфорно-белого дыма.

Ошеломленный Николас на миг оцепенел от неожиданности, но тут же кинулся вперед, пытаясь вырвать проклятый факел, — и опоздал. Дункан уже кинул фальшфейер на вонючую, залитую нефтью палубу.

Пылающий цилиндр ударился о настил, подпрыгнул раз, другой и покатился под уклон.

Николаса словно парализовало. Он ожидал дикого взрыва, но ничего не произошло. Фальшфейер невинно катился под горку, выплескивая красивое алое пламя с одного конца, — и все.

— Не горит! — крикнул Дункан. — Почему она не горит?!