Томительные предрассветные часы она просидела у окна, бездумно созерцая застывшую в предсмертной муке природу. Когда серое утро проникло в палату, Таня распахнула створки маленького шкафчика, расположенного рядом со входом. Здесь на вешалке висели голубая блузка с кружевным воротничком и темно-серые шерстяные брюки. Именно так, по словам родных, Таня была одета перед тем, как упасть. Она зарылась лицом в холодный шелк – вдруг знакомый запах или соприкосновение с гладкой тканью дадут новый толчок ее несчастной памяти – и тут же отшатнулась. «Это не мои вещи!» – внезапно поняла она.

В этот момент открылась дверь, больно ударив Таню в плечо.

– Господи! – воскликнула медсестра Нина, с трудом удержав в руках металлический поднос с завтраком. – Что вы тут делаете? Почему вы не в постели?

– Вы что, живете в больнице? – весело спросила Таня, возвращаясь на кровать. Она вдруг ощутила уверенность в себе. Точно после долгого балансирования над пропастью обрела наконец твердую почву под ногами.

– С чего это вы решили? – зло пробормотала Нина, наливая кофе в чашку. Рука ее дрогнула, и обжигающие капли брызнули Тане на кожу.

– Да вы постоянно здесь. И днем, и ночью, – усмехнулась Таня, вытираясь салфеткой. Нина ей не нравилась…

– Это моя работа. Надеюсь, что хотя бы этот факт вы помните, – ледяным тоном заметила медсестра, подхватила опустевший поднос и направилась к двери.

– Я теперь много чего помню… – загадочно произнесла Таня и отправила в рот кусок ветчины.

– Что? – Нина резко обернулась, выронив поднос. С чудовищным грохотом он упал, поплясал немного по полу и откатился под тумбочку. Нина, казалось, этого даже не заметила. – Что вы сказали?

– Да не пугайтесь так. Я пошутила.

– Глупая шутка! – прошипела медсестра и вышла, хлопнув дверью.

– Браво! – расхохоталась Таня ей вслед. – Наша любовь взаимна, и это прекрасно.

Покончив с едой, Таня умылась, посетовав, что ей так и не принесли зеркало. Заправила постель, прошлась тряпкой по тумбочке. Она испытывала небывалый прилив активности, буквально не находила себе места. Необходимо было что-то делать, куда-то двигаться. Чтобы занять себя, взяла в руки Библию – свекровь сказала, что это любимая Танина книга, что раньше она с ней буквально не расставалась. Рассеянно полистала… А вдруг? Нет, никаких ассоциаций. Знакомая звенящая пустота.

Наконец, спустя вечность, появился доктор Кречетов. Он бодро шагнул в палату и улыбнулся. Боже, как хорош! Не отдавая себе отчета, Таня бросилась ему на шею и уткнулась в душистую щеку. И напоролась взглядом на перекошенное лицо стоявшей на пороге медсестры. Обычно бледное, сейчас оно покрылось пунцовыми пятнами. «Батюшки, да она ревнует!» – развеселилась Таня.

– Что случилось? – нежно прошептал Владимир Алексеевич, погладив Таню по голове.

– Мы можем поговорить без свидетелей? – спросила она, насмешливо глядя на красную как рак Нину.

– Ниночка, – обернулся Кречетов, – вы не оставите нас?

Еле сдерживаясь, Нина вышла. Таня с воодушевлением поведала Кречетову о ночном озарении, упустив лишь некоторые детали. Владимир Алексеевич выслушал ее с неподдельным интересом. Когда Таня закончила, он внимательно на нее посмотрел, взял ее руку в свои ладони и осторожно сказал:

– Это хорошо… Очень хорошо… Но, видите ли, Та-нюша. Дело в том, что вы сирота. У вас никогда не было матери.

– Как это – не было? – возмутилась Таня. – У каждого человека есть мать.

– Да, да, конечно. Я просто не так выразился. Я имел в виду, что вы с младенчества воспитывались в детском доме.

– Вы считаете, что я все придумала? Или мне это приснилось?

– Ни в коем случае! Просто ваш мозг пытается выбраться из ловушки, в которую загнала его амнезия. Ваше подсознание не переносит пустоты, впадает в панику и начинает выдумывать. Это состояние называется конфабуляцией. То есть ложные воспоминания, замещающие провалы в памяти. Воспоминания по большей части яркие, образные, с патологической убежденностью в их истинности. Понимаете, о чем я говорю?

– Отлично! – мрачно рассмеялась Таня. – А сны? Почему я вижу себя во сне совершенно другой? С длинными светлыми волосами?

– Аналогично, – грустно улыбнулся доктор и развел руками. – Вымыслы, галлюцинации памяти… Мой вам совет, не цепляйтесь за миражи. Увы, они ровным счетом ничего не значат.

– Ясно, – пробормотала вконец расстроенная Таня. – Последний вопрос. Как вы можете объяснить тот факт, что общение с родными мне неприятно? Сегодняшняя я никогда не связала бы свою жизнь с таким человеком, как Сергей. Я не хочу его видеть, каждый его визит вгоняет меня в смертную тоску. – Таня все больше распалялась, она уже была близка к истерике. – Нынешней ночью я поняла, что вещи, которые мне приписывают, не имеют ко мне никакого отношения. Они не мои, понимаете? Они безликие, безвкусные! Я никогда не купила бы такую пошлую блузку, такие скучные брюки! Никогда! Слышите? – выкрикнула Таня и разрыдалась.

– Тихо, тихо! Успокойтесь, Танечка, – растерялся Владимир Алексеевич. Взял с тумбочки бутылку «Святого источника», налил в стакан воды и протянул Тане: – Выпейте и успокойтесь. Вот так, хорошо, милая. – Кречетов сел рядом с Таней на кровать, нежно ее обнял и поцеловал в висок. Таня всхлипнула и прошептала:

– Скажите мне, почему так?

– Парадокс… – так же шепотом ответил Кречетов. – Часто человек, утратив память, приобретает взамен совершенно новые личностные черты. Природа не терпит пустоты: там, где люди не знают правды, они заполняют пробелы домыслом.

Глава 17

Катя ужасно замерзла. Она уже два часа сидела на продуваемой со всех сторон детской площадке. Перед домом бывшей родственницы.

Катя не спала всю ночь. «Твой муж жив! Твой муж жив!» – пульсировало в висках. Какая страшная, чудовищная шутка! Катя была абсолютно уверена, что это дело рук Марины – Костиной сестры. Кроме нее, никто больше не знал Катиного нового адреса.

Едва забрезжил рассвет, Катя пулей выскочила из квартиры и бросилась навстречу первому автобусу. Она слишком быстро добралась до места и только тут осознала, что на дворе – половина седьмого утра воскресного, праздничного дня. Марина наверняка спит сладким сном.

Катя сидела на скамейке и дрожала от холода. Когда-то давно она видела по телевизору, как у замерзшего человека отвалился отмороженный мизинец. «Еще чуть-чуть, – думала она, – и я так же развалюсь на куски».

Неожиданно дверь подъезда распахнулась, и на пороге появилась Марина. Собственной персоной.

Она поежилась, натянула перчатки, подняла воротник элегантного кожаного пальто и решительно направилась к серебристой «Шкоде», припаркованной у тротуара. Катя кинулась ей наперерез.

– Господи! – оторопела Марина. – Что случилось? Что ты тут делаешь? Боже мой, да ты вконец околела, Катька! Быстро пошли домой. – Она схватила Катю за окаменевшую руку и потащила в подъезд, в благословенное тепло. – Ну вот, так-то лучше. Хоть на человека стала похожа, – удовлетворенно заявила она спустя полчаса, глядя, как Катя, закутанная в шерстяной плед, допивает вторую чашку обжигающего чая. – А то вся синюшная была, как прошлогодняя курица. Давай теперь, рассказывай! У меня мало времени.

– Нет уж, это ты рассказывай, – хрипло выдохнула Катя и протянула родственнице конверт с посланием. – Зачем ты это сделала?

– Сделала что? – усмехнулась Марина, вытаскивая лист бумаги. Прочла написанное и страшно побледнела. – Так вот почему… – пробормотала она и осеклась. – Нет, не может быть. Не может быть…

– Говори! – потребовала Катя. – Говори, что все это значит.

– Я не понимаю, о чем ты, – холодно произнесла Марина. Она уже успела взять себя в руки и надеть привычную непробиваемую броню.

– Все ты прекрасно понимаешь! – крикнула Катя и закашлялась. – Я хочу знать, зачем ты так жестоко пошутила, послав мне это письмо?

– Так ты решила, что это я? – отчего-то обрадовалась Марина и с облегчением рассмеялась: – Нет, клянусь, я этого не делала. Зачем мне?