– Сожалею, но мы ничем не можем вам помочь.

Анна до крови прикусила губу в отчаянной попытке сдержать слезы. Голос врача был полон профессионального сочувствия; для него, соприкасающегося с людскими страданиями ежедневно, ее горе было всего лишь одним из многих случаев в его врачебной практике. Она прекрасно понимала, что он ни в чем не виноват, но боялась поднять глаза, чтобы он не увидел плещущуюся в них ярость, хотя знала, что несправедлива. Уже направляясь сюда нынешним утром, она знала, что положение безнадежно, но, вопреки здравому смыслу, сейчас ее захлестывала волна бессильной ненависти ко всему миру, неспособному облегчить страдания невинного ребенка.

И все же не удержалась, посмотрела на врача, встретилась взглядом с его карими, по-собачьи ласковыми глазами. Ее передернуло. Важный для нее разговор проходил не в кабинете, как это принято, а в вестибюле городской клиники. Пол под ногами был из белого мрамора, стены целиком, от пола до потолка, покрывала плитка, тусклый блеск которой отчего-то показался Ане неприятным. Не нравился ей и стоящий перед ней полный краснощекий мужчина, выглядевший просто неприлично здоровым. Облаченный в белые брюки и куртку хирурга, он тем не менее меньше всего походил на врача: слишком уж румяными были щеки и тяжелой челюсть. Вот только глаза…

– Понимаю ваши переживания, – снова заговорил доктор, участливо касаясь ее руки, – и еще раз спешу напомнить, что, если отыщется хотя бы один родственник ребенка, я имею в виду кровного родственника, – деликатно поправился он, ощутив мелкую дрожь, пробежавшую по руке девушки, – то операция вполне возможна. Разумеется, вам придется получить согласие этого родственника, но это уже вполне разрешимая задача. Он вздохнул, не хуже Ани зная, что чуда не случится.

Анне захотелось немедленно прекратить ненужный разговор, она открыла было рот, чтобы произнести слова дежурной благодарности, да так и замерла, уставившись расширенными от удивления глазами на крахмальный ситец врачебного халата: по стерильно белому рукаву стремительно начало расплываться алое пятно. Оно быстро увеличивалось. Волокна ткани, впитывая влагу, набухли, на одном из сгибов материи уже повисла густая красная капля.

Доктор без удивления проследил за ее взглядом, пожал плечами и неторопливо убрал руку за спину. Он выглядел так, словно ничего необычного не случилось, и, очевидно, не собирался объяснять столь странное явление. От резкого движения красная капля отделилась от пропитанного кровью материала и со стуком упала на мраморный пол, взорвавшись сотнями крошечных брызг. Аня отшатнулась и с ужасом взглянула на доктора. Спазм сжал ей горло, мешая заорать что есть мочи. Ее поразило выражение лица светила науки, дипломированного специалиста, знаменитого хирурга с мировой славой. Он – улыбался!

Мерзко хихикнув, он поинтересовался:

– Еще вопросы, дорогая? Я могу быть вам полезным?

Аня не ответила. Ее ноги словно приклеились к полу, вмерзли в белый холодный мрамор, она не могла пошевелиться, скованная этим холодом. Говорить она тоже не могла, голос куда-то пропал. Тяжело дыша, она беззвучно открывала и закрывала рот, как выброшенный на берег карась.

Доктор даром времени не терял. Будто забавляясь ее беспомощным положением, он шагнул к ней, нарочито медленно вытягивая из-за спины руку в окровавленном рукаве. В его движении таилась угроза. Аня кожей чувствовала опасность, но точно загипнотизированная следила за его движением, ничего не предпринимая для собственного спасения. Она прекрасно понимала, что если немедленно не убежит, то случится что-то страшное, но только беспомощно оглядывалась по сторонам в надежде увидеть кого-нибудь, кто придет ей на помощь. Но просторный вестибюль, вопреки обыкновению, был пуст. Она была одна.

Продолжая улыбаться, доктор вытащил свою проклятую руку из-за спины, и в Аниных расширенных от ужаса зрачках отразилось сверкающее лезвие острого, как бритва, скальпеля. Красная от крови рука, крепко сжимающая рукоятку, медленно поднялась над головой девушки.

– Мне очень жаль, дорогая моя, но я должен провести операцию. Для вашего же блага, – все так же безупречно вежливо произнес доктор. В его голосе звучало искреннее сожаление, которое подействовало на Анну сильнее, чем самая грубая издевка.

Она не успела бы ничего возразить, если бы даже смогла, так как буквально в следующую секунду стальное лезвие рассекло воздух. Девушка зажмурилась, ощутив острую боль, пронзающую сердце, а когда снова открыла глаза, ее ослепил яркий солнечный свет. Вместо холодных больничных стен вокруг нее шумели сосны, она сидела на прогретой солнцем полянке, неловко привалившись к сучковатому стволу поваленного дерева. Ее сердце все так же болело и бешено колотилось, как в страшном, нелепом сне, но никакого доктора с ножом рядом не было.

Она услышала звонкий голосок Ника, зовущий ее, и, жмурясь от солнца, посмотрела на бегущего к ней со всех ног малыша. Остановившись рядом с ней, он протянул к ее лицу сложенные ковшиком ладошки и осторожно разжал пальцы. Ане показалось, что она снова видит набухшую кровяную каплю из своего сна, но это был всего лишь маленький жучок, который, резво перебирая черными лапками, вскарабкался на палец мальчика и замер на самом кончике, слегка покачиваясь, чтобы сохранить равновесие.

– Who is it? – спросил Ники, упрямо мотнул головой, выражая досаду, и тут же поправился: – Кто это?

Ники уже бегло болтал по-русски, но, когда волновался, чужие пока еще слова вылетали у него из головы. Когда такое случалось, он очень переживал, не желая огорчать Аню, хотя она никогда не ругала его за такие ошибки, ведь английский был родным языком малыша.

– Кто это, Аня? – Ники повторил вопрос, подпрыгивая на месте от нетерпения.

– Ladybird. Божья коровка, – улыбнулась она, подставляя жучку свой палец, на который он перебрался, не раздумывая, и даже попытался расправить крылышки.

– Коровка? – озадаченно переспросил Ники.

Очевидно, его здорово смущало, что у «коровки» отсутствовали рожки, копытца и все прочее. Короче говоря, жучок решительно не походил на дающую молоко животину. Аня приготовилась к тому, что на нее сей же час обрушится лавина вопросов юного натуралиста, на которые она не сможет ответить. Однако Ники был слишком очарован бойким насекомым, которое уже успело вернуться на исходные позиции и теперь деловито исследовало ладошку мальчика.

Позволив Ане еще немного полюбоваться на свой трофей, Ники снова вскочил на ноги, зажал букашку в кулачок и побежал к стоящему невдалеке мужчине. Аня посмотрела ему вслед, потом тоже поднялась, отряхнула с брюк приставшие сухие травинки и неторопливо направилась к сумке, чтобы достать приготовленные заранее припасы для пикника.

Она закончила раскладывать на полотенце бутерброды с индейкой и сыром, нарезала дольками помидоры, огурцы, посыпала их крупной солью. На влажных срезах свежих овощей тут же выступили прозрачные соленые «слезки», над поляной поплыл дразнящий вкусный запах. Аня почувствовала, что проголодалась, и, держа в руках термос с горячим чаем, снова посмотрела на мужчину и мальчика, собираясь позвать их к импровизированному столу. Ники уже позабыл про божью коровку и нашел себе новое развлечение – кидал снежки в мужчину, который едва успевал уворачиваться от «артобстрела». Аня улыбнулась, глядя на них. Весна в этом году пришла поздно, но как-то сразу. Весь март и половину апреля стояли морозы, а потом вдруг, почти в один день, температура подскочила чуть ли не на двадцать градусов. За неделю весь снег в городе растаял подчистую, а здесь, в лесу, последние сугробы мирно соседствовали с абсолютно сухими проталинами, покрытыми желтой прошлогодней травой. Вокруг одного из таких сугробов-ветеранов сейчас самозабвенно носились ее спутники. Она так и не поняла, кому из них эта беготня доставляет большее удовольствие – большому или маленькому?