На огромном современном экране, встроенном в стену из розоватого тесаного камня, которым была облицована комната отдыха, вот уже на протяжении пятнадцати минут по всем каналам показывали два потрясающих сюжета.
Один был посвящен невероятного размаха пожару где-то на северо-западной окраине Лос-Анджелеса: клубы черного дыма, ярко-красные языки пламени, горящие дома и даже целые улицы. Другой был совсем уж из области фантастики: с полдюжины высоких чужеземных существ слоняются по полупустой автостоянке большого уличного торгового центра, расположенного в местечке под названием Ранчо Портер. Чуть поодаль от перевернутых обуглившихся машин возвышалось то, что, по мнению Полковника, могло служить чужеземцам своего рода средством передвижения: длинный, блестящий, похожий на сверкающую иглу цилиндр, поднимающийся над землей под углом в сорок пять градусов.
Угол наезда камеры время от времени менялся, но сами сюжеты оставались прежними. Пожар — и тут же быстрая смена кадра: чужеземцы на площадке торгового центра;
снова пожар, бушующий уже сильнее,— снова чужеземцы… И так без конца.
И точно так же снова, и снова, и снова в сознании Полковника, словно бегущая строка, возникали слова: «Это вторжение. Мы в состоянии войны. Это вторжение. Мы в состоянии войны».
Сцену пожара его разум вполне мог переварить — ему уже приходилось видеть горящие дома. Ужасные пожары считались одной из худших сторон калифорнийской жизни, и все же совершенно неизбежной там, где обитало тридцать миллионов человек и где сухой сезон, длящийся с апреля по ноябрь, считался абсолютно нормальной особенностью климата. Месяцем пожаров был октябрь, когда трава на холмах полностью высыхала, а из пустыни на восток устремлялись дьявольские ветры Санта-Аны. Ни одного года не проходило без пожаров, и каждые пять-десять лет случались по-настоящему чудовищные, как, например, пожар на Голливуд-Хиллз в 1961 году, когда Полковник был еще подростком, или тот, совсем неподалеку отсюда, в Санта-Барбаре, в 1990-м, а год или два спустя — в Бей-Эри, когда сгорела значительная часть Окленда; был еще пожар в Пасадене на День благодарения, и еще, и еще…
Но совсем другое дело — чужеземные корабли, приземлившиеся в Лос-Анджелесе и, как только что сообщили по телевизору, по крайней мере в дюжине других мест по всему миру. Удивительные пришельцы, весьма вероятно настроенные враждебно, явившиеся без предупреждения, вторгшиеся один Бог знает зачем на мирную и по большей части процветающую планету Земля в самом начале двадцать первого века…
Все происходит как в кино. Научная фантастика. Это ударяет по ощущению правильного устройства мира, предсказуемого течения жизни.
За всю свою жизнь Полковник прочел лишь одну научно-фантастическую книгу — «Войну миров» Герберта Уэллса, да и то много лет назад. Тогда он, конечно, был еще не Полковником, а высоким худощавым учеником средней школы и старательно готовил себя к жизни, которую, как он знал, ему предстояло вести. Роман оказался умным, занимательным, но в конечном счете книга вызвала у него раздражение, потому что ставила интересный вопрос: «Что делать, если столкнешься с доселе непобедимым врагом?» — и давала на него совершенно неприемлемый ответ. Завоевание Земли марсианами было предотвращено благодаря не искусной военной стратегии, а лишь чистой случайности — биологической аварии, случившейся в нужное время в нужном месте.
Он ничего не имел против трудных вопросов, но, открывая книгу, верил, что автор попытается найти достойные ответы на них, и ожидал от Уэллса чего-то более убедительного, чем гибель непобедимых марсиан от неизвестной земной бактерии как раз в тот момент, когда армии Земли выдохлись и оказались беспомощны перед наступлением врага. Уэллс, конечно, проявил фантазию и описал все это довольно искусно, но «неправильно». Он не оставил простора для проявления людьми умения мыслить и мужества. Он лишь придумал такое стечение обстоятельств, когда одно внешнее событие перечеркивает другое, вроде как если бы ужасный ливень внезапно потушил разбушевавшийся лесной пожар, а пожарники стояли бы вокруг и ковыряли в носу.
Ну а сейчас, удивительное дело, книга Уэллса как будто ожила. Марсиане, самые настоящие, действительно приземлились, хотя, конечно, прибыли не с Марса. Возникли точно из ниоткуда — интересно, подумал Полковник, чем занималась в этот момент наша система раннего предупреждения, все эти летающие на орбите телескопы, которые, как предполагается, круглосуточно сканируют астероиды и прочие мелкие космические «подарки»? И вот теперь, судя по тому, что он видел на экране, если это, конечно, не розыгрыш, пришельцы расхаживают повсюду с видом завоевателей. Волей-неволей Земля оказалась втянута в войну, и, очевидно, с созданиями, владеющими гораздо более высокой технологией, раз они сумели долететь сюда с какой-то другой звезды, что для нас пока недостижимо.
Оставалось выяснить, конечно, что им тут нужно. Может, это вовсе не вторжение, а просто посольство, приземлившееся, скажем так, немного неуклюже, если учесть вызванные ими пожары. «Но если это война,— подумал Полковник,— и если эти создания имеют оружие и способности, выходящие за пределы нашего понимания, то мы получаем свой шанс найти решение той самой проблемы, которую сто лет назад Уэллс поставил и разрешил столь хитроумным способом».
Мозг Полковника тут же заработал, перебирая всяческие возможности, обдумывая, кому следует позвонить в Вашингтон, и задаваясь вопросом, позвонит ли кто-нибудь ему. Если в самом деле предстояла «война», а ему интуитивно казалось, что дело обстоит именно так, он не собирался оставаться в стороне.
Сама по себе война Полковнику не нравилась, он вовсе не жаждал оказаться вовлеченным в нее, и не только потому, что вот уже больше десяти лет назад ушел в отставку,— он никогда не поддавался очарованию войны. Грязное, тупое, отвратительное дело, свидетельствующее, как правило, о провале разумной политики. Его отец, Энсон II, Старый Полковник, участвовал — и весьма активно, о чем свидетельствуют полученные им шрамы,— во Второй мировой войне. И тем не менее уготовил всем троим своим сыновьям участь солдат. Старый Полковник любил говорить: «Люди вроде нас идут на военную службу, чтобы никто и никогда больше не воевал». Его старший сын Энсон всегда верил в это.
Иногда, впрочем, на вас нападают, не оставляя вам возможности выбора. И тогда нужно сражаться или погибнуть; похоже, сейчас наступило как раз такое время. В этом случае, несмотря на отставку, Полковнику было что предложить. В конце концов, психология чужеродных культур была его главной специальностью еще со времен Вьетнамской войны, хотя ему никогда даже в голову не приходила возможность столкновения с «такой» чужеродной культурой. И все же существовали определенные общие принципы, которые, вероятно, могут быть применены даже в этом случае…
Внезапно эти бесконечно повторяющиеся сцены на экране начали раздражать и даже злить Полковника. Он покинул дом.
При взлете самолет Кармайкла швыряли дикие порывы восходящих потоков воздуха. Поначалу возникло несколько неприятных моментов, но он легко справился; руки, казалось, действовали самостоятельно, получая импульсы из глубин подсознания. Это очень важно, считал он, чтобы пальцы, плечи, бедра знали, что делать, а не ждали приказаний от мозга. Путь от сознания к мышцам мог оказаться слишком долгим, и в критических ситуациях должно включаться подсознание — или ты будешь мертв.
По сравнению с тем, что ему пришлось пережить во Вьетнаме, это были сущие пустяки. Сегодня, по крайней мере, никто не будет обстреливать его снизу. Кстати, именно во Вьетнаме он научился всему, что знал о полетах в восходящих потоках горячего воздуха.
В сухие сезоны — так в болотистой южной части этой несчастной страны называли то время года, когда крестьяне выжигали жнивье на своих полях и на земле все горело и дымилось,— видимость даже днем не превышала тысячу ярдов. Но он-то по большей части летал ночью. Приходилось поднимать машину в небо и в дождливые сезоны, отличительной особенностью которых были густые завесы косого дождя,— время, почти столь же скверное для полетов, как и сезон выжигания полей. Вьетконговцы и их приятели из северовьетнамских батальонов предпочитали передвигаться в самую отвратительную погоду, когда ни один нормальный человек, по их понятиям, летать не станет. Ну и, конечно, Кармайкл как раз в это время оказывался у них над головами.
