– Да, – прозвучал ее покорный ответ.

И в то же мгновение она ощутила на своем лице резкий порыв леденящего ветра, что набирает силу в бездонных подземных пустотах и, вырываясь на поверхность, в свирепом вое осенней бури несет погибель всему живому. Ее уши наполнил знакомый, далекий и тонкий, искаженный бесчисленными отражениями от каких-то холодных стен в немыслимых глубинах, голос:

– Проси его переодеть тебя в подвенечное платье. Проси его! Проси его сейчас же!

Тотчас в ее памяти возникло жуткое лицо – обтянутый белой кожей череп с темными бельмами глазниц, дьявольский лик, на котором кривились в ухмылке бескровные губы. Но теперь Джарел и не помышляла об том, чтобы ослушаться, теперь она успела все взвесить и оценить все преимущества договора с белой ведьмой. Да, ей угрожала смертельная опасность, но разве не опаснее было ждать чего-то еще под жарким взглядом бездонных черных глаз Пава? И сквозь замирающие отзвуки далекого эха она услышала свой собственный голос:

– Позволь мне подняться. Я готова. Только у меня нет подвенечного платья. Выходить замуж в черном – дурная примета.

Пав не слышал тонкого, отдававшегося эхом подземелий голоса – выражение его темного лица не изменилось, в его глазах не мелькнуло и тени какого-либо подозрения. Железная хватка его пальцев ослабла. Джарел с легкостью вскочила на ноги и подняла голову, скрывая под густыми ресницами свои сверкающие торжеством желтые глаза.

– Мой свадебный наряд, – кротко повторила она.

Пав рассмеялся, и его взгляд вновь, как и в прошлый раз, устремился в окружавшую их пустоту. Этот царственный взгляд, в котором читалась уверенность в том, что его безмолвное распоряжение будет немедленно исполнено покорными рабами, был очередным подтверждением его могущества, его власти, способной небытие сделать неведомой плотью, возникающей из пустого темного воздуха по одному безмолвному повелению короля Ромны. И вот, повинуясь жаркому взгляду бездонно-черных глаз Пава, самый воздух пришел в движение, и вокруг Джарел вновь заплясали мягкие языки голубого пламени.

Околдованная сладостными прикосновениями голубого огня, женщина-воин вновь испытала странную слабость. Ее таинственные слуги в неистовой и одновременно захватывающе заботливой пляске нежно лизали ее, лаская и обогревая усталое тело. Ей даже казалось, что они бормотали что-то забавное и успокаивающее. Покой, сравнимый разве что со смертным успокоением, разливался по ее жилам, и ей казалось, что жизнь, покидая ее тело, перетекает в эти пляшущие языки обессиливающего голубого пламени. Однако Джарел была даже рада своей внезапной слабости – теперь ей уже стало доступно понимание того, сколь много сил ей суждено потратить на выполнение данного ею обещания, сколь много сил заберет голубое пламя, которое должно потушить огненную корону над головой Пава. Всю – да, всю свою силу Джарел готова была отдать для того, чтобы уничтожить пламя могущества черного исполина.

И вновь она ощутила на своем лице непостижимое дыхание холодного ветра, прилетевшего из неведомых глубин, и вновь этот ветер не шевельнул ни единой рыжей пряди на ее голове, и вновь из неизмеримой дали донесся до нее тонкий голос белой ведьмы. Этот голос кричал, почти захлебываясь:

– Ты должна навести их на огненную корону – прямо сейчас, сейчас! Быстро!

И в неведомом, неизмеримо дальнем пространстве раздался холодный злой смех, в котором явственно слышалось оскорбительное презрение. Пошатываясь от слабости, Джарел повиновалась. Насмешка, прозвучавшая в этом тонком далеком голосе, подхлестнула ее сильнее, чем искреннее одобрение, на которое она вправе была рассчитывать: правительница Джойри не могла снести оскорбление и не понимала, за что ее так презирает белая ведьма. Внимая замогильному голосу, Джарел ощутила приближение нависшей над ней грозной опасности, но лишь укрепилась в своей решимости – ибо лишь ценой гибели Пава она сможет вернуться в свой мир и потому должна уничтожить его, чего бы это ни стоило.

Джарел изо всех сил – до боли – прикусила нижнюю губу, и эта боль помогла ей собраться с духом. Она попыталась сосредоточиться на ярком пламени, горевшем вокруг огромной головы Пава. Лишь темным правителям преисподней было ведомо, чего ей следовало ожидать, она приложила все усилия, какие только могла, к тому, чтобы направить языки голубого огня, плясавшие вокруг нее, прямо на пламенную корону величавого идола.

Ей не пришлось долго ждать. Сияющие языки огня, так мягко и нежно обволакивавшие ее тело, оторвались от бархатных складок одежды и метнулись к темному исполину. Покрывшись испариной от слабости, Джарел продолжала внутреннюю борьбу, и вот танцующие языки огня выстроились в дугу и коснулись возвышавшегося над ними черного изваяния.

Словно откуда-то издалека она услышала голос охваченного внезапной паникой Пава:

– Джарел, Джарел! Не надо! Не делай этого!

Ей показалось, что этот крик скорее предостерегал от грозной опасности ее саму, нежели выражал тревогу Пава за собственную судьбу. Но, стремясь завершить начатое дело, Джарел отмахнулась от непрошеной мысли. Теперь всеми ее чаяниями и надеждами управляло страстное желание погасить пламенную корону идола, и она собрала все свои силы, вернувшиеся к ней в тот миг, когда голубые огни оторвались от окутанного бархатом тела, и попыталась мысленно направить их движение наверх, к кольцу золотых огней.

– Джарел, Джарел! – пробивался сквозь туман ее слабости голос Пава. – Остановись! Ты не знаешь…

Его слова утонули в порыве холодного ветра, и в ушах Джарел зашептал, заскулил тонкий далекий голос:

– Тсс! Продолжай! Не слушай его! Не позволяй ему остановить тебя! Он не в силах тронуть тебя до тех пор, пока горит голубое пламя! Продолжай! Продолжай!

И едва не теряя сознание, не видя ничего, кроме мерцавшей дуги голубых огней, она продолжала мысленно приказывать им. Эта дуга удлинялась по мере того, как Джарел вкладывала все больше сил в свое ментальное послание, голубое пламя росло, и вот уже голубые языки коснулись золота пылавшей короны, и в этот миг все вокруг начало погружаться во мрак. Откуда-то из глубины ее сознания донесся низкий густой голос Пава, в котором слышалось отчаяние:

– Джарел, Джарел! Что ты натворила?

Ее душу охватило ликование. В ней пробудилась прежняя ярость, и силы, как горячее вино, растеклись по холодеющим жилам. Она направила всю свою заново обретенную энергию против дьявольского пламени и с торжеством увидела, как оно задрожало. На какой-то миг наступила полуночная тьма, затем опять стали видны огни. Красное пламя перемешалось с голубым, вспыхнуло… И потом – будто небо упало на темную землю – на нее обрушилась абсолютная темнота.

Внезапно ослабев после немыслимых для человеческого существа усилий, она услышала безмерно далекий голос Пава, без слов звавший ее. Черным бархатом ее окутывал беспросветный мрак, и она согнулась под тяжестью этой всепоглощающей темноты. И сквозь эту темноту, сквозь ее почти ощутимую тяжесть голос все призывал, все повторял ее имя. Почти лишившаяся сознания Джарел смутно понимала, что случилось нечто непоправимое. Отчаянно сопротивляясь навалившейся дурноте, она заставила себя прислушаться.

Да, так оно и было – Пав пытался говорить, пытался сказать что-то, что было крайне важным для нее. Однако в его голосе уже не осталось ничего человеческого, он рычал, выл, грохотал во всю свою огромную мощь. Это был голос, сравнимый разве что с ревом свирепого урагана.

– Джарел… Джарел… почему же ты… – и больше ей ничего не удалось разобрать. Слова слились в один мощный рев, который теперь казался ей голосом самой бесконечности. Ее окутала полная темнота, она осталась один на один с этой темнотой, темнота давила на нее так, словно она внезапно оказалась на дне самого глубокого океана.

Но вот в этой ревущей пустоте подул резкий ветер, принесший запах и холод открытого склепа. Джарел попыталась повернуться к ветру лицом и с ужасом поняла, что не в состоянии двигаться. Она ощутила себя крохотной пылинкой, последней частицей жизни в этом всепоглощающем ревущем мраке, тяжесть которого, казалось, должна была вот-вот раздавить ее.