Впечатленный моей «демонстрацией», Мухин напряженно молчал. Игорь невнятно выругался, Ирина издала какой-то невнятный всхлип. Похоже, нечистая совесть все же не давала ей покоя. А сейчас она впервые заподозрила, что ее поведение могло дать преступнику возможность осуществить свой план. Я не стала наседать на нее при всех, но решила проработать вариант с ее кавалером попозже.
После моего эксперимента в гараже все вернулись в дом с мрачными физиономиями. Хозяин был страшно недоволен, и слуги понимали, что им крепко достанется. Напряженную атмосферу неожиданно разрушил чей-то жизнерадостный голос:
– Так, значит, «Сумерки» нашлись?
Я удивленно оглянулась и обнаружила расположившегося на диване в гостиной художника Гончарова.
– Я позвал Михаила, чтобы он посмотрел на свою картину и решил, не причинили ли ей каких-либо повреждений, – поспешно пояснил Мухин.
– Это очень хорошо, – улыбнулась я. – Я как раз собиралась задать ему несколько новых вопросов.
– Татьяна! – обрадовался моему присутствию художник. – Я всегда рад вам помочь.
Мухин отпустил своих людей и провел Гончарова и меня в свой кабинет.
– Это она, – заявил Михаил, осматривая холст. – Никаких серьезных повреждений. Кое-где краска облупилась, но, по-моему, это только придает ей шарм. Конечно, если вам хочется, я могу убрать эти недостатки.
– Пожалуй, не стоит. Теперь у этой картины самая богатая история из всего собрания моей коллекции, – отозвался хозяин дома.
Он вкратце рассказал художнику, каким образом мне удалось найти его картину, тот слушал с неподдельным вниманием.
– Вы считали, что в раме мог находиться тайник? – удивленно переспросил Михаил у меня, когда Мухин закончил свой рассказ. – Вы ее тоже нашли там, прямо на улице?
– Да. И рама оказалась самой обычной, без каких-либо секретов, – вынуждена была признать я. – Видимо, похитители не захотели возиться с громоздкой картиной и тут же ее распотрошили.
– А задник вы тоже нашли? – прищурился Михаил.
– Что такое задник? – переспросила я.
– Ну, это кусок картона или пластика, закрывающий картину с изнаночной стороны. Если они ее прямо на улице распотрошили, как вы выразились, то и его должны были там же бросить.
– Ничего похожего я не заметила, – нахмурилась я. – У всех ваших картин есть задники?
– В том-то и дело, что у моих – нет!, – торжествующе улыбнулся художник. – Но в Москве они сами поставили мне задники на все работы, чтобы мои полотна соответствовали их выставочным стандартам.
– Думаете, тайник устроили не в полостях рамы, а за этим задником? – задумалась я. – Что же там можно спрятать?
– Другую картину, разумеется, – проворчал внимательно слушавший нас Мухин.
– Другую?! – беспомощно переспросил Гончаров. – О боже!
– Это должно было быть нечто весьма ценное и интересное для зарубежных покупателей, – продолжил свои рассуждения Мухин – совершенно спокойным тоном. – Вы, случайно, не в курсе, Михаил, в последнее время не случалось ли похищений чьих-либо знаменитых картин в нашей стране?
– Я... ничего такого не припоминаю, – хмурясь, пробормотал художник. – Кажется, за последний год я вообще не слышал никаких историй о крупных кражах произведений искусства в России.
– Значит, это какая-то картина, уже достаточно долгое время существующая на «нелегальном положении», если можно так выразиться, – подытожила я. – Я имею в виду, что ее похитили уже достаточно давно и хранили у какого-то подпольного коллекционера. И вот теперь он или его потомки решили сбыть свое добро с рук. Но по какой-то причине легальным способом это оказалось невозможно проделать.
– Значит, так, – решительно начал Гончаров. – Если я все правильно понял, кто-то, нам неизвестный, решил вывезти из страны некий забытый шедевр. И для этого сему предприимчивому гражданину понадобилось спрятать эту картину в моей работе... Вернее, не в моей, а в полотне Ситникова. Но произошла роковая ошибка, и таким путем обе картины попали в Тарасов. Здесь оба полотна, а вернее, этот неизвестный нам шедевр неизвестные попытались вернуть, выкрав полотно «Сумерки» из машины господина Мухина...
– Все верно, – глубокомысленно кивнул Мухин. – И мне очень хотелось бы знать, где сейчас находится этот шедевр? В Тарасове ли он, в Москве ли, или он уже на пути в Париж? Татьяна Александровна, я надеюсь, вы проясните подробности всего случившегося.
– Я займусь этим сразу же, как только покину ваши владения, Антон Владимирович, – вежливо улыбнулась я. – Здесь я уже выяснила все, что мне требовалось.
Мы распрощались гораздо теплее, нежели здоровались утром, и я отправилась домой – поразмышлять о том, как мне выстроить дальнейшую линию расследования. И сами обстоятельства, и цели моей деятельности несколько изменились...
* * *
Телефон подпрыгивал на столе от нетерпения, настойчиво призывая меня ответить на звонок. Выбравшись из постели, я схватила мобильный:
– Алло?
– Татьяна Александровна? – раздался у меня в самом ухе бодрый голос Мухина. – У меня есть для вас новости! Надеюсь, они помогут в вашем расследовании.
– Что-то случилось? – встревожилась я.
– Нет. Ничего. Сегодня утром позвонила Анна Васильевна, хозяйка московской галереи. Она узнала имя человека, работавшего с оформлением картин на выставке. Но это не все!
– Она еще что-то узнала? – Мое удивление нарастало.
– Да. Очень интересные детали, – в голосе моего работодателя чувствовалось непонятное мне пока торжество. – Все это проливает совершенно новый свет на все произошедшее!
– Я слушаю, – нетерпеливо подтолкнула я его к дальнейшему рассказу.
– Во-первых, этот человек – не реставратор, он просто неудавшийся художник. Он зарабатывает себе на жизнь подсобным трудом, поскольку его собственные картины не продаются. Во-вторых, он родом из нашего города и переехал в Москву всего несколько лет тому назад. Так как он учился в местном художественном училище, то его может знать Михаил Гончаров. Ну и в-третьих, Анна Васильевна поведала мне, что ее менеджер по кадрам, нанявший этого художника-неудачника, уже не первым рассказал ей о нем. Вчера поздно вечером ей позвонили якобы из кадрового агентства и расспрашивали об этом самом человеке! Подозрительное совпадение, не правда ли?
– Ваши сведения многое меняют, – ответила я. – Очень многое! Мне нужно срочно поговорить с Гончаровым. Вы уже сообщили ему эти новости?
– Конечно нет, – с нотками обиды в голосе ответил Мухин. – Первым делом я позвонил вам! Принимайте решение – на ваше собственное усмотрение – о чем и как ему следует сказать. Нашего вероятного мошенника и вора зовут Кирилл Крапивин.
– Благодарю вас, – церемонно ответила я. – Как вы думаете, будет не слишком рано, если я появлюсь у Гончарова через час?
– Думаю, вы для него окажетесь всегда вовремя, – хмыкнул Мухин и положил трубку.
Что ж, у меня тоже имелось подобное подозрение, но я все же отложила разговор с художником еще на час, за который успела окончательно проснуться, привести себя в порядок и подумать о том, как мне вести себя с Гончаровым.
Как я и предполагала, художник очень обрадовался моему появлению, но, услышав новости, сообщенные мне Мухиным, он перестал так широко улыбаться. Предстоявшая беседа, судя по всему, его не вдохновляла – совершенно.
– Догадываюсь, что вы надеетесь расспросить у меня об этом Крапивине, – пропуская меня в свою мастерскую, пробормотал Михаил. – Вынужден вас разочаровать – его самого я лично не знал. Он учился в училище за несколько лет до моего поступления туда. Кажется, он старше меня лет на пять. Но я о нем слышал.
– Что-то интересное, особенное?
– Ну, не знаю, как это поможет нашему делу... – засомневался он. – Так что лучше я просто расскажу по порядку все, что помню. А вы сами решите, принесет ли вам пользу эта информация.
– Хорошо, – кивнула я, усаживаясь на уже знакомый диван.
– Итак, сам я не знаком с этим человеком, так что все, о чем я расскажу, я слышал с чужих слов, а значит, это может быть неправдой. Когда я еще учился на отделении живописи, один из моих хороших знакомых, старше меня на пару лет, обучался там же и часто мне рассказывал о Крапивине. Насколько я помню, этого человека всегда отличала тяга к различным авантюрам. Я имею в виду, что эта его склонность казалась выдающейся даже для той среды, в которой мы все тогда вращались.
