Ну пока она там стоит, немного соображает, я ей так рукой, мол, говорю типа, наклонись, мол, ко мне. Ну она так че-то по сторонам посмотрела, вроде наш разговор никому не нужен. Ну и она так, хоп – ко мне наклоняется, я ее сразу раз так, в щечку чмокнул, говорю на ушко: «Ну че ты думаешь-то?» Ну она так че-то еще постояла немного, помолчала, потом обратно разогнулась, думала, что я ее еще целовать буду, а я, вишь, нет, я хитрый, пока она ответа мне не даст, все, я ее больше не целую. Ну и она мне, типа, давай, мол, в девять сюда подъезжай, ну она там думает, че же, что я на тачке, типа того. Но тачки-то у меня нету.

Ну че делать? Не фига, я нанял такси. Я ему сказал: «Мужик, ты стой». И вот пока мы с ней вышли. И тут она мне заявляет, бац, что я, мол, типа с тобою к тебе не поеду. Поехали, мол, ко мне. Ну и че. Мы поехали к ней. Все. Заходим. Я только вот с опаской думаю, е-мое, щас вот начнем ведь кувыркаться, да? Ведь она будет меня крутить, я-то ее никак... Она на полголовы выше, такая здоровая, с длинными волосами с кудрявыми, и смотрит на меня так тоже, как вот я на нее, типа как на добычу.

И тут понимаете, мужики, когда мы с ней остались в ее однокомнатной квартире, ну детей нет, соответственно, чувствуется, у бабы жизнь так не очень. Вот подвернется ей мужик, она с ним идет, да? И я смотрю, она, значит, раз – и раздеваться начинает. Мы ниче, не сидели там, не говорили. Вот.

Ну че, вы ведь смотрите на меня, че я, мужик-то я худенький, это ж надо все жилы напрягать, чтобы ее там завалить или че, ну если она, допустим, не в настроении, ты фиг такую заглушишь. А эта ниче прям, сама, все нормально, тыры-пыры. Ну только мы вот занялись, да, вот только, прям вот только вот все пошло... И тут звонок в дверь. Я говорю: «Слушай, ты че, замужем?» Она: «Не фига. Как можно. Я вообще никого не жду». А в дверь звонят. И че делать? Я метнулся, соответственно, за штанами – трусы-то, фиг с ними, пусть они висят на стуле. Я не стесняюсь, я просто, чтобы одеться. Че под руку подвернулось первое.

Она на себя халат надела – халат размером, как чехол вот для этой «Нивы». Ну и че. Выходит, значит, открывать дверь. А у дуры даже «глазка» нет, ей бы посмотреть, кто пришел. Слышу, че-то какой-то бас такой, прям вот как динозавр разговаривает. Ну и фиг ли. Я трусы-то в карман запихал брюк – ну это же светиться же – пока там че-то в коридоре «бу-бу-бу», начал уже одну пуговицу на рубашке застегивать, ко второй перешел. И тут в комнату заваливает такое чудовище... Ну вот если она – это ужас, то представляете, какой мужик заглянул? Он, наверно, еще раза в два больше, чем она, просто не помещался в дверном проеме – так бочком завалил. И мне так из-под люстры: «Ты кто?» – говорит. Ну а я че скажу, что слесарь-гинеколог, что ли? Ну нет, говорю, просто вот знакомый, там, то, се. Она ему, типа, свою жирную руку на грудь ложит, а там не грудь, там Эверест и Казбек – две горы такие. И, типа, ему: «Миша, мол, не надо». А Миша там взял ее так в сторону подвинул, как нет ниче, – нет ниче: там полтора центнера, такое зверье, да? – в сторону отодвинул и ко мне. И че вы думаете?

Он не один зашел. Следом, опять же бочком, вваливается еще такой же урод. Нет, они, прям, два урода. Вот я нарвался! Нет, вы поймите меня как нормального человека, это вообще в первый раз вот в жизни я влетал так, по полной... Со слонопотамами связался. После этого я уже к толстухам не пристаю. Я, прям, в их сторону импотент полный. И че, второй заваливает, оказался братан этой толстухи, а первый – это, я так понял, ее основной... ну вы поняли, да? – тот, который постоянно с ней занимается.

Я, типа, за вежливого сошел, свою вот тут вот цепочку так поправил и говорю так, ну, типа, собрался я уже на выход, что, мол, извините, мне, видимо, идти надо. И че вы думали, вот эта баба моя, – ну в смысле это их баба, да, но вот она уже моя была, вот уже все, – так она берет и говорит им: вы давайте, мол, идите... Нет, она так культурно все, ведь в баре работает официанткой. Там нужно с клиентом общаться. И она им тоже так разрулила, я даже не повторю сейчас. Мол, вы идите там тыры-пыры в гараж там, че-то там надо принести там, че-то какие-то где-то доски вбить кому-то – в общем, загрузила их хозяйством, и это в десятом часу вечера. Чудеса полные, в натуре.

Эти оба слона че-то постояли, помялись и ушли. И вот вы понимаете, я сижу на стуле, да, весь потный от ужаса, ниче сказать не могу, внутри все трясется. Она передо мною скачет-плачет, хочет, ну понятно, время-то идет, они же щас вернутся с банками и досками, а вы вот, мужики, понимаете, вот сижу я... Наверное, взгляд у меня был стеклянный, ну, прям, вот эти, знаете, такие шарики вот стеклянные; их вот мне взяли вот и в глазницы вставили. И вот с этими шариками сижу я, гляжу в никуда, и мне уже ниче не надо. Это вот, мужики, один раз в жизни, когда у меня ниче не вышло. Я еще посидел минут пять и так, со своими собственными трусами в кармане, от нее и вышел.

И знаете, че самое интересное, вот иду я и думаю, что не фига на каждую первую встречную кидаться. Надо было вот ту макаронину подождать худую, у нее так, если бы и к ней, то соответственно завалят-то... ну кто там придет, ну брат у нее такой же худой и мужик ее основной тоже худой – ну с ними там даже махаться можно. Ну а со слонами-то, че делать со слонами? Вот так вот. Так что, мужики, по жизни разборчивее надо быть, разборчивее.

Простаков очнулся, сморгнул, закрыл рот и снова развалился на заднем сиденье. Мудрецкий после столь серьезных душевных излияний качал головой в знак согласия и, наконец, произнес протяжное «да-а-а».

– Вот и я говорю, – согласился Вован. – Это не просто так, не шутки. Так что снимете толстуху – вы должны быть готовы к тому, что рядом с нею просто монстры, как говорится, «потомственность», а от нее никуда не денешься.

Ехавшие в «КамАЗе» Резинкин, Колян и Валет также вели разговор о бабах. Но никто интересных историй вспомнить не мог, а своими собственными похождениями здоровый спортсмен Коля предпочитал не делиться. Он все больше поправлял рассуждения молодых насчет женского характера и темперамента. После недолгих споров троица сошлась во мнении, что бабам в мужиках нравятся три вещи: деньги, бедра и мозги. И с этим согласились все. Именно в такой последовательности. По нашей жизни каждая хочет продать себя подороже. С этим утверждением, которое издал в свет Фрол, Колян согласился, цокнув языком. Резинкин хотел было возразить, но потом, пораскинув мозгами, также согласился.

Второй тезис, насчет бедер, он понятен: чем плотнее и больше, тем лучше – ощущает, с кем имеет дело. Ну и третье – это мозги. Ведь в конечном счете женщина должна чувствовать, что рядом с ней настоящий мужик, и поскольку в постели проходит не вся жизнь, необходимо, чисто по бытовухе, контролировать все женские зае... иначе она ему на шею сядет, и тогда, – по мнению троицы, – никакого счастья ни у бабы не будет, ни у мужика. Не отношения, а не пойми что.

В таких и подобных рассуждениях две машины, пропилив около трехсот километров, приехали в Большую Черниговку. Здесь по описанию, данному Стойлохряковым, необходимо было проехать через все село и дальше по трассе свернуть на восток, проще говоря, налево.

Действительно, сразу после села пошла асфальтовая ветка куда-то в сторону, в лес. Но, как оказалось, это всего-навсего какие-то посадки, быстро закончившиеся, – и снова перед ними поля. А впереди, километрах в трех, хорошо видны стоящие на горушке несколько трехэтажных зданий и, кажется, там еще бетонный забор.

Поехали по дороге в гости к майору Сапожникову. Действительно, ворота, облупленная красная звезда и солдат на КПП. Лейтенант вышел из «Нивы» вместе с Вованом, и они вдвоем пошли зондировать ситуацию.

Дежурный, услышав фамилию собственного командира, тут же схватился за телефон и отзвонил.

– Просил подождать, – сообщил младший сержант о результатах разговора. – Майор Сапожников сказал, что он сам выйдет к вам.