Машин было на удивление мало. Я видела довольно большой участок разрушенного города и насчитала на нем всего пять бульдозеров, разравнивающих уже обследованные завалы, и три малогабаритных экскаватора с очень большими ковшами… Мне уже приходилось видеть такие, когда в Орли расчищали стоянку автобусов, на которую упал один из трех столкнувшихся в воздухе самолетов. Половина искореженного двухэтажного автобуса запросто умещалась в ковше такого экскаватора… По частым взмахам огромных ковшов из серебристого, легкого, но чрезвычайно твердого сплава я поняла, что работа идет очень интенсивно. Ближайший экскаватор был мне хорошо виден… Несколько спасателей обследовали очередной завал и знаками показывали издалека экскаваторщику, сколько, какой толщины слой снять сверху и на каком участке… Иногда это были всего несколько сантиметров, и ковш поднимался практически пустой… Но я знала, что по-другому работать просто нельзя – запрещает здравый смысл, да и международные требования к спасательным работам, согласно которым технику применять вообще нельзя, пока нет уверенности, что из завала вытащили не только всех живых, но и все трупы… «С уважения к мертвым начинается уважение к живым!» – вспомнила я один из лозунгов кодекса спасательской чести, придуманного еще старой гвардией, которая сейчас заняла почти все руководящие места в министерстве…

На завалах, где экскаватора не было, расчистка продвигалась вперед значительно медленнее. Ребятам приходилось вручную лебедками, ломами поднимать камни, балки, огромные сцементированные глыбы кирпичей. То и дело кто-то из них поднимал вверх руки, подавая сигнал, что в завале обнаружен человек. Живой или мертвый, это чаще всего невозможно сразу определить, пока тело не будет извлечено из-под обломков дома.

За те несколько минут, что наш джип стоял неподвижно, я успела заметить, как раненых на носилках бегом относят к стоявшему на расчищенной от обломков домов площадке большому транспортному вертолету…

Спасатели работали группами по шесть-восемь человек, у некоторых были собаки, специально обученные для поиска в завалах пострадавших. Группы обследовали развалины одного дома за другим и медленно, очень медленно продвигались к центру города…

Работающий мотор джипа, шум винтов готовящегося взлетать вертолета заглушали остальные звуки. Но было видно, что сидящие кое-где на развалинах женщины с закутанными тряпками головами, некоторые – в парандже, раскачиваются взад-вперед и, очевидно, плачут, причитают или даже кричат.

Они были совсем не похожи на тех пуштунок, которых я видела однажды в афганской деревне в районе Герата… Год примерно назад, когда участвовала в поисках туркменской археологической экспедиции, пропавшей на перекрестке трех границ в межхребетье Копетдага и Сафедкоха. Археологи искали древний город, расположенный, по преданию, у истоков Герируда, и умудрились на пятьдесят километров углубиться на иранскую территорию, тогда как мы начали поиски с афганской… В моем личном деле в графе «территории, на которых работала» теперь наверняка среди прочих значится – «Афганистан»… Хотя вся работа на этой территории ограничилась тогда всего полусутками… Может быть, еще и поэтому сюда послали именно меня?..

Чернобородые афганские мужчины сидели на развалинах молча, уставившись в одну точку, и не помогали спасателям раскапывать свои бывшие дома. Странно было видеть у каждого из них головной убор, хотя многие были без своих традиционных халатов и шоли – длинных хлопчатобумажных покрывал, заменяющих верхнюю одежду. Некоторые даже – без рубашек. Но головы у всех покрыты – или тюбетейкой, или каким-то войлочным колпаком, или люнги – пятиметровой белой чалмой. Наверное, это было чем-то настолько традиционным, а то и просто религиозным, ритуальным, что уцелевшие заботились прежде всего не об одежде, а только о том, чтобы прикрыть головы. Аллах, что ли, запрещал им ходить с непокрытыми головами?..

Неподалеку работал экскаватор, разгребавший особенно высокий завал. Около него стояли два джипа, таких же, как наш…

– Вон он, – сказал Строганов.

– Кто? – не поняла я.

– Васильев, – пояснил капитан, – местный главнокомандующий российскими спасателями… Ему ты должна доложиться.

Наш джип тронулся с места и начал осторожно пробираться по заваленной обломками улице ближе к экскаватору. Вертолет в это время, взметая тучи пыли, медленно поднялся в воздух и пролетел над нашими головами куда-то на юго-восток.

– Куда вывозят раненых? – спросила я.

– В Кабульский госпиталь, – ответил Андрей. – Там было всего три балла. Разрушений нет, только стекла в окнах дребезжали…

Наш джип затормозил метрах в пяти перед вышедшим нам навстречу офицером в российской форме. Очевидно, это и был генерал-майор Васильев.

Я проворно выскочила из машины и бегом направилась к нему. Сама атмосфера вокруг не позволяла двигаться в другом темпе.

Офицер и впрямь оказался в звании генерал-майора. Замерев перед ним по стойке «смирно», я четко, как бравый солдат-спасатель, отбарабанила рапорт:

– Старший лейтенант Николаева по приказу из центра прибыла в ваше…

– Отставить, – оборвал он меня. – Пройдите в мою машину…

Я села в бронированный джип, оборудованный бортовым компьютером, – наверное, это был командный пункт. Мне прежде не приходилось общаться с первыми лицами на территориях бедствия. У меня всегда был начальник группы, который сам обо всем докладывал, получал приказы и инструкции, ставил мне задачу.

Теперь я сама себе была начальником особой спасательной группы. Пусть и малочисленной – всего из одного человека. Ну и пусть маленький у меня отряд. Зато задание у него ответственное. Иначе бы меня просто не вызвали…

Джип генерала оказался разделенным внутри прозрачной перегородкой, отделявшей передние два сиденья от остального салона. Сзади сидел дежурный оператор и отслеживал по компьютеру оперативную обстановку в районе бедствия, в том числе и сейсмологическую.

Васильев кивнул мне на место пассажира впереди, сам сел на место водителя. Секунд тридцать он молчал, очевидно, сосредоточиваясь. Потом взглянул на меня. Во взгляде его я не сумела прочесть абсолютно ничего. Совершенно отстраненный взгляд. Такие обычно направляют на неодушевленные предметы. Ну, возможно, еще – на трупы. Я чуть плечами не передернула от его взгляда… Я, знаете ли, жива еще, что ж на меня так смотреть-то!..

– Документы! – Голос у Васильева был равнодушный, но жесткий, не предполагающий никаких возражений по поводу того, что он говорит.

Я вручила ему свое удостоверение и дискету с шифрограммой из московского центра.

На ней было несколько файлов, из которых прочитать я смогла только один, адресованный лично мне. Его шифр был мне известен. Знать о содержании остальных не положено. Согласно должностной инструкции, правом на эту информацию обладал только непосредственный руководитель спасательных работ на месте бедствия.

Я полагаю, что в этих файлах содержалась исчерпывающая информация обо мне и поставленной передо мной задаче. Я ведь пыталась все это прочитать, когда получила приказ из Москвы, но у меня ничего не вышло…

Васильев внимательно изучил мое удостоверение и вернул его мне. С этим по крайней мере у меня все в порядке. Я, слава Аллаху, не шпион, не диверсант и не самозванец какой-нибудь, жаждущий приключений.

Васильев между тем включил небольшой дисплей, расположенный перед водителем на передней панели с правой стороны от рулевой колонки, ввел мою дискету и, словно забыв о прибывшей, погрузился в чтение моих представительских инструкций. На это ему хватило ровно минуты. Но, когда он заговорил, тон у него был уже другой. Я по крайней мере получила право на фамилию.

– Значит так, – сказал он с непонятной для меня суровостью. – Ты, Николаева, в таких делах человек новый. Поэтому полностью твое задание знать тебе пока не положено. В ситуацию я тебя введу, задачу на первом этапе поставлю. Дальше будешь действовать по обстоятельствам. Когда до второго этапа доберешься, сама все поймешь. А не доберешься – значит, и понимать не надо было…