Анфиса подоспела поздно, когда уже все были обстреляны, а тщедушный юноша, израсходовав патроны, стал биться на земле в конвульсиях.

Перед тем как переступить через порог и скрыться в здании, Витек бросил взгляд на машину. То, что он увидел, заставило его задержаться, но тут он вспомнил о собственном сумасбродстве и был вынужден войти в вестибюль.

Вокруг машины выставилось, похоже, натуральное боевое охранение из четырех здоровых психов, которые взялись непонятно откуда. Теперь четыре монстра, словно церберы, ходили по периметру вокруг машины, высоко поднимая ноги и оттягивая носки и изображая, будто у них в руках винтовки. Первое, что подумал Резина, так это то, что молодцов доставили сюда с парада на Красной площади, а может, они и сами пришли строевым. Тысяча верст – фигня для надрессированного бойца. После умопомрачительной муштры солдатики двинулись по фазе и теперь могли спокойно заниматься строевой подготовкой всю оставшуюся жизнь на территории, определенной им добрым доктором Гришевичем.

Резинкин сидел и пытался делать вид, что он ест кашу, попадая в рот каждой четвертой ложкой. Все остальное он благополучно размазывал по морде или же оказывал повышенное внимание усевшейся рядом с ним шизанутой супруге, а бабка восседала напротив и продолжала свой монолог, пытаясь зацепить Резинкина на разговор. От вопросов, связанных с образованием, она перешла к выяснению материального положения Витька.

– У вас завод или фабрика?

– У меня целая армия, старая дура.

– Ах, как это забавно! Мужчины в зеленом! Галочка, у тебя золотой жених.

– Так я не понял, я муж или жених?

– Ты свет в конце тоннеля, сынок. – Бабка черпанула полную ложку каши и резко воткнула ее в рот Витьку, едва не выбив парню зубы.

Отплевавшись, он хотел было втолкать порцию ей в ответку, но сдержался.

– Ты не подозреваешь, как бы я тебя хотел отправить как раз туда, где путешествие начинается с пролета по тоннелю, в конце которого как раз и свет видать.

После он не слушал бабку и с превеликим удовольствием пичкал супругу кашей, втискивая ей каждую восьмую ложку. Та визжала, упиралась, но Витя не уступал и в один прекрасный момент, ухватив супружницу за коротенькие волосы, убедил-таки съесть немного из его тарелки. Только ложку он при этом не использовал, а просто макал молодуху мордашкой в блюдо. Той деваться некуда, приходилось кушать.

Занимаясь весьма неблаговидными вещами, Витек продолжал размышлять над выставленным охранением. Насколько они агрессивны, необходимо узнать заранее. Но времени проверять у него не осталось, если, по словам доктора, завтра его переводят, то на угон остается только сегодняшняя ночь.

В столовой стояло вялое бряцание посудой. На некоторое время санитары утратили бдительность, и Резинкин, ухватив молодую девчоночку за тонкую шею, поднялся вместе с ней. Девка орала от боли, а он, не обращая внимания, потащил ее к выходу. Здесь люди в белых халатах приободрились. Анфиса, возглавляя отряд охранения, ломанулась к супружеской паре, продолжавшей выяснять, кто в их семье главнее. Непосредственно жена или ее мама, с которой они вынуждены сосуществовать?...

При приближении охранников Витек отпустил девку и та, упав на пол, стала рыдать крокодильими слезами. Улучив момент, он разбежался, отпихнул толстенную Анфису в сторону, вырвался в коридор и пробежал по нему, улюлюкая. Выбравшись на свежий воздух, он незамедлительно побежал к машине, намереваясь просто-напросто запрыгнуть на нее.

Четыре психа продолжали ходить один за другим, вытягивая ноги и время от времени поворачиваясь то в одну, то в другую сторону. Вплоть до тех пор, пока он не приблизился метров на двадцать. Затем, как по команде, четверо собрались в одну сплошную стену и встретили его вытянутыми вперед руками.

– Держите сволочугу! – голосом кастрата выкрикнул самый огромный из четверки и изготовился ловить Витька.

Предприняв обходной маневр, игрок атакующей команды обогнул лавку и попытался приблизиться к машине с противоположной стороны, но четверка надрессированных дебилов немедленно переметнулась следом, и едва-едва Витек не нарвался на приличный тумак.

Психи, они ведь все сильные и бьют со всей дури, они не понимают, что с ними чуть-чуть заигрывают. Резинкину дотронуться до машины так и не удалось. Видимо, местный Франкенштейн потратил немало времени на подготовку придурков к службе у собственной машины. И кто сказал, что люди хуже собак?

Витек осознавал, что его здоровье находится в большой опасности, но если он не будет изображать из себя полного придурка, то доктор выпишет его сегодня же, раскусив всю великую придурь. Вцепившись в пижаму одного из охранников, Резина тряхнул его хорошенько, и тот, потеряв равновесие, плюхнулся на колени, взвыв:

– Вау-ау!

Второй, притоптывая и приставив к голове рожки, словно молодой бычок, двинулся на нарушителя порядка, сделав одну-единственную ошибку – наклонив вниз голову. Не задумываясь, Резина врезал кулаком снизу вверх по зубам так, что тот выпрямился и брыкнулся на спину.

Остальные двое времени даром не теряли, обошли сзади и, схватив за руки, выкрутили их за спину.

– Маленький шалунишка, – пропищал над головой кастрат.

Радостно вопя, победители начали загибать Витьку руки наверх. Он едва-едва держался, ощущая жгучую боль и напрягая мышцы, для того чтобы не позволить вывернуть собственные руки. Охрана докторской машины не знала жалости.

И если бы не Анфиса, долгих лет ей жизни, то они выкрутили бы ему руки напрочь. Завидев надзирательницу, оба жестоких полудурка замерли на месте, что означало прекращение наращивания усилий по выниманию из Резинкина лишних, по их мнению, конечностей, дабы ему больше нечем было дотрагиваться до машины доктора. Просто какие-то зомби на охране. Только один с небольшим проколом. Вместо того чтобы лупить посягающего на собственность, кулачки к голове прикладывает, указательные пальцы выпрямляет и башку наклоняет, желая боднуть, мол, давай в корриду поиграем.

После вынужденной разведки боем пришлось Витьку снова терпеть измывательства над кишечником. Он силился не отключаться на всю ночь. Понимал, что шанса отработать деньги у него не будет, и что тогда? Перед выпиской поблагодарить доктора за незабываемые впечатления и ощущения, полученные за парочку деньков? После Альберт Мойшевич потребует проплатить пребывание в его великолепном санатории из собственного кармана. Но нет таких людей, которые могут сопротивляться колесам, применяемым в дурдомах...

Он вырубился где-то в районе второй клизмы, но перед тем как упасть в яму небытия, усиленно программировал мозг на пробуждение около трех ночи.

Если днем в учреждении для душевнобольных существуют еще какие-то свободы, то в темное время суток они исключаются благодаря множественным дверям, сваренным из стальных прутьев.

Самым большим чудом после самого факта воскрешения явилось пробуждение Витька в нужное время.

Часов у него не было, но по собственным отравленным ощущениям он мог предсказать нескорое наступление рассвета. Бодро поднявшись, Витек хотел подойти к окошку и посмотреть, как там дела на улице, но пошатнулся и был вынужден сесть обратно. Постоянное клизмение ослабило его. В голове шумело. Он ощущал себя девственно промытым и очистившимся от всех грехов. Видимо, оттого ему и не давала покоя жажда совершить новые проступки, и как можно быстрее.

Действие незнакомых ему веществ было столь сильным, что корректное перемещение в пространстве он ставил под вопрос. Собравшись с силами, Резина вновь поднялся. Он сделал несколько шагов к двери, понимая, что сегодня он останется в этой комнатушке, снимаемой им на третьем этаже гостиницы, стоящей на окраине Препрудненского, на всю ночь. Если бы после процедур в нем задержалась бы хоть толика здоровья, то он мог бы рассчитывать на собственные удары в дверь и дикие крики, дабы привлечь внимание дежурных. А после того как к нему вошли бы, он бы оттолкнул одного-другого и вырвался бы на свободу, но тогда можно забыть о тихом проведении всей поистине безумной операции. Скорее всего, ничего не удастся. Завтра он с превеликим удовольствием покинет Гришевича и компанию. Фиг с ними, с деньгами, просто отпуск жалко и себя тоже.