Оставшись довольными результатами поисков и присвоив за нахождение уснувшего еще минус пять минут немцам, Тод Мартин вместе со Стойлохряковым построили людей и отправили солдат, рвущихся помочь остальным в копании траншей, на позиции, а сами потихоньку пешочком возвращались от рощицы в поле, где оставили младших офицеров присматривать за интернациональной ротой.
Разгоряченные соревнованиями и жаждущие победы своих и только своих, солдаты мчались к землякам, дабы помочь им добиться успеха. Леха с недовольством для себя обнаружил, что он уступал в беге практически всем, в том числе и разведчикам Бекетова, что было вдвойне обидно: уж своим-то проигрывать – это же хуже некуда, ведь обязательно расскажут, какой он неповоротливый.
– Слишком мяса на мне много, – размышлял о причинах неудачи Простаков, приближаясь к фронту работ.
Длинная траншея, появившаяся из ниоткуда, произвела на него впечатление. Насыпанный земляной вал закрывал ту самую канаву, ради которой и было устроено все это представление. С другой стороны, Леха понимал, что лучше уж они проделают тут работу народно-хозяйственного значения, чем просто так будут рыть окопы в полный профиль.
Добежав до места, он кинулся к своим, но с недоумением обнаружил, что в их канаве возятся несколько немцев вперемешку с французами и англичанами. Тут же находились и несколько русских парней, при этом все довольно вяло ковыряли землю. Многие сидели на выкопанной земле и, разговаривая друг с другом каждый на своем языке, смеялись.
Леха огляделся. За то время, что он отсутствовал, вся рота, похоже, превратилась в стадо. Многие поменялись не только канавами, но еще, как и футболисты после матча, махнулись между собой камуфляжами.
К Простакову подошел довольный происходящим Резинкин и с гордостью продемонстрировал английский китель.
– Ты глянь, мы тут с Джоном пошли на бартер: я ему свой, он мне свой. Разве не прикольно?
– Что тут случилось-то? – Леха водил огромными глазами по сторонам. – Вы чего, все похерили, что ли? А как же соревнование? Я там по лесу полтора часа бегал для того, чтобы вам, уродам, лишние десять минут скостить.
– Да все, кобздец, – улыбался Витек. – Секундомер у Бекетова остановился, они его разбили на хрен.
Простаков поискал глазами офицеров. Те сидели полуголые, продолжая резаться в карты.
– Вы что, все бухие, что ли? – пригляделся Леха к Резине.
– Так Стойлохряков, он же не дурак, он послал Мудрецкого за самогоном. Тот тоже нормальный мужик, два ведра принес, люди расслабились.
– А где сам Юрок?
Витек огляделся:
– Да где-то здесь был. Пойдем поищем. Как бы его землей не засыпало, а то он чего-то переусердствовал с перепугу. Представляешь, тут приволок за собою человек тридцать «синяков» со всего Чернодырья, они еще грозились нам всем башки посворачивать, уроды. Но мы тут как все встали, интернациональным составом... Интернационал!
Мимо плелся пьяный англичанин в российском кителе.
– Джон, ты куда? – Витек схватил парня и подтянул его к Лехе. – Гляди, вот и Джон.
Джон улыбался Лехе пухлыми алыми губками во всю свою английскую гостеприимность.
– Здорово, – протянул Леха свою лапу, и они с англичанином не только поручкались, но еще и обнялись, а в конце объятий Джон поцеловал Леху в начинающуюся покрываться щетиной щеку.
– Чего он, голубой, что ли?
– Да нет, – успокоил Витек. – Это он от избытка чувств и от двух стаканов огненной воды местного производства.
– Вот это да, – подхватил Алексей. – А чем закусывали?
– Да в том-то и дело, что ничем. Тут, когда секундомер разбили, такое братание началось. Знаешь, встреча на Эльбе – это просто фигня по сравнению с сегодняшним мероприятием. У людей крышу сорвало, понимаешь, напряжение спало. Наши-то еще более-менее привычные, кое-как держатся, а на этих посмотри...
Леха посмотрел. Там, где должно было идти интенсивное копание: в английском, немецком и французском секторах – кое-как, по инерции, копошились в большинстве только русские, все остальные уже попадали и лежали, кто забывшись, кто вспоминая родной дом, – видимо, маму, папу и деревню, из которой был призван или пришел по собственному желанию в армию.
Мудрецкого нашли по двум пустым красным ведрам. Лейтенант спокойненько спал в травке, недалеко от траншеи, свернувшись калачиком, надев себе одно красное ведро на голову, видать, для того, чтобы солнышко в глаза не било. А во второе он засунул, а скорее всего, просто во сне так получилось, одну из ног в армейском ботинке и мило посапывал.
Леха с Резинкиным переглянулись и решили не трогать взводника. Пусть отдохнет. Ну, выпил человек – чего не бывает?
Алексей поискал глазами немца-здоровячка, который также ходил ошарашенный, глядел на своих товарищей, уже явно поняв, что случилось, но не находя ответа на вопрос:
– Откуда появилось зелье?
Несмотря на то что «фриц» сделал Простакова, Леха подошел и поздоровался. Понятно, звали немца Дитрихом. Кроме «гут» и «зер гут», других слов они не знали. Неожиданно Леха во время разговора повернулся и увидел степенно возвращающихся к окопу Стойлохрякова и американца.
– Жопа будет, – произнес Алексей.
Немец пробормотал примерно что-то такое же на своем языке, и оба поспешили закончить базар и стать как можно незаметнее.
По своему собственному горькому опыту знали, что, если случается с начальством какое-то недовольство, первым ответственность будет нести самый здоровый, и не потому, что он виноват, а потому, что в глаза бросается. А если два здоровых вместе, то больше никого и искать не надо. Вот и виновники, сто пудов!
По мере того как старшие офицеры приближались, взводники, завидя начальство, быстренько собрали карты, поднялись и замерли по стойке «смирно». Тод был уверен, что вчера с вечера он не слишком много принял. Ну так, пошатывало его до сих пор, но тем не менее он жив и даже иногда ощущает ноги, наступающие на землю. При этом он был уверен, что с мозгами у него все в порядке и разобраться, кто есть кто в армии, он сможет даже и в пьяном виде.
Когда подполковник и полковник подошли к офицерам, Стойлохряков зло поглядел на Бекетова, стоящего в одной майке и трусах. Все его имущество было сложено в кучу, и, кроме российских тряпок, там находились также кители и майки француза и немца.
Довольный, еще не успевший отойти от грандиозного выигрыша Стив Ватерспун стоял и пьяно улыбался подошедшим инспекторам. Весь его китель был обшит звездочками, нашивками родов войск, флагами всех стран. Он умудрился собрать со своих коллег по карточной игре абсолютно все. Сейчас его погоны представляли смесь нашивок и звездочек.
Мартин очень долго лупал глазами, пытаясь разобрать, в каком же звании перед ним офицер. Наконец он различил на рукавах нашивки, воскликнул довольно: «А!» – и стал, улыбаясь, хлопать Стойлохрякова по спине и искренне смеяться тому, что увидел.
Из всех офицеров, похоже, оставался вменяемым именно комбат. Он пошел к Бекетову, так как спрашивать с остальных было без толку, и, скрутив огромный кулачище перед носом, спросил:
– Ну так что делать будем? Кто разрешил пить на службе?
– Так вы же, товарищ полковник, – Бекетов не боялся, что кто-либо поймет его оправдания, поэтому говорил напрямую. – Сами послали лейтенанта Мудрецкого за самогоном.
– Я хотел, мать твою, чтобы он дал солдатам соперничающих армий немного, чтобы расслабились. Я не просил спаивать тут всех. Сколько он принес?
– Два ведра, как вы и велели.
Стойлохряков хлопнул себя по лбу.
– Где эта скотина?!
– Где-то здесь был, – озираясь стеклянными глазками и обводя поле руками, сообщил разведчик.
– Ну-ка приведите себя в порядок. Разговаривать будем сегодня вечером с вами.
– Вазелин брать?
– Шутник! У меня своя банка для таких случаев!
После этого комбат позволил себе еще сказать несколько слов не только по-русски. Последний интернациональный «фак» довершил дело и слегка привел в чувство облажавшихся господ.
