Когда в связи с публикациями моих выступлений на Западе меня вызвали на Лубянку, и я в беседе с "искусствоведом в штатском" сказал, что у писателей есть основания для беспокойства: более одной трети их было в лагерях, молодой "искусствовед" перебил меня с очевидной искренностью:
-- А вы знаете, что в ЧК-НКВД было срезано шесть слоев! При крушениях отвечают стрелочники!
Подобные мысли вряд ли порождают энтузиазм.
Идеи! Как воздух нужны были идеи! Тотальная прививка шовинизма, мессианства, долга перед "прогрессивными народами", -- чего угодно: советский солдат, высаженный хоть на Огненной земле, должен ощущать, что ступает тут по праву. Как освободитель.
Первую (после Сталина) прививку новобранцам было "рекомендовано" сделать на страницах журнала "Молодая гвардия"197. Еще в первом году юбилиады, продуманном, как увидим, всесторонне. Это было наступление по всему фронту.
По "странному совпадению", одновременно с романом Василия Ардаматского воспевшего провокации ЧК, день в день с поэмой С. В. Смирнова, вдруг воспевшего Сталина:
...не о нем ли, как о капитане,
Мы трубили тоже неспроста!
Это он в годину испытаний
Не сходил с командного поста... сразу после публикации скандального романа В. Закруткина, в котором положительный герой уже грозит своему противнику:
-- Ты Сталина не тронь... Мы знаем, почему Сталин встал вам поперек горла... -- зашевелился и журнал "Молодая гвардия", напечатав запевную статью угрюмого критика Чалмаева, идеолога "нутряного патриотизма".
Даже Александр Солженицын, сердцем приявший этот всплеск "смутно вспомненной национальной идеи", и тот поежился от сумбура "заурядного темноватого публициста Чалмаева (а вероятно, за ним стоял кто-то поумней)".
Журнал "Молодая гвардия" вдруг затрясло, как корабль, брошенный твердой рукой на подводные камни. В пролом хлынула, во всех жанрах, "нутряная тема", которую особо впечатляюще выражал в подпитии мой товарищ военных лет Костя Зародов: "Я р-русский весь! Меня родила Вологда!.."
Я весьма благодушно взирал тогда на эти его, как считал, всполохи национальной гордости, особенно участившиеся, когда Сталин поднял тост "за русский народ". Однако почему-то именно Костя Зародов с его все усиливавшейся мрачноватой гордыней стал со временем Константином Ивановичем Зародовым, главным редактором самой реакционной газеты "Советская Россия", а затем членом ЦК КПСС и шеф-редактором международного коммунистического журнала "Проблемы мира и социализма", лидером и теоретиком "твердой линии" в мировом коммунистическом движении. Его принимает Л. Брежнев, о чем сообщается в специальном коммюнике, для сведения французской, итальянской и других "пошатнувшихся" компартий. На него с надеждой глядят адепты "великой и неделимой" советской России как на "твердую руку", которая сменит полуживых лидеров.
"Национализм всегда приводит к тирании", -- Н. Бердяев предвидел и это.
А началось так безобидно и даже весело: "Я р-русский весь! Меня родила Вологда..."
Когда давняя зародовская тема заполонила "комсомольский корабль" доверху (и Запад облаяли, который-де "задыхается от избытка ненависти", и корень всех бед отыскали: "мещанство оторвалось от национальной почвы"), Москва тревожно заговорила о "дозволенном советском славянофильстве".
"Дозволили бить своих, чтоб чужие боялись", -- невесело шутили в Союзе писателей, откуда, у всех на памяти, выносили почему-то помиравших один за другим "безродных космополитов".
Шутки замерли у всех на устах, когда смысл комсомольско-нутряного, от земли, напора разъяснила статья кандидата исторических наук С. Семанова.
Оказалось, по С. Семанову, подлинная и благородная революция в СССР произошла в... 1937 году, когда цвет русской науки и культуры был перерезан. "Теперь ясно, что в деле борьбы с разрушителями и нигилистами перелом произошел в середине 30-х годов, -- сообщил он... -- именно после принятия нашей Конституции (она была принята 5 декабря 1936 года. -- Г.С.) ... возникло всеобщее равенство граждан перед законом". "Эти перемены оказали самое благотворное влияние на развитие нашей культуры".
"Новый мир" А. Твардовского более не существовал.
Самиздат нокаутировал "истинно-русского" Семанова без промедлений203. Напомнил ему, что именно в 30-х "благотворных" годах была уничтожена не только советская культура, но и та, о которой Семанов будто бы печется.
"Храм Христа Спасителя в Москве разрушен не в первые годы революции. Его спокойно, по плану, утвержденному Сталиным, снесли в тех самых благословенных 30-х годах. И храм Спаса-на-бору (XIV в., с перестройками XVI в.) внутри Московского Кремля, и Чудов, и Вознесенский монастыри (XIV-- XV вв.) там же, и Красное крыльцо Грановитой палаты -- все это было снесено тогда же, с благословения или по прямому указанию Сталина. При этом на месте Вознесенского монастыря был построен никому не нужный Кремлевский театр бездарной архитектуры".
Как же может С. Семанов, "ученый-историк", из солоухинской когорты "защитников памятников старины", датировать начало расцвета русской культуры 1937 годом?
"А вот может, -- гневно продолжал автор самиздатской статьи, -- и тем с головой выдает себя. Ибо, в сущности, нет ему дела ни до русского народа, ни до русской литературы, а важна и дорога ему идея русской великодержавности... Семанов, Чалмаев и прочие "неославянофилы" имеют полное основание питать признательность к Сталину... В ту пору великодержавный шовинизм был объявлен Сталиным единственной и незыблемо верной ("вечные ценности") коммунистической идеологией, а всякое несогласие с ним -антикоммунизмом, антисоветчиной... И, по мановению пальца законодателя... черносотенцы, не имея иной возможности защищать свои взгляды, с удовольствием устремляются внутрь господствующей идеологии, уютно устраиваются в ней и с течением времени ее перерабатывают".
Такого срывания с себя "коммунистических одежд" не вынесли руководители ЦК партии Суслов, Демичев и романовы. Прикрывая ладошками "срамные места" доктрины, обнаженные семановыми-- чалмаевыми и самиздатом, они приказали приспустить на "комсомольском судне" государственный флаг великодержавия... Выпороли "козла отпущения" -- редактора.
Однако тот же флаг продолжал реять над многими государственными издательствами, в частности над Военным и "Московским рабочим", публиковавшими одну за другой открыто погромные книги Ивана Шевцова. Над сереньким Домом АПН, который без устали громил Пражскую весну ("Чехи сами во всем виноваты").
Затрепетал стяг шовинизма и над клубом "Родина", занятым будто бы защитой памятников старины. Он расположился на Петровке, в глубине двора, этот клуб, неподалеку от Петровки, 38, Управления городской милиции; так сказать, под охраной властей. Здесь семановы в форме и без формы читали научные доклады о "национальной почве", о засилье инородцев в русской культуре, а Ленина величали не иначе, как Бланком, по фамилии одного из его дедушек иудейского вероисповедания. Само собой подразумевалось, что русские люди в русских бедах не виноваты...
Ах, как топали ногами на писательницу Мариетту Шагинян, которая раскопала в архивах существование дедушки Бланка! Сколько неповинных архивариусов, говорят, погнали с работы!
Гордость русской революции -- и вдруг "на четвертушку" или даже пусть "на осьмушку" -- Бланк!
Государственный флаг великодержавия полоскался не только над издательствами и клубом "Родина". "Истинно русская" "прививка" семановых-чалмаевых порой принималась и давала неожиданные плоды. Впрочем, плоды эти ожидались и выращивались исподволь. Иначе зачем бы огород городить!..
Диссидент и лагерник В. Осипов, объявивший позднее, что в лагере он пересмотрел свои взгляды на Джугашвили, возродившего русский национальный дух, взыскующий правды В. Осипов позвал всех: на вече! "Продолжить путеводную линию славянофилов и Достоевского".
Он начал выпускать в Подмосковье, где жил, как бывший зэк-антисоветчик, под надзором, "русский патриотический журнал "Вече".
