– Товарищи! Где ваша революционная сознательность? – И, не дожидаясь ответа, предложил: – В нашем распоряжении еще час. Раз есть необходимость, обменяемся мнениями, но спокойно и организованно. Предлагаю дать слово пяти ораторам. Каждому – по пять минут. Согласны?

– Правильно! Хорошо! Согласны! – посыпалось с разных сторон.

Светловолосый поскреб в затылке.

– Давайте, только с одним условием. Пусть каждый объявит лозунги, с которыми хочет выступить! Спокойно – без криков и дискуссий. Кто хочет слова?

Пока первый оратор протискивался к балкону, с которого собирался держать речь, Дата Туташхиа сказал:

– Если б с царем и его строем они дрались, как между собой, во всем мире о царях давно бы забыли!

– Мы, товарищи, выступаем под лозунгом «Хлеб, земля и восьмичасовой рабочий день!», – бросил с балкона первый оратор.

– Как же! Развернешь свой лозунг, и тут же тебе и жареного, и пареного. Жди – принесут.

– Когда они перестанут клянчить хлеб-соль?

– Что же вы только хлеба просите? Давайте и про вино напишите. После восьмичасового-то рабочего дня времени навалом будет. Ешь себе, пей да спи на земле, которую тебе царь подарит, чего не поспать?

Старик, который предложил всем высказаться, стал рядом со светловолосым:

– Спокойней, товарищи! Тише! Смешного здесь ничего нет! Хлеб правит миром!

Его тут же оборвали:

– Товарищи! Нас тащат обратно, к первому этапу революции, на исходные рубежи!

– Революцию нужно углублять, развивать!

– Да пусть их просят! Может, царь и подкинет им хлебушка, кто знает.

– Царь добровольно ничего не отдаст! – загремел внизу человек невысокого росточка, но, видно, с необыкновенно мощными голосовыми связками. – Мы должны силой вырвать у царизма правомочную Государственную думу, и она при поддержке широких трудящихся масс учредит в России демократический строй. «Да здравствует Всероссийская демократическая республика!» – вот наш лозунг.

– Вам не терпится, выскочив из пасти самодержавной монархии, прямиком угодить в брюхо буржуазной демократии? – громко спросил тот, что выбросил лозунг «Хлеб, земля и восьмичасовой рабочий день!».

– Сделай милость, замолчи! Ваше место на паперти, а не на баррикаде. Стойте себе там с протянутой рукой!

– Регламент! Регламент! – послышалось в толпе, и по лестнице стал подниматься третий оратор.

– «Право на самоопределение и национальную независимость!» – с этим лозунгом мы идем на Головинский проспект.

– Ишь чего захотели… Национальной независимости! Это при нашей-то экономической отсталости?! – возмутился обладатель мощных голосовых связок, требовавший установления Всероссийской демократической республики. – У нас и буржуазии своей нет, а не то что развитой экономики, без которой независимость – нуль!

– Довольно! Довольно!

– Регламент!

– У кого есть еще лозунги? – пригласил светловолосый.

Пока шел этот митинг или собрание – не знаю, как его назвать, – где-то в гуще толпы, но совершенно обособленно стояла группа человек в десять. Они стояли молча, не ввязываясь ни в чьи споры, и очень внимательно следили за всем, что происходило вокруг них. Когда светловолосый бросил в толпу последнее приглашение и сошел с балкона, от этой группы отделился человек и, поднявшись на балкон, спокойно сказал:

– «Всеобщее вооруженное восстание!», «Да здравствует диктатура пролетариата!», «Все на баррикады!» – только эти лозунги могут принести победу угнетенным народам и эксплуатируемым классам! Я закончил.

– Ваши лозунги верны, но Россия еще не готова к всеобщему и одновременному выступлению. Несогласованные же действия отдельных отрядов пролетариата и других революционных классов царские сатрапы подавляют легко. Товарищи, вы фактически призываете массы к бессмысленному, неоправданному кровопролитию!..

– Кровь, пролитая сегодня, – залог победы в будущих боях!

– Кровь, пролитая за справедливое дело, не пропадет даром!

– Надейтесь! Надейтесь!

– В толк не возьму, мы на мирную демонстрацию идем или на бойню?!

– Вооруженное восстание – голыми руками, с одними только лозунгами – это где же видано и кто придумал? А?

– В кусты уже, ренегаты?!

– Это кто – ренегаты?.. На себя посмотрите! Вы толкаете народ на выступление, которое лишь спровоцирует…

В поднявшемся гаме уже не слышно было ни слова, тем более что никто никого не слушал, а взаимная ожесточенность достигла такой силы, когда всякого, кто пытался взять на себя роль миротворца, каждая из сторон принимала за своего кровного врага.

Дата Туташхиа нагнулся и закричал мне в ухо:

– Послушай, я все их лозунги наизусть знаю, а они, думаешь, лозунгов друг друга не знают?.. Спросишь, что они поделить не могут, почему дерутся? Ни у кого из них нет силы других за собой повести! Вожака у них нет. А вожак во всем нужен. Ну, ничего, передерутся, перебесятся, перегрызут друг другу глотку, кому-нибудь из них эта драка на пользу и пойдет, окрепнет он, сил наберет, дело тогда и пойдет на лад!

– Мы уходим! – объявил обладатель мощных голосовых связок и двинулся в направлении Черкезовской улицы, а за ним еще человек десять – двенадцать.

– Пусть идут, нечего их уговаривать!

– И мы уходим! Товарищи, следуйте за мной! – закричал старик, предложивший высказаться всем и сказавший, что «хлеб правит миром».

Старик увел десятка два людей.

Во время этой суматохи случилась совсем уже неожиданная вещь. С той стороны стены, откуда мы влезли, Дату Туташхиа огрели нагайкой, да так сильно, что он вскрикнул. Да и как было не вскрикнуть, когда один только свист нагайки способен был разорвать барабанную перепонку. Замахнулись еще, но Дата Туташхиа быстро пригнулся и спрыгнул вниз. Обернувшись, я увидел четырех казаков, и сиганул вслед за Датой. Едва я коснулся земли, как со стороны Черкезовской раздался пронзительный свист и крики: «Казаки! Казаки?» Те, что, покинув митинг, дошли уже до поворота на Черкезовскую, повернули и побежали назад. Вслед за ними в Мазутный переулок ворвались казаки – пятеро на конях – и со свистом стали резать воздух нагайками. О том, что случилось потом, стоит рассказать подробнее.

Мазутный – вы, коренной тифлисец, должны знать – переулок лишь на словах, а на самом деле это обычный тупик, который одним концом упирался в ограду, идущую вдоль железнодорожного пути. Когда казаки ворвались в переулок и погнали перед собой тех, что, уйдя с митинга, уже поворачивали на Черкезовскую, остальной народ, толпившийся в двориках и пришедший поглазеть на демонстрацию из одного лишь любопытства, высыпал в переулок и, подгоняемый лошадьми, был приперт к стене. Кто половчее, взобрались на ограду, но, обнаружив казаков и по ту сторону стены, попрыгали обратно на землю, вроде нас с Туташхиа. Прорываться сквозь казачью цепь, чтобы выскочить на Черкезовскую, не имело смысла, так как оттуда вторым эшелоном двигалась пешая полиция. Были минуты, когда положение казалось безвыходным. Свистели и звонко хлопали нагайки, гулявшие по спинам и головам людей, прижатых к ограде. Нам с Датой тоже досталось, да так здорово, что у Даты Туташхиа от боли лицо перекосило и он даже схватился за сверток, торчавший под мышкой. Наблюдать, размышлять, осмыслять времени тогда не было, и все же мне показалось, что первоначальное мое подозрение верно – в свертке у него оружие. И все-таки он его не вытаскивал. Будь с нашей стороны хоть одна пуля, казаки перебили бы всех, как зайцев. После тех мрачнейших минут, когда положение казалось безвыходным, случилось то, что бывает обычно с бурным горным потоком, усмиренным мощной дамбой: где-то он прорвет преграду, пророет новое русло и выскочит на волю. Я говорил уже, что между оградой и домами был узкий проход – цепочка крохотных двориков, в ближайшем из которых митинговал народ, собравшийся на демонстрацию. Толпа кинулась в этот проход и, обогнув крайнего казака вместе с его лошадью, ворвалась во дворики, завертела, поглотила тех, кто только что драл в спорах глотки, и одним потоком, крича, кляня, швыряя камни и все, что ни попадало под руку, ринулась в сторону Чугурети. Понесло и нас где-то в хвосте потока. Мы бежали, как и все, и, как и все, я хватал камни и обломки кирпичей, найти которые было нелегко, и швырял в казаков. Те, что остались во двориках, отказавшись идти на демонстрацию, бежали теперь впереди всех, в голове потока. Добежав до первого переулка, которым можно было выйти на Черкезовскую, они на минуту притормозили бег, ибо Черкезовская оказалась перекрытой солдатами, но тут же устремились дальше, напрямик – другого пути не оставалось – вдоль железнодорожной ограды. Замыкала поток та небольшая группка, которая выдвинула лозунг всеобщего вооруженного восстания и звала всех на баррикады. Для людей безоружных, вышедших на демонстрацию с пустыми руками, они вели себя храбро. Если б не они, казаки перетоптали бы нас. Я догнал Дату Туташхиа, который, как и все, бежал трусцой. Увидев меня, он улыбнулся: