Без особого энтузиазма мы забрались в сёдла. Лагерь остался охранять эскадрон поручика Ваньшина, который только что вернулся из пикета. Мы же медленной рысью направились к дороге. До вагенбурга добрались достаточно быстро. Размерами он превосходил тот фальшивый, но проигрывал предыдущему и сильно. Телеги стояли кривовато, проволочных заграждений не было, зато отовсюду торчали мушкетные стволы, похоже, почти весь полк противника сейчас был на стенах.
— Нас ждут, господа офицеры, — усмехнулся Михельсон. — Не будем обманывать ожиданий. Врага, как и барышню, водить за нос нехорошо.
И мы под звуки труб ринулись в галоп с карабинами наперевес. Расчёт Михельсона оказался правильным. Нервы пугачёвцев, натянутые гитарными струнами, не выдержали, они открыли огонь без команды. Как ни орали на них унтера, как ни грозились кулаками, момент для первого залпа был безнадёжно упущен. Мы подлетели к вагенбургу, почти вплотную к его стенкам, ведь проволочных заграждений, повторю, враг не выставил, и выстрелили по пугачёвцам, отчаянно торопящимся зарядить мушкеты. Я лично влепил пулю в круглое, перекошенное от ярости, лицо в шапочке с какими-то кубиками на петлицах. Я даже их разглядеть успел, хотя видел свою цель какие-то мгновения. А потом мы развернули коней по сигналу труб и рванули прочь, а когда достигли деревьев и кони грудью врезались в облетевшие по осеннему времени, ощетинившиеся голыми ветками, кусты, в спины нам ударил залп. Не слишком слитный и уж подавно ничуть не меткий. Мы сумели отделаться несколькими легкоранеными.
Этот налёт на вагенбург существенно поднял нам настроение. Только драгуны эскадрона Ваньшина глядели на нас мрачно, ведь пока мы носились в этот лихой рейд, они мокли под усиливающимся дождём и присматривали за нестроевыми, ставящими лагерь. Загнав коней под навесы и приведя их в порядок, мы отправились по палаткам. Я забрался в свою и с удовольствием стянул сапоги. Даже не смотря на то, что внутри было сыро и холодно, это всё же куда лучше, чем мокнуть под проливным дождём на улице. Расторопный Васильич уже выставил передо мной на складной столик стаканчик водки и кусок колбасы, мгновенно наполнивший внутренности палатки чесночным духом. От него у меня аж слюнки потекли, а ведь казалось сначала, что есть совсем не хочется. Съев колбасу и выпив водки, я пожелал покойной ночи Озоровскому и тут же уснул.
Казалось, только я вытянулся на узкой походной кушетке, как за стенками палатки заиграла труба. Заиграла, естественно, «подъём». Я вскочил с койки, подхватил палаш, пистолеты и карабин, и вылетел из палатки. Трубачи уже опустили свои трубы, не спеша играть «построение». Значит, время ещё есть, можно умыться по-человечески. Васильич уже выбирался из палатки, вслед за Озоровским. Предусмотрительный денщик наш в руках держал основательный ушат. Он рысью направился к бочке с дождевой водой, набравшейся за ночь, и быстро наполнил его ковшом, висевшем на поясе в петле. За это время, мы с Пашкой скинули мундиры, повесив их на стойки палатки, и освободились от рубашек, завершив эту египетскую пирамиду портупеями. Вернулся Васильич, и мы быстренько умылись и вновь оделись. Тут заиграли-таки «построение» и я направился к эскадрону.
В тот день нам выпало оставаться при полковом обозе. В общем, прошёл он весьма скучно и тянулся, тянулся, как улитка, или как наш обоз, или как обоз пугачёвцев. Сначала вернулись пикеты, они были слегка потрёпаны.
— С разведкой вражьей столкнулись, — пояснил мне командир пикетного эскадрона ротмистр Коренин. — Ну, и перебили мы их конечно. Славная была драка. Мы на них вылетели, или они на нас, как поглядеть, вот и вышел классический встречный бой. Сразу в палаши ударили, и тут наша взяла. Довольно скоро, скажу тебе. Слабы они против нас оказались.
Ближе к вечеру Михельсон снова собрал офицеров полка и сообщил:
— Сегодня мы нанесём бунтовщикам визит в несколько неурочное время. Сейчас они, как и мы, остановились и строят вагенбург. И это самое удачное время для атаки.
— Они ведь будут на чеку, — заметил капитан Холод. — Можем и на засаду напороться.
— Когда они выстроят вагенбург, да, — согласился с ним Михельсон, — а вот сейчас, навряд ли. Обоз пугачёвцев велик и там сейчас творится неразбериха, этим мы должны воспользоваться. По коням, господа офицеры!
И снова рысью до обоза. А там, действительно, полная неразбериха, место тут было не слишком удобное для вагенбурга, и потому часть солдат, те, кто не стояли в карауле, и драгуны, бестолково толклись, перемещаясь с места на место и по большей части, просто мешая нестроевым, готовящим лагерь. И что самое неприятно для них, все всадники были спешены. А большей удачи и ждать нечего.
Снова запели трубы и под их аккомпанемент мы рванули в галоп, выставив палаши перед собой, как и положено по уставу. Моему эскадрону довелось атаковать пугачёвских драгун. Мы с остервенением рубили спешенных гадов, те пытались отбиваться палашами и закрываться ружьями, но это их не спасало. Их не учили отбивать кавалерийские атаки, мы быстро рассеяли их конями и рубили с высоты седла.
— Епанчин! — крикнул я прапорщику. — Бери взвод и разгони коней!
Тот не стал отвечать, а сразу приказал своим людям следовать за ним. И они налетели на коней, изрубили коновязь, к которой те были привязаны, и принялись хлестать несчастных животных плетьми, а у кого не было плетей, бить палашами и шпагами плашмя. Кони заметались и кинулись в рассыпную, наводя в недостроенном вагенбурге ещё большую панику.
И тут трубы заиграли «отступление». Мы развернули коней и пустили их галопом прочь от пугачёвского лагеря. И на этот раз нам в спину никто не стрелял.
К себе вернулись в настроении лучше не придумаешь. За время короткого боя мы потеряли всего пятерых человек, ещё около десятка ранены, а вот противник понёс куда более серьёзные потери. Это стало ясно, когда мы получили первые рапорты разведчиков, отправившихся к врагу с первыми лучами солнца. В тот день ни мы, ни пугачёвский обоз никуда не двинулся. Бунтовщики сильными отрядами бродили по округе, собирая разбежавшихся лошадей. Руководили этими поисками драгунские офицеры и унтера. Эти-то отряды и стали нашей целью. Пускай они и были постоянно начеку, пускай не отмыкали штыков, пускай их сопровождали несколько почти по взводу драгун каждый отряд, но нас это не останавливало. Один такой отряд были уничтожен под корень моим эскадроном.
В тот раз нам повезло, мы наткнулись на некоторое количество вражеских лошадей, сбившихся в этакий табунчик и мерно жующих жёлтую траву в полуверсте от лагеря пугачёвцев. Около него я устроил засаду на врага. Как в прошлый раз я рассадил унтеров со штуцерами на деревьях, благо на кронах их ещё оставалось достаточно листвы, а остальные укрылись по кустам. Наших коней мы прибавили к тому табунку, что служил приманкой, нам особенно помогло то, что кони эти были не рассёдланы, и своих нам прятать не пришлось. Ждать врага пришлось недолго. Не прошло и четверти часа, как объявился отряд в составе двух рот пехоты и взвода драгун. Кроме того, с солдатами шли коню и спешенные драгунские офицеры и унтера, готовые тут же вскочить в седло и присоединиться к конному охранению. Специально для борьбы с последним я выделил взвод Обейко, ждущий в сотне саженей от места засады.
И вот унтера, тщательно выцелив офицеров противника, выстрелили с деревьев мои унтера. Командовать «огонь» смысла не было. Мои люди дали залп без приказа. И я постарался не отстать от них. Пули выбивали пугачёвцев, сбившихся в плотную толпу, ощетинившуюся штыками и огрызающуюся выстрелами. Драгуны рванули на нас, однако навстречу им выскочил взвод Обейко. Они тут же ударили в палаши, мгновенно позабыв о нас. Мы же, спешенные, вели огонь по выстроившимся в нормальное каре пехотинцам, унтера выбивали их офицеров, срывающих голос, пытаясь перекричать шум боя, и этим вносили хаос во вражеские ряды. Солдаты были явно необстрелянные, хоть и отлично обученные и вымуштрованные, они быстро выстроили живую крепость каре, однако вели себя под огнём крайне скверно и, лишившись офицеров, превратились толпу, держащую строй, но ни на что более не способную. Будь среди них кто поопытней, давно приказал бы или просто выкрикнул: «В штыки!», — вот тогда нам пришлось бы туго. Но такого не нашлось, на чём и строился мой расчёт, весьма рискованный, и риск этот оказался вполне оправдан. Мы перебили почти всех пехотинцев, в то время, как драгуны Обейко разгромили пугачёвских. Это, вообще, была весьма странная драка, они рубились среди взбесившихся от шума и запаха крови лошадей. На пехотное каре кони тоже кидались, однако солдаты кололи их штыками, так что обезумевшим животным не удалось разбить вражеского построения, на что, надо сказать, у меня был немалый расчёт. И он, в отличие от первого, не оправдался. Но и без этого мы перестреляли пугачёвцев. Остатки каре бросились бежать, за ними тут же кинулись наши драгуны, успевшие переменить коней на свежих, благо этого добра вполне хватало, далеко не все животные разбежались. Они без жалости убивали бегущих, рубили с седла, а потом ещё и мы прошлись, добили раненных, пленные нам не были нужны. Собрав коней, мы отправились к нашему лагерю.
