– Скажите, вы имеете в виду какого-нибудь покупщика?

– У меня, ваше благородие, по здешней округе очень знакомства довольно. Хорошие господа доверяют мне, а не то чтобы что! Ну, и купцы тоже: и в Р., и в К., и в Т.

– Дерунова вы знаете?

– Как не знать Осипа Иваныча! Довольно знаем. Послужил тоже его степенству. Да признаться, зацепочка, этта, небольшая у нас вышла.

– А что?

– Да так-с. Тоже онамеднись лес показывал, генерал Голозадов продавал. Признаться, маленько спапашился я тогда, а молодец деруновский и догадайся. Очень они на меня в ту пору обиделись, Осип-то Иваныч!

– Чай, и за вихры досталось! – вставил свое слово Лукьяныч.

– Этого бог еще миловал. Сколько на свете живу, а за вихры, кроме тятеньки с маменькой, никто еще не дирал. А не велел, значит, Осип Иваныч до себя допущать.

– Да, брат, ваша должность тоже – и-и! Плутовать – плутуй, а по сторонам не заглядывайся!

– Наша должность, ваше благородие, осмелюсь вам доложить, даже очень довольно строгая. Смотрите, примерно, теперича хоть вы, или другой кто: гуляет, мол, Федор, в баклуши бьет! А я, между прочим, нисколько не гуляю, все промежду себя обдумываю. Как, значит, кому угодить и кому что, к примеру, требуется. Все это я завсегда на замечании держать должен. К примеру, хошь бы такой случай: иной купец сам доходит, а другой – через прикащиков.

– С прикащиками, я думаю, скорее дело-то сделаешь!

– И прикащик прикащику розь, Степан Лукьяныч, – вот как надо сказать. Одно дело деруновский прикащик, и одно дело – владыкинский прикащик. А в прочих частях, разумеется, коли-ежели господин маслица не пожалеет, с прикащиком все-таки складнее дело сделать можно.

– Подкупить, значит, нужно?

– Зачем покупать? а просто, к примеру, пообещать. Копейки, что ли, с рубля, или хоша бы и две, если, значит, дело хорошо доложит хозяину.

– Ну, две-то копейки – это, брат, ты соврал! – вступился Лукьяныч, – копейку – это точно! это по-христиански будет!

– Эх, Степан Лукьяныч, как это, братец, ты говоришь: "соврал!" Могу ли я теперича господина обманывать! Может, я через это самое кусок хлеба себе получить надеюсь, а ты говоришь: "соврал!" А я все одно, что перед богом, то и перед господином! Возьмем теперича хоть это самое Филипцево! Будем говорить так: что для господина приятнее, пять ли тысяч за него получить или три? Сказывай!

– Оно, конечно, кабы пять… да навряд…

– Ты говоришь: навряд, а я тебе говорю: никто как бог! Владыкина Петра Семеныча знаешь?

– Слыхивал.

– А слыхивал, так и про Тихона Иванова, про прикащика его, значит, слыхивал. Вот ужо поеду в К., шепну Тихону Иванову: Тихон, мол, Иваныч! доложите, мол, хозяину, что хороший барин лесок продает!

– Да, кабы пять тысяч… не жаль бы и двух копеек…

– И не пять тысяч, а больше даст – вот что! Потому, сейчас ты его в трактир сводил, закуску потрафил: "Тихон Иваныч! сделай милость!"

– Закуска – это точно; закуска – это первое дело!

Заяц постепенно разгорячался и начал лгать; с своей стороны, и Лукьяныч, постепенно поддаваясь обаянию лганья, с каким-то беззаветным простодушием вторил ему.

– Потому что у нас всё на чести! – ораторствовал Заяц. – Будем так говорить: барин лес продает, а Тихон Иванов его осматривает. В одном месте посмотрит – ах, хорош лесок! в другом поглядит – вот так, брат, лесок! Правильно ли я говорю?

– Это так… правильно… это так точно!

– Ты думаешь, мало у вас в Филипцеве добра?

– Мало ли тут добра!

– Я тебе вот как скажу: будь я теперича при капитале – не глядя бы, семь тысяч за него дал! Потому что, сейчас бы я первым делом этот самый лес рассертировал. Начать хоть со строевого… видел, какие по дороге деревья-то стоят… ужастёенные!

– Мало ли тут дерева! Хоть в какую угодно стройку!

– Хорошо. Стало быть: перво-наперво строевой лес… сколько тут, по-твоему, корней будет? Тысячи три будет?

– Коли не побольше… как трех тысяч не быть!

– Ну, клади три!.. Ан дерево-то, оно три рубля… на ме-е-сте! А на станции за него дашь и шесть рублей… как калач! Вот уж девять тысяч. А потом дрова… Сколько тут дров-то!

– Мало ли тут дров!

– Опять же товарник… сучья… по нашему месту всякий сучок денег стоит! А земля-то! земля-то ведь опять за покупателем останется!

– И опять по ней лес пойдет!

– И какой еще лес-то пойдет! В десять лет и не узнаешь, была ли тут рубка или нет! Место же здесь боровое, ходкое!

– Эхма!

– А я что же говорю! Я то же и говорю: кабы теперича капитал в руки – сейчас бы я это самое Филипцево… то есть, ни в жизнь бы никому не уступил! Да тут, коли человек с дарованием… тут конца-краю деньгам не будет!

– Так ты так и действуй. Улещай покупателя. Старайся.

– И то стараюсь. Потому вижу: господин добрый, неведущий – для кого же нам и стараться-то! Слава богу! я всем господам по здешнему месту довольно известен! Голозадов генерал, Порфирьев господин… все хоть сейчас аттестат мне подписать готовы!

– Вот ты об Владыкине давеча помянул… так он вряд ли у нас купит. Он, слышь, у кандауровского барина всю Палестину торгует! У нас ему не рука.

– А Владыкин не захочет, так к Бородавкину, к Филиппу Ильичу, толкнемся. Мужик денежный. Этот сам осматривать поедет, прикащику не поручит.

– Ну, самому-то двух копеечек не посулишь!

– У этого опять другой фортель: пуншт любит. Как приехал – так чтобы сейчас ему пуншт готов был! И пьет он этот пуншт, докуда глаза у него круглые не сделаются! А в ту пору что хошь, то у него и бери!

– Проспится небось?

– Проспится – и опять, чтобы сейчас пуншт! Само собой, уж тут не зевай. Главная причина, все так подстроить, чтобы в эвтом самом виде хорошей неустойкой его обязать. Страсть, как он этих неустоек боится! словно робенок!

– Ишь ты, парень!

– А Бородавкин ежели не поедет – Хмелева Павла Фомича за бока приволокем! И насчет его опять есть фортель: амбицию большую имеет! Скажи ему только: "Дерунов, мол, Осип Иваныч, пять тысяч давал", – сейчас он, не глядя шесть тысяч отвалит!

– Житье им, этим аршинникам!

– И какое еще житье-то! Скажем, к примеру, хоть об том же Хмелеве – давно ли он серым мужиком состоял! И вдруг ему господь разум развязал! Зачал он и направо загребать, и налево загребать… Страсть! Сядет, это, словно кот в темном углу, выпустит когти и ждет… только глаза мерцают!

Из Филипцева заехали мы в Опалиху, а по дороге осмотрели и Волчьи Ямы. И тут оказалось то же: полевее проехать – цены нет, поправее взять – вся цена грош.

– Главная причина как показать! – настойчиво утверждает Заяц.

– Это что и говорить! Как показать… это так точно! – вторит ему Лукьяныч.

Словно во сне слушаю я этот разговор. В ушах моих раздаются слова: "фортель… загребать… как показать… никто как бог… тысячи, три тысячи… семь тысяч…" Картины, одна другой фантастичнее, рисуются в моем воображении. То мне кажется, что я волк, а все эти Деруновы, Владыкины, Хмелевы, Бородавкины – мирно пасущееся стадо баранов, в виду которого я сижу и щелкаю зубами. И вот я начинаю гарцевать и, распустив хвост по ветру, описываю круги. Один смелый прыжок – и я уже там, в самой середине стада! Но, о ужас! Не успел я еще хорошенько раскрыть пасть, как все эти бараны, вместо того чтобы смиренно подставить мне свои загривки, вдруг оскаливают на меня зубы и поднимают победный вой! Картина переменяется. Я оказываюсь не волком, а бараном, на которого Заяц обманным образом напялил волчью шкуру! Я слышу хохот и вой: "жарь его!" "наяривай!" "накладывай!" "в загривок-то! в загривок его!" раздается в моих ушах: "дурак! дурак! дурак!"

Пообедавши, Заяц уехал.

– Ты смотри! по сторонам не заглядывайся! за это, брат, тоже не похвалят! – напутствовал его Лукьяныч.

– Зачем по сторонам глядеть! мы на чести дело поведем! Счастливо оставаться, ваше благородие! Увидите, коли я завтра же вам Бородавкина Филиппа Ильича не предоставлю!