– Тетя Люба, а что за женщину вчера вечером привезли?

– Не знаю, – буркнула санитарка и переметнулась мыть полы под кроватью, на которой я сидела.

Мне пришлось залезть на койку с ногами и попробовать повторить свой вопрос.

– Ну, уж прямо вы, да и не знаете?

– А тебе что от нее надо? – спросила тетя Люба, резко поднимая голову.

Мы оказались с ней лицом к лицу, и я вдруг поняла, что тетя Люба не так проста, как я о ней думала. Мне надо было срочно придумать какое-то объяснение своему интересу, но я не могла. Санитарка же сверлила меня взглядом и ждала ответа. Я решила, что сейчас не время для подобных вопросов.

– Что вы уже вымыли под кроватью?

Тетя Люба едва заметно улыбнулась, и я поняла, что совершила сразу две ошибки. Во-первых, выдала свой интерес к новой больной, а, во-вторых, переоценила болтливость санитарки. Я больше ни о чем ее не спрашивала, она также молча домыла полы, взяла пакет и ушла.

«Сначала было такое раболепие, обрадовалась апельсинчикам, аж под кроватью бросилась полы мыть, – размышляла я, – а после моего вопроса переменилась. Все это очень странно, а потому интересно. От меня явно хотят что-то утаить, но я все равно узнаю, ведь для меня тайного не существует».

Дело подошло к вечеру, но я узнала только одно, от меня тщательно скрывали все, что касалось новой больной.

Меня, как магнитом, тянуло к палате, в которой она лежала, и я предприняла еще одну попытку заглянуть за вторые двери.

– Туда нельзя, – строго сказала мне Софья Николаевна, вышедшая из палаты. – Вы кого-то ищите?

– Да, Александра Геннадиевича.

– Его там нет, идите лучше к себе, а я сейчас разыщу доктора и скажу, чтобы он зашел к вам. И здесь вертеться не надо!

– А я и не верчусь, – недовольно ответила я ей и не спеша пошла обратно.

Я чувствовала, что старшая медсестра смотрела мне вслед и открыла дверь в манипуляционную только после того, как я стала заходить в свою палату. «По-моему, каждый мой шаг, начинают контролировать, – решила я. – Ведь рядом с той палатой стояли двое больных, но им Софья Николаевна ничего не сказала, они, наверное, там до сих пор стоят, а мне почему-то нельзя».

Вскоре зашел Голявин, и я решила поговорить с ним напрямую.

– Александр Геннадиевич, помните, мы говорили с вами о том, что экстрасенсорные способности чаще раскрываются спонтанно, а не по заказу. Где-то там наверху за нас решают, когда надо включить полное ясновидение. И вот я чувствую, что такой момент пришел. Вы подключите ко мне свою аппаратуру, а я выйду в астрал и узнаю, все, что касается этой больной, той у которой «дырка во лбу». Вы же хотите узнать, правильна ли была ваша догадка о том, что трепанацию черепа ей сделали, чтобы открыть «третий глаз». Я это непременно выясню. А заодно узнаю, случайно или нет она ударилась своим лбом… Уверяю вас, что вы получите именно те результаты, которые ждете…

Я немного умерила свой пыл и стала говорить тише и с расстановкой, потому что Голявин слушал меня без энтузиазма и, с опаской поглядывая на дверь.

– Понимаете, что больше такого шанса вам может не предоставится. А так вы сможете узнать и зафиксировать, какие процессы происходят в мозге человека, да и во всем его физическом теле, когда он выходит в астрал. Решайтесь, или вы с моей помощью делаете научное открытие или… не сделаете его никогда.

Я понимала, что я шантажировала Голявина его диссертацией, и это был запрещенный прием, но, тем не менее, я это сделала. Теперь слово было за ним. Но Александр Геннадиевич молчал, я видела, что внутри него происходила борьба. Он сел на стул и попеременно поглядывал то на меня, то куда-то вдаль, сквозь окно палаты, и никак не мог решиться принять мое смелое предложение.

– Вы чего-то боитесь? – спросила я, почувствовав, что размышления Голявина зашли в тупик. – Тогда скажите мне прямо, что вас беспокоит?

– Меня беспокоите вы и боюсь я только за вас, – ответил Александр Геннадиевич, зацепившись за мои подсказки. – Я хорошо знаю теорию выхода в астрал и прекрасно понимаю, что это опасно, что оттуда можно и не вернуться… Я не могу вами рисковать… А что касается той женщины, о которой вы говорите, поверьте мне, она не стоит того, чтобы ради нее рисковать… она просто-напросто не представляет никакого интереса ни для меня, ни… ни для кого. Насчет «третьего глаза» я тогда ошибся, сам не знаю, почему я так решил. А вам, Ольга Антоновна, нужен полный покой… да, я, как ваш лечащий врач, запрещаю вам любые утомительные занятия, активные прогулки по больничному зданию и, конечно, по астралу.

Я поняла, что Голявину стало известно о том, что я дважды за сегодняшний день пыталась проникнуть в третью палату, но он прямо об этом не говорил. Он продолжал морочить мне голову, а я-то, наивная, думала, что наш разговор будет откровенным. Я могла бы ему совсем не говорить о своем интересе к этой женщине, но я хотела помочь ему собрать материал для диссертации. Лично мне совсем не нужны были данные, подтверждающие наличие у меня исключительных экстрасенсорных способностей, я о них давно уже знаю, мне только хотелось узнать от него имя этой женщины. Но Александр Геннадиевич, также как и все остальные, скрывал от меня что-то важное, и этим он очень задел мое самолюбие.

– Вы мне запрещаете использовать мои экстрасенсорные способности, – с усмешкой сказала я. – Странное дельце! Еще сегодня утром у вас были совсем другие намерения, и вдруг что-то изменилось! Не хотите мне говорить правду, ну и не надо! Я все узнаю сама! Вы не можете мне запретить пользоваться моим «третьим глазом» и другими способностями, потому что этот дар дан мне свыше… Да что вы, вообще, можете знать обо мне! Если бы я каждый раз спрашивала чьего-нибудь разрешения, то я никогда бы не разделалась ни с Захаром, этим нелюдем, погубившим столько ни в чем неповинных людей, ни с Бесом, принимавшим обмен автовладельцев и угнавшим не один десяток машин, ни с энергетическими слепнями, принимавших порой бережливость и экономность за жадность и доводящих людей до полной нищеты. Никто, понимаете, никто не давал мне разрешения на это… Но я это сделала, потому что в этом состоит смысл моей жизни, в этом мое земное предназначение! И если вы этого не понимаете, то вы никогда не напишите свою диссертацию. Вот так!

Я закончила свой монолог и только после этого заметила, что Александр Геннадиевич улыбался. Сначала я подумала, что моя словесная тирада затронула совсем не те струны его души, как мне хотелось бы, а потому вызвала у него насмешку. Но его глаза смотрели на меня ласково и проникновенно, и я поняла, что это была вовсе не насмешка, а улыбка восхищения.

Тем не менее он не сказал мне больше ни слова, встал и вышел, дав понять, что право пользоваться моим природным даром остается за мной.

Нет, я не радовалась тому, что отстояла свои права, я впервые задумалась о том, стоит ли лезть туда, куда не просят. Я поразмыслила и поняла, что мне трудно отказаться от моей идеи «фикс». Таинственная женщина из палаты номер три завладела всем моим сознанием, и просто так выбросить ее из своей головы я не могла. Только я подумала о том, что ситуация безвыходна, как мне на ум пришло простое решение. Я вспомнила слова Белой Лилии, владелицы одноименного салона парапсихологии, с которой мне довелось общаться, когда я искала выход на энергетических слепней. Белая Лилия дала мне очень простой, но важный совет: «Ни в коем случае нельзя приниматься за новое дело, не сделав запрос из Высшего Разума о том, можно или нет вмешиваться своей энергетикой в естественный ход событий».

И я сделала такой запрос, чтобы выяснить, что же мной движет – желание развлечься, преодолеть скуку или нечто большее. Под этим большим я имела в виду, что, разгадав тайну, я смогу предотвратить чей-то злой умысел.

Александр Геннадиевич Голявин боялся именно того, что Ольга Калинова будет расспрашивать у него о больной, о которой он сам утром ненароком обмолвился при обходе. Тогда доктор еще не знал, что это запретная тема. До этого он имел неосторожность высказать предположение о раскрытии «третьего глаза» хирургическим путем, вызвал этим бурю насмешек от коллег, а потом оказалось, что он был прав.