Из окон льется голубоватый свет ночи и затапливает широкий коридор холодным сиянием, от которого вещи теряют четкие очертания, расплываются, как будто кто-то капнул воду на еще не просохшую акварель. В проеме открытой двери стоит маленькая фигурка в белой ночной рубашке с длинными рукавами. Рубашка ниспадает шелковыми волнами от плеч до кончиков пальцев рук и до самых пят фигуры, но даже в ее просторной оболочке угадывается хрупкое тело. Какие-то влажные пятна расплываются на ткани, отчего рубашка прилипает к коже, обрисовывая почти незаметную грудь. Голова гостьи наклонена, черные волосы свисают влажными локонами на лицо, закрывая его густым переплетением теней.
Гостья медленно, как тяжелый, но драгоценный груз, поднимает голову, ночное сияние гладит ее лицо мягкими ладошками, возвышает его над облаком густой тени, прорисовывает линии щек, губ, подбородка, намечает контуры закрытых глаз, словно девочка все еще спит, и лишь лунная ночь что-то пробудила в ней, волшебные, тайные силы подняли тело, заставили его покинуть теплую постель и повели в неизведанную бездну полнолуния.
- Дора...
Сэцуке еще крепче вцепляется в руку Агатами, и нет такой силы на свете, которая бы заставила ее ослабить хватку.
- Дора... - шепчет Агатами, но Дора так и не открывает глаза.
Но что еще более ужасное, Сэцуке слышит, как тяжелые, плотные капли разбиваются об пол, и в мертвой тишине этот звук оглушает, пугает, промораживает до костей. Кап... Кап... Кап...
- Дора...
Кап... Кап... Кап...
- Дора... - Агатами пальцами пытается притронуться к щеке девочки, но Дора внезапно шевелится, поднимает руки, капель учащается, широкие рукава ночной рубашки медленно съезжают к локтям, и девочка вновь замирает, словно распятый ангел в мерзлой синеве кошмарной ночи. Каждое ее запястье перечеркнуто тремя параллельными линиями, черная, густая масса выдавливается из них и сползает к ладоням, собирается на пальцах и падает на пол. Кап... Кап... Кап...
Только теперь Сэцуке понимает, что Дора стоит не в тени, которое отбрасывает ее тело на гладкие доски пола, а большой лужи все той же жидкости, которая вытекает из рассеченных рук.
Сердце Сэцуке останавливается. Теперь она уверена, что Дора мертва, что перед ними стоит ее неприкаянная душа, что-то ждущая, умоляющая, просящая. Словно в ответ на эту ужасную мысль, губы истекающей кровью девочки шевелятся:
- Фумико... Фумико... Фумико...
Дальше происходит невероятное.
Время пускается вскачь.
Агатами рвется вперед, с силой оттолкнув от себя Сэцуке, так что та отлетает в комнату и стукается головой о стену. Сэцуке видит этот невозможный прыжок, тело Агатами полностью в воздухе, как молния, как стрела, руки вытянуты вперед, пальцы растопырены, словно когти, готовые вцепиться во врага.
Мгновение, и два тела катятся по коридору, погружаются в плотную вязь теней, тонут в темноте и вновь вырываются в пелену ночного сияния, как утопающие, собравшие последние силы, вырываются из объятий глотающей их воды.
- Сэцуке! - кричит Агатами. - Помоги мне!!!
Сэцуке бросается на крик, оскальзывается на липкой луже, падает, распластывается на полу, что-то холодное, вязкое пропитывает пижаму, свинцовый запах зло бьет в ноздри, Сэцуке рвется прочь пойманным в капкан зверем, ползет по гладкому полу туда, откуда доносится крик Агатами:
- Сэцуке! Сэцуке!
Что с тобой, Агатами, хочет крикнуть в ответ Сэцуке, я иду к тебе, ползу, не кричи, не пугай меня, но горло девочки перехватывается жесткой судорогой, изнутри поднимается горячая, едкая волны, Сэцуке пытается раскрыть рот, чтобы выпустить ее, но зубы сцепились намертво, ей нечем дышать, легкие мучительно пытаются сделать вздох, и девочка корчится на полу вырванной из родного водоема крохотной рыбкой.
12
- Рюсин, проснись! Рюсин! - настойчивая рука трясет его за плечи, но сон не желает выпускать мальчика из своих объятий.
Рюсин отмахивается, пытается натянуть одеяло на голову, повернуться к стене, лишь бы избавиться от голоса, столь безжалостно выталкивающего на поверхность глубокой ночи.
Бледное лицо Тэнри нависает над помаргивающим от прерванного сна Рюсином.
- Рюсин! Рюсин!
- С ума сошел? - спрашивает Рюсин. От раздражения хочется влепить другу, чтобы расквитаться за внезапную побудку, а заодно согнать с его лица испуганно-растерянное выражение.
Но ночные грезы быстро выцветают, отдаляются, оставляя лишь полумрак комнаты и вечный сквозняк из вечно незакрытой форточки.
Тэнри держит в руках телефон, экранчик крошечным фонариком бросает отсвет на его щеку с рубцами от подушки.
- Сколько времени? - спрашивает Рюсин, словно это может объяснить - какого дьявола его разбудили в такую рань?!
- Дело плохо, - говорит Тэнри. - Нужна наша помощь. Вставай.
Раздражение возвращается. Вместе со злостью.
- Уж не дражайшей ли старосте понадобилась наша помощь? - ядовито осведомляется Рюсин. - Где-то не вымыли полы? Не подмели? А может быть, забыли полить цветы?
- Рюсин... - пытается что-то сказать Тэнри, желтоватое пятно экранчика телефона перескакивает со щеки на нос, потом на лоб, но Рюсин вошел в раж. Его теперь не остановить. Он не успокоится и даже не ляжет обратно в постель, пока не выскажет все, что он думает об Агатами, которая когда-то считалась их другом, но с той минуты, как ее назначили командовать классом, и она с таким удовольствием за это взялась, причем начала, заметь Тэнри, не с двоечников и разгильдяев, которых в классе пруд пруди, а с них, с них, со своих закадычных друзей, причем у него, у Рюсина, есть стойкое подозрение, что причиной столь подлого поступка стало не стремление их драгоценной старосты действительно благотворно повлиять на своих (бывших) друзей, а просто элементарная неуверенность в собственных силах и способностях руководить кем-то еще. Ведь нарвись она на кого-то более стойкого в стремлении жить так, как ему хочется, и разбрасывать вещи так, как ему удобно, то она вполне могла получить (и заслуженно!) по шее...
Тэнри залепляет Рюсину пощечину, прерывая филиппику. Удар не сильный, но обидный.
- Заткнись, - говорит Тэнри почти умоляюще. - Заткнись и пошли. Случилась беда.
- Какая беда?
- Звонила Агатами... Листик... Листик... - у Тэнри перехватывает дыхание, на глаза неожиданно для него самого наворачиваются слезы. - Вскрыла вены...
- Что? Что?!!
Они бегут по коридору, голые ступни выбивают тревожное стокатто из холодного пола. В окна заглядывает горько улыбающийся фонарь, очень похожий на Дору. Он двигается вслед за ними, освещая путь. Освободившаяся Дора, Дора, которой больше незачем грустно молчать и прижимать к груди книжки, которой уже не нужны ее жалкие косички и длинная мятая юбка.
Тэнри все еще держит в руке телефон, бледный огонек скачет по ряду закрытых комнат, за которыми спят и видят сны обыкновенные школьники. Тэнри уже не принадлежит к их славной когорте, к сообществу школьников и школьниц, чьи дела и развлечения не выходят за рамки того, что должны делать и как должны развлекаться обычные подростки. Он особенно сейчас завидует им, сейчас, когда сам столь безжалостно выдран, извлечен, катапультирован из иллюзорной жизни внезапным и страшным звонком.
Затем Тэнри спотыкается, больно ударившись обо что-то пальцами ноги, неуклюже падает, катится, телефон отлетает в сторону и обидчиво заводит тревожную мелодию.
- Ты что?! - яростно шепчет Рюсин, помогая ему встать.
- Ничего, - отталкивает руку друга Тэнри, поднимается, потирая вдобавок ушибленное колено. - Ничего.
Они бегут дальше, но теперь гораздо медленнее, потому что Тэнри ужасно хромает, при каждом шаге левую ногу простреливает резкая боль, хочется остановиться, замереть, или, на крайний случай, сказать Рюсину, чтобы тот не ждал его, бежал изо всех сил, потому что Агатами нужна помощь, но Тэнри стискивает зубы, намертво запирая в груди стоны. Он также ничего не скажет Рюсину, ведь это так страшно - остаться одному сейчас и здесь, в коридоре под пристальным взглядом серых глаз Доры-ночного фонарика.
