Нельзя, мать ее! Нельзя ни в прихожей, ни на столике, и растрепаться нельзя, и уж тем более позволить губной помаде размазаться! Все должно быть в рамках приличия!

А он вот плевать хотел на ее рамки, рвать и ломать хотел их с треском! Варварски! Как захватчик, как насильник!

Позволил себе как-то раз подобное, что тут было!!! Она его едва в психушку не отправила, подключив папины связи. Еле-еле друзья-приятели отбили от этой замороженной стервозины.

– Ты че, Лилька, – говорят, – ополоумела совершенно? Мужика в психиатрическую клинику собралась уложить только за то, что он тебя трахнуть посмел по-человечески?!

Мужики заявились с бодуна, глазищи красные, от перегара окна во всем доме запотели, манеры…

Какие к чертям манеры, если из ста их слов девяносто девять матом! Они же не дипломатические работники, они деловые партнеры, ёлки! Бизнесмены российские! А у них как? У них от всякого рода неудач и заморочек в бизнесе одно спасение – слово! Да такое, чтобы позабористее! Они и не церемонились особо с его Лилией.

Так чем закончилось? Она и для них хотела палаты забронировать. Ну не сука?! Сука! Да еще какая! С этого-то дня и началось ему всеобщее одобрительное со всех сторон сочувствие. Если раньше его считали капризным и зажравшимся, то после этого случая преклонили колени и хором благословили на все возможные грехи.

Он и пошел по бабам! Да так разошелся, что и впрямь едва к психиатру не загремел. Потому как запивал на неделю, а то и на полторы. И девок менял без счета. В голове и перед глазами все смешалось от голых сисек и задниц. Срыв и случился, когда он, напившись, чуть девицу молодую не задушил. Еле-еле оторвали его от нее. Хорошо не один был в бане, а еще три пары тусовались рядышком, а то бы труба дело.

Девицу щедро наградили за молчание. А его потом тайком приводили в чувство в какой-то частной клинике. Лильке соврали, что в отъезде он. Все надеялись, что она не узнает.

Узнала, сука! Узнала, но на удивление ни словом не упрекнула в многочисленных изменах и недельных пьянках, хотя и коробилось иногда ее совершенное личико от его амбре.

Более того, как-то спустя месяц после этого происшествия присела на краешек кровати, где он читал на сон грядущий отчет коммерческого отдела, и говорит:

– Дима, нужно поговорить.

Вкрадчиво так говорит, погано. Он сразу заерзал, заподозрив подвох. Отложил отчет на тумбочку в изголовье, спустил на кончик носа очки и произнес:

– Ну-ну, говори.

И она такое понесла, что его едва не стошнило прямо ей на подол. Прямо на сверкающий шелк ее пеньюара.

– Ты, – говорит, – если не способен насытить свою плебейскую сексуальную похоть, то можешь завести себе постоянную девку. Только здоровую желательно и без претензий на будущее. В обязательном порядке контрацептивы. Я могу даже посодействовать в поисках. У меня есть на примете хорошие девочки, ты же помнишь, где я тружусь.

– Ты чего городишь, Лиля?!

Дмитрий тогда привстал на локтях, глядя в совершенное лицо и отчаянно горюя, что нельзя сейчас съездить по нему кулачищем. Как всякой простой зарвавшейся бабе, которая знать не знает, что городит. Была бы она такой вот – попроще-то, съездил бы ей в ухо, отправив в угол за шкаф, да и продолжил бы отчет читать.

А нельзя! Потому как мы благородные! И в жилах у нас не просто кровь, а с голубоватым отливом. И кость у нас почти слоновья. Тьфу ты, господи!

Вместо всего этого Дмитрий прошипел:

– Ты предлагаешь мне шлюху в обмен на то, чтобы я тебя не трогал? Так, что ли?

– Наша с тобой жизнь – это ведь не только секс, не так ли? – она изумленно поморгала. – Это ведь бизнес, дружба, долголетняя причем, понимание, в конце концов! Это много больше, чем отвратительные телодвижения двух вспотевших пыхтящих людей, Дима!!! Ну что ты на меня так смотришь, как будто я…

– Я смотрю на тебя, как на фригидную дуру, Лиля.

И он ведь тогда не выдержал и спихнул ее с кровати так, что она упала на свою совершенно безупречную попку и расплакалась. А он оделся, хотя спать собирался, и ушел. Долго колесил по городу. Хотел напиться, потом передумал и резко газанул от бара, возле которого приостановился. А потом…

Потом все как-то неожиданно получилось… Девчонка попалась ему на обочине. Он притормозил, решил, она работает. Обрадовался и подумал даже: надо же, такая нарядная, неиспорченной выглядит, а на дороге. Наверное, недавно в деле.

Оказалось все совершенно не так. Она просто ловила попутку, потому что ехала куда-то. Куда, он так и не спросил. Да и она потом позабыла. И они проговорили с ней часа четыре. Не взахлеб, не перебивая. Все было очень трогательно и великолепно. Мило и с пониманием. Глаза – в глаза, душа – в душу.

Да, они переспали под финал своей беседы. Ей это было необходимо для чего-то, он не запомнил. Ему – без комментариев. И так это получилось у них… как бы само собой. Словно логическим завершением их душевной близости явилось их «отвратительное телодвижение», как сказала бы эта ледяная сука – его жена.

Сказать кому, что после этого он недели две порхал, земли не чуя, не поверил бы.

Как?! Секс со случайной партнершей?! Да как так можно?! Да мало ли что!! И что в этом особенного?

Да ничего в этом особенного не было, понятное дело. Но вот что странно: пела душа, и все! Казалось бы, ну излил он душу случайной девчонке, ну трахнулся с ней, ну прочувствовал все так, как будто впервые женщиной обладал.

Почему так все? Потому что она слушала его внимательно? Потому что соглашалась со многим, кивая? Черт его знает! Может, просто потому, что ему было с ней хорошо и незатейливо, без обязательств и рамок всяких идиотских.

Спит вот она рядом, та, которая должна была стать ему родным человеком, и даже не подозревает, насколько сильно он ее ненавидит. Дима вздохнул, переводя взгляд на оконный проем, за которым забрезжило мутное декабрьское утро.

Пора! Пора было решаться на что-то. Дальше так продолжаться не может, ежу понятно. Жизнь проходит, ему уже сорок пять, а ни детей, ни семьи фактически. Аквариум у него, а не семья. Холодная баба рядом, без тела, без души, без чувств. Ребенка родить то ли не может, то ли не хочет. Несколько раз пытался завести разговор, даже настаивать пытался, все без толку.

Глазами заморгает по-щучьи, изящные руки красиво на великолепной своей груди сложит и головой мотать начинает отрицательно.

– Я не самка.

Так она отвечала ему всегда, мотивируя свой отказ. И ведь искренне считала при этом, что она права. Но он так не считал. Он-то детей хотел, семьи настоящей. Где и поскандалят, а потом помирятся. Где от детского визга порой уши закладывает, и отдохновение наступает лишь, когда детишки сопеть начинают под своими одеялами. Где утренники в детских садах с непременными костюмами и стишками. Подарки под елкой, беспорядок в гостиной и фантики в потайных складках кресел и дивана. Чтобы висли на нем со всех сторон, когда он домой возвращался бы, и в уши шептали:

– Па, а ты никому не скажешь?

– Па, а ты купил мне, что обещал?

– Па, а у Сашки, знаешь, какие роликовые коньки!..

Он хотел всего этого до судорог! У друзей все это видел и хотел. А Лилия Леина считала все это откровенной пошлостью. И дети, как она объясняла, лишь усложняют жизнь. Сначала портят фигуру, а потом и все остальное, включая интерьер. Дети не входили в рамки ее понимания счастья.

Сука!! Холодная эгоистичная сука! Надо же было так вляпаться! Все искал, перебирал, копался. Все хотелось ему чего-то необыкновенного, сказочного. Вот и получил Снежную Королеву. Боялся обжечься, а его заморозить решили на веки вечные.

Не-ет, дорогуша. Так не прокатит. Жизнь у него одна. И он уж постарается остатком ее распорядиться так, чтобы не стыдиться потом самого себя.

Детей он хочет – раз.

Желанным быть желает – два.

И… тарелки обыкновенного супа он хочет под собственной крышей – три. Не ресторанного замысловатого пойла, пусть и приготовленного каким-нибудь прославленным поваром, а своего, домашнего, над которым час колдовала его собственная жена!