— Нет, не годится это пение, — категорично заявил Кирзонян. — По-моему немецкий язык приспособлен только для армейских приказов. Очень уж он грубый, какой-то гавкающий.

— Да, скорее всего, немецкий язык — это язык военных и ещё инженеров, — поддержал его Морозевич. — Очень много немецких технических слов вошло в словари разных стран.

— Язык грубоват, конечно, — пытался возражать Александров. — Но есть же ещё поэзия. Что вы скажете о стихах Гёте или Гейне?

— Эти стихи красивые, конечно, — согласился Морозевич. — Но ведь мы их знаем только в переводах. А как они звучат на немецком языке, нам слышать не приходилось. И я думаю, что, вряд ли они, намного лучше, чем эти песни. Песни хоть музыка украшает, а стихи то?

— Да, — согласился его тёзка, которому нечем было крыть. — Возможно, это и так. Наверное, с такими стихами чем-то подобны стихи Маяковского. У него были очень неплохие стихи, но какие-то уж слишком казённые, сухие, строгие, красоты и лирики в них совсем не было. Какая уж лирика в таких стихах, если он сам писал: "Разворачивайтесь в марше, словесной не место кляузе" и тому подобное.

— Время тогда было такое, — вставил Василий.

— Э, нет, нечего на время пенять — в одно время с Маяковским писал и Есенин. А у него то стихи были совсем другие. Да и у того же Блока есть много красивых стихов. Ты смог бы, например, для стихов Маяковского написать музыку?

— Я, точно нет, я же не композитор, — засмеялся Василий.

— А что, музыка для стихов Маяковского написана, — улыбнулся Морозевич.

— Какая музыка, на какие стихи?

— А опера или как она там по-другому называется, митстерия, что ли, — по пьесе "Баня".

— Да это не опера, а фарс какой-то, возразил Александров. — И музыка в ней по-моему только как сопровождение даётся. Я один раз случайно по телевизору наткнулся на эту, с позволения сказать, оперу. Такая чушь.

Они ещё немного поговорили о музыке и поэзии, а затем вновь приступили к трапезе. Просидели они в ресторане часа три, уже было за полночь. Они и поели хорошо, и попили, наслушались песен, хорошей музыки, нагляделись на варьете, и им уже всё это надоело — пора было закругляться.

— Так, ну что, по домам? — спросил у остальных Александров. — По-моему вполне достаточно.

— Да, — поддержал его Григорий. — Время провели хорошо, с обстановкой в немецких ресторанах ознакомились, теперь можно и на боковую — будет что вспомнить.

Он рукой подозвал официанта и попросил у того счёт.

— Eins Moment, — ответил официант, отошёл от них и минуты через три-четыре принёс им листочек со счётом.

Кирзонян взял листок, посмотрел на него, а затем молча недоумённо обвёл взглядом друзей.

— Что там такое? — спросил Александров и забрал у того из рук листок. — Ого! Вот это да!

— Что, много? — поинтересовался Василий.

— Да не просто много, а очень много. Боюсь, что у нас то и денег не хватит. А ну выворачивайте карманы.

Когда друзья заказывали блюда, их волновало, в первую очередь, как разобраться с их названиями, а на их цену они внимания не обращали. А теперь пришёл черёд расплаты, как в переносном, так и в прямом смысле. Четвёрка выложила на стол все имеющиеся у них деньги и Кирзонян начал их подсчитывать. Затем он сверился со счётом и сказал, что около 50 марок не хватает. — Что будем делать?

Все оторопело молчали.

— Это не 50 марок не хватает, а побольше, — нарушил молчание Василий.

— Это почему ещё?

— Потому что, как и в любом другом ресторане, официанту принято давать на чай. Хорошо ещё, что у немцев чаевые небольшие.

— Обойдётся без чаевых, — заявил Григорий.

— Нет, так нельзя, — остановил его Морозевич. — Раз положено, то зачем нам в бутылку лезть. Вася, сколько всего нужно?

— Я думаю, что в данной ситуации 60 марок было бы достаточно. Но что будем делать? Их же у нас то нет.

Официант, молча с любопытством, наблюдал за их разговором.

— Слушай, любезный, — обратился к нему на русско-немецкой смеси Григорий. — Вот тебе деньги, а остальные мы завтра завезём. Хорошо?

— Нет, не есть хорошо. Сегодня, — упрямо закачал головой официант.

— Ты, что не веришь нам? — начал кичиться Кирзонян. — Мы завтра обязательно привезём.

— Нет, только сегодня.

— Послушайте, — как можно более вежливо, обратился к официанту Александров, снимая с руки часы. — Мы оставим вам в залог часы. Очень хорошие часы.

— Нет, только деньги. И сегодня. Иначе я вызываю полицию.

— Этого нам только не хватало, — угрюмо буркнул Григорий.

— Стоп, не нужно полиции, — нашёлся Василий и сказал официанту. — Дайте нам всего 5-10 минут, и мы с вами полностью рассчитаемся.

Немец нехотя согласился:

— Хорошо, только 10 минут.

— Как ты рассчитаешься? — удивился Александров.

— Погодите, я сейчас, — тот поднялся из-за стола и отошёл. Официант ожидал развязки около их стола.

Минут через пять Василий вернулся и протянул немцу 60 марок.

— Вот деньги. Хватит?

— О, да, да. Хватит, — удовлетворённо промолвил тот, пересчитав все деньги. — Ауф видерзеен, господа.

Друзья облегчённо вздохнули и молча торопливо стали покидать этот ресторан. Они выпили в ресторане немало, но этот расчет с официантом несколько отрезвил их. Они направились на улицу, ведущую в сторону к Борстелю.

— Да, ты верно отметил, — ехидно уколол Григория Александров. — Теперь уж точно будет что вспомнить.

Все расхохотались и затем некоторое время шли молча.

— Не зря же не лежала у меня душа идти сегодня в ресторан, — сказал Андрей. — Вроде бы как чувствовал, что не всё ладно будет.

— Да брось ты, ерунда всё это, — успокаивал его Григорий. — Подумаешь, небольшое приключение. Завтра и забудем о нём. А если и будем вспоминать потом, то только с улыбкой.

— Вася, а где ты деньги то достал? — спросил у прапорщика Морозевич.

— Да я как-то случайно приметил ещё ранее пару знакомых лиц, вот и пошёл к ним. Это были ребята из ТЭЧ. Они, конечно, пожурили меня и посмеялись, но деньги одолжили. Завтра нужно будет им вернуть. Точнее, уже сегодня.

— Вернём, конечно, — согласился Андрей. — Молодцы что выручили нас. Не хватало ещё попасть в полицию.

— Да уж, — представив себе такую ситуацию, на удивление весело вставил своё слово Александров. — Вот это мы бы уже точно запомнили надолго.

Сейчас, когда всё благополучно завершилось, друзьям стало весело. И в самом деле, ну, небольшое приключение — и только. В разговорах они и не заметили, как начали подходить к Борстелю.

— Так, наговорится — мы наговорились, — начал Кирзонян. — А идти молча скучно. Давайте что-нибудь споём.

— Можно, конечно, — поддержал его Морозевич. — Но что будем петь? Ты предложил — тебе и начинать.

— А может, не нужно, — пытался остановить их Василий. — Ночь всё же, мы входим в Борстель, и все немцы уже спят.

Ни в одном из окон домов, действительно, не горел свет, их освещали только лампочки над входом, так же, как и проезжую часть (а друзья шли именно по ней — машин не было) ярко горевшие уличные фонари. Но хмель, вероятно, всё же ещё не совсем выветрился из голов четвёрки.

— Ничего, пусть просыпаются, — не согласился с Василием Александров. — Пусть слышат — русские идут. Давай, Григорий запевай.

Кирзонян робко затянул песню "День победы", его поддержали Андрей и Василий. Александров, услышав это пение, недовольно поморщился:

— Кто же так поёт такую то классную песню — какими-то козлиными голосами, да ещё и невпопад. Тише, сейчас я петь буду.

Когда Андрей затянул эту же песню, то у всей остальной троицы, как говорится, аж мурашки по коже забегали. У Александрова был сильный чистый тенор с приятным тембром. Они молча шли и слушали, завидуя тому, как он поёт. Забегая наперёд, следует отметить, что вскоре в лётном городке прослышали о певческом таланте Александрова и с удовольствием слушали его на концертах, которые организовывались в клубе в честь того или иного праздника.