Целых пять минут просидел он там, прислушиваясь к ее всхлипываниям. А затем медленно покатил обратно к себе, упаковал вещи и покинул дом, не оглядываясь. Ночь он провел в аэропорту, сидя в своем «Invacare 9000», изредка задремывая, но по большей части бодрствуя. За скромную сумму в тридцать пять долларов «Саутвест Эйрлайнз» позволили ему перенести дату вылета с воскресенья на субботу, и первым же утренним рейсом Свиттерс вылетел в Сиэтл.

Когда три дня спустя Свиттерс возвратился на Восточное побережье, мигрень прибыла с ним вместе. Головная боль подстерегла его и на пути между Сакраменто и Сиэтлом, она же загнала его в постель на сорок восемь часов и свела к минимуму общение с Маэстрой. Лишь на выходе из дома он вспомнил о браслете из переплетенных серебряных камелий, купленном для нее в аэропорту Сакраменто. Маэстра и сама была занята по уши: упорно взламывала компьютерные файлы эксперта-оценщика, подозревая, что тот намеренно занижает стоимость ее Матисса. От темы Сюзи она интуитивно воздержалась.

Мигрень, обретенная во время перелета через всю страну, была не мягче и не суровее мигрени коротких дистанций. В обоих случаях ощущение возникало такое, что где-то на небольшом пятачке между глаз дикобраз и омар сражаются насмерть перед стробоскопическим источником света.

На одном из железнодорожных узлов по пути следования поезда от Hью-Йорка до Вашингтона кто-то из шипастьгх противников наконец победил, и неврооптический осветитель выключил строб. К тому времени, как на фоне неба замаячили очертания столицы нации, Свиттерс более-менее пришел в норму. При виде памятника Вашингтону[135] в спинномозговой жидкости его так и взбурлил сироп «вау!». Безусловно, возбуждение это вызвано было отнюдь не памятником как таковым – к нему, Свиттерсу, памятник имел еще меньше отношения, нежели к покойному государственному деятелю, в честь коего и был воздвигнут. Если не считать того, что монумент высок и бел, ну чем он, спрашивается, напоминает Джорджа Вашингтона – солдата, президента и человека? С другой стороны, поскольку Джефферсон говорил, будто ум его коллеги «мало подкреплен изобретательностью либо воображением», пожалуй, нагая простота сего сооружения отлично подходила к случаю – кроме того, какой еще символ прикажете использовать архитектору: теодолит землеустроителя, топорик, клацающие вставные челюсти?

В глазах Свиттерса монумент означал возвращение к работе: отсюда и дрожь нетерпения. К какой именно работе – вопрос уже другой. Ясно одно: вооруженный привилегированными верительными грамотами, он вновь вступил в пасть зверя, в средоточие власти, этот сморщенный от самодовольства пуп земли, к которому рано или поздно ветер прибивает все ангельские шалости, город, где победа означает все.

А теряем мы только победителей?

Эту ночь он проспал в собственной постели. Какая уютная, какая успокоительная фраза: «в собственной постели». Однако подобные чувства в большинстве своем обманчивы, и это исключением не являлось. Да, кровать принадлежала ему, а также и квартира, в которой она помещалась, – пусть и заложенная, однако за два года с тех пор, как он приобрел и то, и другое, спал он в них меньше сорока раз.

А поскольку Свиттерс родился на пересечении знаков Рака и Льва – иначе говоря, одна сила неодолимо влекла его к пещере отшельника, другая – в центр сцены, – он одновременно тосковал по привычности персонального домашнего уюта – и испытывал отвращение при мысли об оковах неизменности и собственности. По крайней мере астрологи списали бы это раздвоение чувств на час рождения. А иные, возможно, указали бы, что это – просто-напросто четкое отражение в микрокосме фундаментальной природы вселенной как таковой.

Мебели в квартире почти не было. Если не считать нескольких костюмов и футболок, немногие предметы, в ней представленные (включая замороженные продукты на той стадии распада, что наводит на мысль о спецэффектах мексиканских фильмов ужасов), были куплены по меньшей мере за два года до того.

Чем больше вокруг рекламы, тем меньше его тянет на покупку?

В зависимости от степени своего… а чего, собственно? – страха? отчуждения? корыстных интересов? человечности? – люди взирали на новое главное здание Центрального разведывательного управления с разных психологических ракурсов. Свиттерсов ракурс отличался скорее нейтральностью. Ведь сам Свиттерс был, пользуясь определением Бобби, «нейтральным ангелом».

Вот и насчет ангелов нейтралитет соблюдал. То есть насчет библейских ангелов. В те редкие минуты, когда Свиттерс вообще о таковых задумывался, он был склонен сравнить ангелов с летучими мышами. Одних без других он себе просто не представлял. Это же совершенно очевидно. Ангелы и мыши – две оборотные стороны одной и той же медали, разве нет? Один крылатый антропоморф как второе «Я» другого.

Белый и сияющий небесный ангел символизирует добро. Темная и коварная ночная мышь ассоциируется со злом. И однако ж неужто все настолько примитивно?

Летучие мыши на самом-то деле – милые, безвредные (разносчики бешенства – менее одного процента) мелкие млекопитающие, приносящие человечеству немалую пользу: они уничтожают огромное количество насекомых и в тропических лесах опыляют больше цветов и деревьев, нежели пчелы и птицы вместе взятые. Ангелы же, напротив, зачастую являлись как исполненные гнева мстители с суровым посланием – они врукопашную сходились с пророками, выселяли законных жильцов, потрясали пламенеющими мечами. А «опыление» в их случае сводилось к зачинанию детей с потрясенными смертными женщинами. Так с которой из этих двоих разновидностей вы бы охотнее столкнулись в полуночном переулке?

Однако и у ангелов есть свои плюсы. Создания удивительные и чудесные, они привносят древнюю непостижимость в современную повседневность. Скептики, закатывающие глаза при одном лишь упоминании о привидениях, пришельцах из космоса или «Кругов на полях» (не говоря уже о парниковом эффекте), над ангелами так вот сразу глумиться не спешат. По данным опроса Гэллапа,[136] более половины населения Америки в ангелов верит. Так сверхъестественное и по сей день оказывает влияние на рациональный мир.

В большинстве своем женщины боятся летучих мышей. Даже Маэстра. Насколько можно установить, причина здесь – вовсе не в подсознательном страхе перед «опылением», высеиванием дурного семени.

Женщины скорее опасаются, что мыши запутаются у них в волосах. Да, но святой Павел постановил, чтобы женщины покрывали в церкви голову «для Ангелов».[137] В эпоху святого Павла слова, означающие «ангел» и «демон», были взаимозаменяемы, и существовала некая разновидность ангелов/демонов, якобы охочая до женских волос. Запутавшиеся в волосах ангелы. Запутавшиеся в волосах мыши. И снова – разница не столь существенная, как покажется на первый взгляд. Стало быть, в какой-то точке ангелы и летучие мыши сливаются воедино. И тогда, как в математическом пространстве, у монеты оказывается только одна сторона. Где эта точка? Где и когда сходятся свет и тьма? Конец Времени – или скорее Сегодня Суть Завтра, – верно, ответствовал бы: «В смехе».

В пределах ЦРУ противоположность нейтрального ангела – это ковбой. Ковбои свято уверены, что сражаются на стороне света (каковой отождествляют с добром и не иначе), однако, поскольку они настаивают на абсолютном суверенитете света над тьмой – и для обеспечения сего суверенитета не остановятся перед любым темным деянием, – в итоге итогов они преобразуют свет в тьму. Но это – именно преобразование, а не слияние. Смех в уравнение вообще не включается.

Засим, когда недоброжелатели глядят на штаб-квартиру ЦРУ и усматривают там зло, они не слишком-то заблуждаются. Чего они, однако, в упор не видят – и что почти всегда видел Свиттерс (в данный момент неуклюже выбирающийся из такси перед входом в здание), – так это фабрику, «на ура» производящую те самые палки, которые того и гляди окажутся вставлены в ее же собственные колеса.