– Да-а; – согласилась Сюзи. – С ума сбеситься. Но, понимаешь, как я могу об этом писать, если, ну, я же не знаю, о чем там говорится.

– Мы можем строить гипотезы.

– Это как?…

– Да так: исходя из двух опубликованных пророчеств, попытаемся просчитать содержание последнего и недостающего. Что за прогноз спорного происхождения в силах заставить современного Папу реветь в три ручья на протяжении целых трех дней?

– И при этом кому-то принести радость.

– Именно. Поразмысли-ка.

Судя по тому, как Сюзи наморщила лобик, в голове ее проистекала бурная работа мысли.

– Ты такая хорошенькая, когда хмуришься, – заметил Свиттерс.

Предложение сводного брата явно устрашило ее и озадачило – и в итоге Сюзи наложила на него вето.

– Нет, я просто хочу пересказать всю историю как есть. Ну, то есть про детей и Богородицу и все-все. Даже сестра Френсис почти ничего про это не знает. Она сама так сказала. А уж класс так и вовсе ни сном ни духом. Это такая красивая история, я хочу просто взять да и записать ее для всех. О'кей?

Свиттерс пожал плечами.

– Это твоя развлекаловка, не моя. Я помогу тебе упорядочить материал, если хочешь, и – вперед.

Девочка опустила глаза.

– Свиттерс? Ты огорчен?

– Nein, – солгал он. – Огорчает меня только одно: что власти до сих пор не упекли тебя за решетку. Ты слишком чертовски хорошенькая, чтобы беспрепятственно разгуливать на свободе. Ты – ходячая угроза общественному спокойствию.

– Свиттерс.

– Держу пари, подмышки твои на вкус – что клубничное мороженое.

Девочка между тем соскользнула к нему на колени и теперь обхватила его смуглыми ручонками за шею, все крепче стискивая объятия: мышцы ее язычка подрагивали, точно сухожилия у изготовившегося к прыжку гепарда, – когда с очередным обходом в комнату явилась мать.

– Дети, дети! – пожурила Юнис.

– Или мне уже нельзя выказать старшему брату толику любви и благодарности? – вызывающе осведомилась Сюзи.

– Ты слишком много смотришь телевизор, юная леди, – отозвалась Юнис несколько загадочно.

Вспыхнув, Сюзи вскочила на ноги, уже готовая оправдываться, но тут вмешался Свиттерс.

– Матушка права, – невозмутимо проговорил он. Дотянувшись до края стола, он схватил чугунную пепельницу в виде кастрюли с длинной ручкой и на ножках (раннеамериканский стиль!) и ею указал на сорокадюймовый «Sony» в противоположном конце комнаты. – Вот она, проблема! – возвестил Свиттерс. – Разве не обладает эта штука магической властью тотемного столба и крысиным сердцем? Умри, демонический ящик, умри же! – С этими словами он швырнул пепельницу в телевизор, расколов пластмассовый корпус и промахнувшись мимо экрана (уж нарочно там или нечаянно) на какую-нибудь долю дюйма.

Пепельница, сувенир из Монтичелло,[118] с громким лязгом отскочила на пол; мать издала нечто среднее между сдавленным вздохом и визгом, а Сюзи уставилась на сводного брата так, как если бы видела перед собою самый поразительный из феноменов, украшающих нашу землю со времен происшествия в Фатиме (Португалия, 1917 год).

Решив на сей раз уклониться от ужина в кругу семьи, Свиттерс незамеченным выскользнул из дома и покатил к «Ранчо «Кордова», где, как он знал, есть «KFC» с окошечком для обслуживания автомобилистов.

– Я так понимаю, – объявил он подтянутому, хотя и прыщавому юнцу, отпускающему заказ (примерно таким Свиттерс воображал себе Брайана), – что «KFC» и по сей день использует подлинный полковничий рецепт. Это правда?

– Э, да, сэр, чистая правда.

– Одиннадцать секретных трав и специй. Так говорят.

– Да, сэр. Именно так.

– А вы мне их не назовете, будьте так добры?

– Что?

– Ну, одиннадцать секретных трав и специй. Перечислите их, пожалуйста.

Сбитый с толку юнец заморгал – да так яростно, словно надеялся, что в какой-то момент откроет глаза – а клиент и его нахальный красный автомобильчик исчезнут бесследно.

– И нечего отмалчиваться, – рявкнул Свиттерс. – Если с ходу не вспомните все одиннадцать, назовите хотя бы девять или десять.

Парнишка взял себя в руки.

– Э, я прошу прощения, сэр. Это наш секретный рецепт. Будьте так добры, проезжайте, не задерживайтесь.

– Я заплачу вам сорок долларов. – И он помахал перед угреватой физиономией двумя банкнотами.

– Нет, сэр, – отозвался юнец, оглядываясь через плечо с видом отчасти испуганным, отчасти сердитым, из серии «а вот я сейчас пошлю за менеджером». – Я не… Будьте так добры, проезжайте, пожалуйста.

– А что, если я скажу вам, что у меня в багажнике заперта ваша девушка?

Глаза его расширились до предела, а прыщи, казалось, вот-вот полопаются. Юнец явно собирался не то заорать, не то убежать, либо и то, и другое сразу – однако не сделал ни того, ни другого по одной простой причине: Свиттерс настолько мощно пригвоздил его к месту свирепым, гипнотизирующим взглядом, что тот был, можно сказать, парализован.

– Ян-н-не… – слабо залепетал он. – Я всего лишь кассир. Я ничего не знаю… насчет готовки.

– То есть вы не предадите полковника ни во имя денег, ни во имя любви? Ни даже для того, чтобы спасти жизнь своей девушки? – Свиттерс резко умерил интенсивность взгляда – и озарил юнца улыбкой, что радугой расцветила бы карусель. – Поздравляю! Ты на коне, парень! Ты прошел испытание. – Он протянул руку, но у потрясенного кассира не нашлось сил даже пожать ее. – Я – агент… э-э… По, Одубон По из Центрального разведывательного управления. Как тебе наверняка известно, главная задача ЦРУ сегодня – защищать корпоративные интересы Америки, как, например, полковничьи одиннадцать загадочных трав и специй, от вероломных иностранных конкурентов. Ты играешь важную роль в этой борьбе, друг. Отлично сработано, просто отлично! Твое правительство гордится тобою – я уверен, что и полковник тоже гордился бы, если бы наш обожаемый старый сукин сын не отбросил бы копыта – увы, он мертв, мертв, как подливка, что вы, жулики-гастрономы, льете на его доверчивые галеты.

Свиттерс швырнул юнцу двадцатку.

– Возьми отгул на эту ночь, – посоветовал он. – Уломай какого-нибудь туповатого взрослого купить тебе блок из шести бутылок. Местного производства, разумеется. Сакраменто воистину образцово-показательный американский город, а ты – самый настоящий американский герой! – Свиттерс завел мотор. – Твою девушку я высажу на следующей же остановке! – крикнул он через плечо и с визгом вырулил с парковки, оставляя за собою след из жженой резины – этого количества хватило бы вычернить физиономии всего актерского состава в «Эмосе и Энди»[119] едва ли не на весь сезон.

С куриной ножкой по-кейджански[120] в видавших виды, но не утративших жемчужного блеска зубах он покатил назад, на запад, с ревом устремившись в пылающий, оранжадный закат, – ни дать ни взять месть природы Людовику XIV.

Около десяти – Свиттерс восседал на кровати с пологом на четырех столбиках, обложившись подушками, и читал «Поминки по Финнегану» – в дверь тихонько постучали, и в комнату на цыпочках прокралась Сюзи.

– Ты пропустил ужин, – упрекнула она.

– Я поужинал в кафешке. Как там оно?

– Папан бухтит. Хочет знать, с какой стати ты, ну, набросился на его телевизор.

– Понимаю. Хороший вопрос. Я и сам дивлюсь. Наверное, можно сформулировать так: эти несколько дней, что я безвылазно торчу в пригороде, пробудили во мне беса.

– То есть тебя дьявол заставил? – уточнила Сюзи, не то хмурясь, не то усмехаясь.

– Ну нет, родная, ничего подобного. Дьявол не заставляет нас делать что бы то ни было. Так, к примеру, дьявол не превратит нас в подлецов. Скорее, когда мы ведем себя как подлецы, мы создаем дьявола. В буквальном смысле. Наши собственные дела его порождают. И наоборот, когда мы проявляем сострадание, великодушие, милосердие, мы привносим в мир Бога. Но это все к делу не относится. Думаю, если ты скажешь папе, что я набросился на его телевизор из любви к жизни, это будет чистая правда.