Разносчик стал появляться нерегулярно и не так часто, как раньше.

— Экономия горючего, — говорит он со своей обычной улыбочкой, в которой теперьзаметна насмешка. — Заранее прошу прощения: больше не будет ни мяса, ни яиц.

Видимо, это забота о нашем здоровье. Или пришельцы — вегетарианцы?

— Позвольте взглянуть на вашего, — просит парень, впервые пересекая порог нашегодома. Он не ждет разрешения, а сразу подходит к ванне и смотрит на спящего. —Интересно, каким он будет?

Я не имею об этом ни малейшего понятия, и это меня тревожит.

— Уверен, что он отблагодарит вас за помощь.

Я нервничаю. Правила категорически запрещают любые визиты. Что, если женщинапроснется раньше времени и застанет гостя? Что, если на меня донесет сосед? Ятрогаю его за плечо, пытаюсь оттеснить к дверям, спрашиваю шепотом:

— Что интересного вы видели в последнее время?

Он говорит про какие-то гигантские машины, которые укатили на север. По ночамтам загорается яркий свет, доносится грохот, что подтверждает слухи: как онслышал, там ведется строительство нового города.

Я спрашиваю, что за люди построили эти огромные машины. И куда подевались они?

— Их перевели. Где-то всегда идет работа. Постоянно.

Он улыбается. Его взгляд пытается что-то мне подсказать.

Когда мы оказываемся в дверях, парень останавливается.

— Раз в неделю, — говорит он напоследок. — Не знаю, по каким дням. И ни мяса, нияиц. А хорошенький у вас мальчуган. Просто прелесть!

Я ежедневно принимаю в подвале душ. Экономно расходуя мыло, я уже полгодаумудряюсь ходить чистым. Одежда так плохо сидит на мне потому, что она чужая, изстенных шкафов и гардеробов. Перепачкав все вещи, я вывешиваю их на солнце,устраивая световую и тепловую чистку.

Одно время мне хотелось казаться женщине привлекательным, и сначала онаотносилась к этому благосклонно.

Но теперь у нее появились сомнения насчет секса. Она все время отвлекается, то идело бегает к приборам, все чаще жалуется на усталость и отсутствие влечения.Наличие ребенка-мужчины делает ее раздражительной. Я бы не возражал, чтобы оназабеременела, хотя, конечно, беременность вызовет проблемы. У нее и так есть, оком заботиться. Но потом я сообразил, что раз Голос может обращаться прямо ксознанию, врезаясь в мешанину переплетенных нейронов, то почему бы ему невоздействовать на органы и железы и не усыпить наши непоседливые сперматозоиды ияйцеклетки?

Однажды ночью я просыпаюсь в одиночестве и испытываю желание. Я спускаюсь вниз иговорю ей об этом, но получаю резкий отказ. Она стонет, закатывает глаза, едване лишается чувств.

— Я не могу заниматься этим!

Нашей близости настал конец — теперь я в этом не сомневаюсь. Одновременно меняохватывает грусть и чувство облегчения, потому что ощущаю себя свободным.

С утра следующего дня женщина спит в гостиной, постелив простыню прямо насияющий жесткий пол. Меня она больше не оставляет на посту одного. Рядом сдверью она поставила ведро для отправления естественных нужд. В редкие моменты,когда она смотрит на меня, ей не удается скрыть презрение.

Я вижу свой последний разборчивый сон.

Я стою на берегу, на бесцветном песке, а на меня с ревом наступает валсверкающей океанской воды. Вдруг появляется женщина. У нее, как у мужчины вванне, удлиненный череп, свидетельствующий о сверхинтеллекте, но лицо совершенночеловеческое, выражающее смесь страха и сочувствия, а также недюжинную силу,порождаемую убежденностью.

— Мы считаем, что они не правы, — начинает она. — Пожалуйста, не забывайте это.Не все мы такие, как они.

Я киваю, пытаясь показать свою признательность. Но она перебивает меня:

— Это все, что мы в состоянии для вас сделать.

Она говорит на неведомом мне языке, тем не менее мне понятно каждое слово.

— Всего наилучшего, — говорит она и плачет.

Я пытаюсь ее обнять, для чего делаю шаг вперед и раскрываю объятия... Но тут наменя обрушивается вода; и пляж, и она скрываются в водовороте. Я пытаюсьвосстановить ее облик в памяти, но это совершенно неосуществимо.

Появляется новый разносчик. Ему всего десять лет, и он вынужден дважды ходить кфургону, чтобы донести скудный паек до крыльца — ни шагу дальше! Я стою накрыльце и жду, когда он принесет остаток. Свежий воздух приятно щекочет ноздри.Лужайка заросла сорняками, среди которых покорно гниет мебель. Уже поздняяосень, вернее, начало зимы. Деревьям давно положено сбросить листву, однако всевокруг пахнет весной; видимо, и климат, и растительность попали под мощныйконтроль.

Мальчишка с трудом волочет мешок. Он не только мал, но и, судя по виду, плохопитается. Однако он тащит мне еду с фанатической целеустремленностью. Когда яспрашиваю о прежнем разносчике, он коротко отвечает:

— Кончился.

Что бы это значило?

— Кончился, — повторяет он, злясь на меня за непонятливость.

Услыхав наши голоса, женщина просыпается и подходит к двери.

— Немедленно сюда! — кричит она.

Бросив напоследок взгляд на усовершенствованный мир, я спешу на зов, взвалив наспину мешок. Паренек тем временем заводит свой фургон. Выглядит он по-дурацки:маленькая головка, перекошенное личико на высоте руля. Он сворачивает ксоседнему дому. Я не знаю, кто в нем живет. Какие сны снятся его жильцам?

Женщина осуждает меня за равнодушие и безалаберность, вообще за все. Я болеебезопасный объект осуждения, чем низкокачественный ячмень и рис.

— Поди сюда! — приказывает она.

Возможно, я подчинюсь, а возможно, и нет.

— Иначе я позвоню и пожалуюсь, — грозится женщина.

Этого она не сделает. Во-первых, она меня боится: вдруг я отомщу? Во-вторых, ейневыносима мысль об одиночестве. Мне достаточно одного взгляда, чтобы лишний разэто понять, а заодно заставить ее вобрать голову в плечи. Как я ей ниненавистен, не будь меня рядом, она бы испугалась, что жизнь окончательнопотеряла смысл.

Будущее само обрекло себя на гибель, а потом опомнилось и попыталось спастись.

Но это все равно, что пытаться обуздать циклон: будущее слишком обширно ихаотично, чтобы действовать целенаправленно и стремиться к чему-то конкретному.Некоторые люди будущего твердили, что у них нет права вторгаться в прошлое.«Зачем нам сживать со свету первобытных людей? — говорили они. — Мы натворилибед и должны смириться со своей участью».

Однако большая часть представителей вида считала по-другому. Владея энергиейдвух планет, настоящей и прошлой, они считали, что у них есть хорошие шансы науспех.

Однако они не знали о тайном движении в своей среде. О втором, подпольномголосе.

Разбуженный сиренами, я бегу вниз и застаю момент рождения мужчины-дитя. Онвеличественно восседает в ванне. По его волосатому телу стекает густая жидкость.Сирены умолкают, сменяясь криком женщины:

— Вы только на него посмотрите! Посмотрите на него!

Мужчина корчится и кашляет до тех пор, пока не прочищает легкие. Потом онморщится и что-то говорит на языке будущего. Ближний аппарат включается ипереводит его слова:

— Я хочу воды. Холодной воды. Принесите мне воды.

— Я принесу, — вызываюсь я.

Женщина пребывает в бурном восторге.

— Какой вы милый, сэр! Это я о вас позаботилась. Только я одна.

Мужчина-ребенок говорит опять.

— Я хочу пить, — переводит машина.

Оба голоса звучат нетерпеливо.

В кухне у двери стоит тот самый ломик, которым я выковыривал из стены ванну. Сним я и бегу к «новорожденному». Наверное, во мне давно, с самого началакопилась ярость: ведь этот тип и такие, как он, уничтожили мой мир. Яразмахиваюсь и наношу ему удар, прежде чем он опомнится и окажет сопротивление.

Женщина издает вой и застывает от потрясения.

Удлиненный череп оказался совсем хрупким: он раскололся от первого же удара,заполнявший его студень разлетелся по всей комнате.