И тут происходит нечто любопытное. Когда ученики возвращаются, Иисус уже не нуждается в их рыбе. Он уже приготовил пищу и зовет учеников обедать; теперь Он — хозяин, приглашающий их к трапезе. Этот факт одновременно и полон тайны, и легко расшифровывается. Хлеб — это Он Сам: «Я есмь хлеб жизни». Он — умершее пшеничное зерно, приносящее плоды стократно и обогащающее всех людей до конца времен. Его Крест, на котором Он Сам Себя предал, — это чудесное умножение хлебов, Божественная победа над искушением дьявола соблазнить людей хлебом земным и тем, что сенсационно. Только любовь может осуществить истинное умножение хлебов. Количественные, материальные дары при разделении уменьшаются. Любовь же растет тем больше, чем больше отдает себя. Иисус — и хлеб, и рыба, погрузившаяся в воды смерти ради нас. Так этот завтрак, предлагаемый Иисусом на границе времени и вечности, становится намеком на Евхаристию. «Придите, обедайте», — говорит Он, давая нам переступить границу времени и смерти.
Все отдать, чтобы все получить
Вот первый образ Церкви: прежде всего, Церковь — это евхаристическая община. В ней на опыте проживается то, что ново и что как раз и отличает Церковь от всех других сообществ. Бог приближается к нам. Бог отдает Себя нам. Он становится нашим хлебом, так, что мы начинаем по-настоящему жить Им Время и вечность взаимно проницают друг друга; то, что сильнее смерти, вторгается во время. Мы принимаем пищу, которая не подвержена риску смерти и превратностям становления; пищу, которая пребывает и вводит нас в неизменное. Мы становимся общиной только благодаря Евхаристии, Пасхальной тайне пшеничного зерна, Которое умерло. Но что все это означает? И как это происходит? Для правильного ответа на этот вопрос практического свойства парадокс, который мы только что отметили, кажется мне крайне важным.
Сначала Иисус просит у учеников еды; чтобы ответить на эту просьбу, они должны отправиться и действовать по Его Слову. Но, когда они возвращаются, оказывается, что дающий — Он. Это внешнее противоречие — вовсе не недостаток логики со стороны рассказчика, я значит, недостаток логики Самого Господа. Наоборот, оно раскрывает внутреннее измерение Евхаристии и внутреннее измерение христианской жизни. Речь совершенно не идет о какой-то тактике, чтобы испытывать людей: сначала дайте, а потом получите что-то взамен. Речь идет о чем-то гораздо большем: о внутренней закономерности, от которой невозможно отказаться и в которой есть множество аспектов. Я вкратце скажу лишь о нескольких.
Когда Иисус обращает к ученикам Свою просьбу, они еще не узнают Его. Они должны дать еды какому-то голодному незнакомцу. И, только научившись этому жесту, взращивающему в них милосердие, они становятся восприимчивы к новой пище, к другому хлебу, которым делается для нас Бог во Христе. Социальная сторона Евхаристии не есть нечто добавочное по отношению к ней: она есть пространство, без которого Евхаристия не может действовать.
Нечто подобное произошло во время умножения хлебов: прежде всего мальчик должен был отдать драгоценное даяние своей матери; затем каждый лично должен был разделить то, чего, казалось, едва ли достаточно для одного человека. Именно так совершилось умножение хлебов. И именно так оно совершается вновь и вновь. В этом есть нечто очень глубокое: ученики, отправляющиеся ловить рыбу для Иисуса, должны, по сути дела, отдать себя самих. Только тот, кто отдает себя, открывает, что ему уже все дано, что на самом деле он лишь дает de tuis donis ас datis («от Твоих даров и даяний»), из того, что сам получил Прежде чем получить дар Божий, мы должны отдать себя, В конечном счете все исходит от Бога. Однако дар Божий не может достичь нас, если мы прежде не были щедры. В конечном счете, все есть благодать, потому что самое важное в этом мире — жизнь, любовь Божия — не могут быть созданы нами, это дар Божий. Только отдавая себя, мы оказываемся вознаграждены; только следуя за Христом, мы свободны; только принося жертвы, мы получаем то, чего никоим образом не заслуживаем.
Так, через эту простую историю, проясняется вопрос, который со времен Реформации порождал страстные разногласия в христианском мире. Все отдать и все получить — это не два отдельных, несовместимых действия, а действия, как мы здесь видим, взаимно переплетающиеся. Поэтому первая, главная истина — та, что жертва Христова единственна и достаточна для всех нас. Нужно сказать, что мы можем присутствовать при ней только как получающие, и было бы самонадеянно думать, будто мы что-то добавляем. Но в то же время — и в этом нет противоречия — Его жертва дарует нам благо только если мы все оставим и все отдадим Христу. Тот факт, что жертва Христова дана нам в жертве Церкви, ни в чем не уменьшает Его дара; наоборот, он делает более видимым все величие Его Человечества: Бог действует по-человечески. Именно в самых величайших Своих тайнах Он полнее всего принимает и являет человеческую сущность.
Но вернемся к евангельскому тексту. Мы сказали, что, размышляя над историческими образами, Иоанн воспринимает образы сущностного и неизменного. В образе Галилейского утра он дает нам увидеть образ Церкви, суть христианской жизни. Первый образ Церкви, данный нам, тут же связывается с Евхаристией, ее центром Церковь — это Евхаристическая община. Она образует единство с Господом. И вместе с тем открывается глазам бездна человеческой и Божественной истины, кроющейся в простых словах Воскресшего: «Придите, обедайте».
Полнота и единство
Но я хотел бы еще коротко упомянуть о втором аспекте образа Церкви, который, как мне кажется, этот текст раскрывает. Речь идет об удивительной истории со 153 рыбами. Можно быть уверенными, что Иоанн приводит эту цифру не из простой склонности к точным фактам. Его Евангелие, но еще больше — Откровение постоянно используют символику чисел, так что Отцы Церкви были правы, пытаясь отыскать зашифрованное значение, которое евангелист вкладывал в это число. Конечно, мы не можем решить наверняка, какое же из толкований правильно. Это как раз противоречило бы сути символического послания, стремящегося привлечь внимание к тому, что неопределимо в точных терминах. Но в какой-то степени можно остановиться на толкованиях, отвечающих внутренней направленности самого Евангелия, а значит, не вносящих ничего нового, но освещающих под другим углом то, что мы уже знаем Здесь мне кажутся убедительными два толкования.
Одно из них, которое мы находим уже у Отцов Церкви, отмечает, что 153 — это число, кратное 17. Семнадцать же — это число народов, упомянутых Лукой в рассказе о Пятидесятнице. Это число означает целостность, полноту: как 17 народов в тексте Луки изображают Церковь всех народов, так и 153 рыбы говорят о величии Церкви Иисуса Христа, собирающей самых разных рыб и всем им дающей место. Это образ кафоличности Церкви, в которой есть много обителей и место для всех. Церковь многочисленных обителей, Церковь множества рыб — это прекрасный, но и требовательный образ. Ибо он означает, что изначальный замысел Бога о Церкви — это не местная община, а Вселенская Церковь в своей целостности и единстве.
Вселенская Церковь — это не сумма общин, сливающихся друг с другом, чтобы быть более эффективными или еще по каким-то причинам, она существует с самого начала, и именно в ее лоне рождаются общины. Именно на это очень ясно указывает рассказ Луки о Пятидесятнице: Вселенская Церковь, Церковь всех народов, говорит нам святой Лука, существовала прежде общин. Сеть со 153 рыбами доносит до нас ту же истину, но только выраженную символическим языком Иоанна.
Все это очевидно также, если задуматься над внутренним происхождением Церкви: Христос в Церкви вовсе не равен основателю какого-либо сообщества. Он основал ее отнюдь не как сообщество, как нам показывает современный экзегезис. Он основал ее не какими-то отдельными действиями, а Своим бытием, Своим существом пшеничного зерна, Которое умирает. Но отсюда следует и совсем иное отношение. Христос — не основатель сообщества, на волю которого при надобности ссылаются. Он — настоящий Источник Церкви через Евхаристию. Вот почему Церковь связана с Ним прежде всего не рядом юридических установлений, но несома Им в общности бытия. Павел говорит даже так: есть только один Избранный, но мы все — одно во Христе (см. Гал 3,26).
