Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Лк 5, 1-11

В течение последних 20 лет все мы много размышляли и спорили о священстве. Во всех этих дискуссиях оно открылось как нечто более живое, чем многие скороспелые аргументы, с помощью которых от него хотели избавиться как от ложного понимания сакрального, чтобы заменить его чисто функциональным служением во вполне определенное время. Постепенно более ясно проявились предпосылки, которые сначала, казалось бы, делали аргументацию неотразимой. Преодолев предвзятость, мы оказались также в состоянии прийти к более глубокому пониманию свидетельства Библии во внутреннем единстве между Ветхим и Новым Заветом, между Библией и Церковью, так что мы уже не зависим от воды водоемов, которая то вообще иссякает в гипотетических вопросах, то ссыхается до ничтожных остатков; мы вновь находим доступ к живой воде веры Церкви всех времен (см. Иер 2,13).

Если я не ошибаюсь, в будущем встанет такой вопрос: как мы, в конце концов, читаем Библию? В эпоху создания Канона, который был как таковой учреждением и Церкви, и ее кафоличности, св. Ириней Лионский должен был прежде всего ответить на этот вопрос, затрагивавший саму возможность церковной жизни. Ириней почуял в свое время, что принцип приспособления христианства к злобе дня и Aufklärung (то есть того, что называют гнозисом), угрожавшим тогда самому фундаменту Церкви, влечет за собой разрушение Библии и разделение между Библией и Церковью. Это важнейшее двойное разделение является завершением внутреннего распадения Церкви на общины, где каждая оправдывает себя с помощью произвольного отбора источников. Разъединение источников веры влечет за собой распад общности и наоборот. Гнозис, пытающийся представить процесс разложения - разделение между Заветами, между Писанием и Преданием, между образованными и необразованными христианами - как нечто абсолютно разумное, представляет собой на деле феномен дезинтеграции. Напротив, именно единство Церкви являет единство того, чем она живет, и наоборот, она живая, только если черпает жизнь в целостности, в единстве многообразия между Ветхим и Новым Заветами, между Писанием, Преданием и практическим претворением Слова в жизнь верующими. Но как только мы подчиняемся логике разрушения, то оказывается, что и собиратъ-то нечего.

Образ священника и его отражение в рассказах о призвании в Лк 5, 1-11 и Ин 1, 35-42

В качестве первого текста я выбрал отрывок из Евангелия от Луки (5, 1-11). Это прекрасный рассказ о призвании, в котором говорится, как Петр и его друзья по слову Господа второй раз отплывают на глубину озера после целой ночи безуспешного труда. улов, который они получают, так обилен, что сети почти прорываются: и именно тогда звучит призыв: ты станешь ловцом человеков. Я особенно люблю этот эпизод, в котором ощущается утренняя свежесть первой любви, начала, исполненного надежды и готовности; каждый раз, как я думаю об этом, я вспоминаю о ясности и свежести моего собственного начала пути - об этой радости в Господе, о которой говорит Псалом начала Мессы: «И пойду я к жертвеннику Божию, к Богу радости, веселящему юность мою» (Пс 42, 4 Вульг), к Богу, Чье Присутствие всегда и вновь оживляет радость юности, потому что Он - Сама Жизнь, а значит, источник истинной молодости.

Но вернемся к тексту. Он сообщает, как люди стремятся к Иисусу, желая слышать Слово Божие. Он Сам находится на берегу озера; рыбаки вытаскивают из воды сети, и Иисус входит в одну из двух лодок, в лодку Петра, Он просит его отплыть от берега, а затем садится и начинает учить. Лодка Петра становится «кафедрой» Иисуса Христа. Потом Он говорит Симону: отплывите на глубину и закиньте сети. Рыбаки провели всю ночь в бесплодной ловле, и кажется неразумным снова отправляться ловить рыбу на восходе. Но Иисус уже стал для Петра чем-то таким важным, таким определяющим, что он может сказать: по слову Твоему я это сделаю. Слово Иисуса сделалось более реальным, чем то, что опытно представляется реальным и бесспорным Галилейская заря, свежесть которой, кажется, так и вбираешь, читая это описание, становится образом новой зари Евангелия, наступающей после ночи тщетных попыток, которыми всегда являются наше собственное действие и наша собственная воля. Когда затем Петр и его друзья возвращаются, их лодки полны; преизобилующие блага, которые они получили, даже едва не прорывают сети, и сохранить добытое им удается только вместе. Петр здесь проходит нечто гораздо большее, чем только внешний путь, и совершает руками нечто большее, чем просто какую-то работу. Это становится для него путем внутренним, значимость которого Лука подчеркивает, как бы обрамляя его двумя словами. Евангелист говорит, что перед рыбной ловлей Петр назвал Господа epistata, что значит приблизительно «Учитель», «Наставник» , «Равви». Но, возвращаясь, он падает перед Иисусом на колени и называет его уже не «Равви», а «Господи» (Kyrie); то есть использует Божественное имя. Петр прошел путь, ведущий от Равви к Господу, от Наставника к Сыну. И пройдя его внутренне, он становится способен ответить на призвание.

Здесь явен параллелизм с Ин 1, 35-42, первом в четвертом Евангелии рассказе о призвании. Там говорится о том, как два первых ученика, Андреи и другой, чье имя не названо, приходят к Иисусу, пораженные словами Крестителя: вот Агнец Божий! Они ощутили как сознание собственной вины, которая следует из этих слов, так и надежду, которой является для грешника Агнец Божий, берущий грех мира, чувствуется, ощутили, насколько и то, и другое еще непрочно; как шатко еще их апостольское призвание. Они осторожно следуют за Ним, ничего не говоря; по-видимому, они еще не решаются с Ним заговаривать. Поэтому Он оборачивается и спрашивает их: что вам надобно? Ответ кажется еще неловким, слегка робким и стесненным: Равви, где живешь? Или, ближе придерживаясь оригинала, где пребываешъ? Где твое жилище, место обитания, чтобы мы могли пойти туда? По этому поводу нужно заметить, что слово «пребывать» - одно из самых значительных в Евангелии от Иоанна.

«Придите, и увидите!». Это соответствует концу рассказа о призвании Нафанаила, которому Господь сказал: «Увидишь более сего» (1, 50). Приход уже подразумевает, что человек увидит нечто; только приходя, мы оказываемся в поле зрения Христа и видим вместе с Ним. Действительно, над местом Его пребывания открыто небо, сокровенное пространство Бога (1, 51); и человек находится там во Свете Божием. «Придите, и увидите!» - это перекликается также с причастным Псалмом Церкви: «Придите, и увидите, как благ Господь» (Пс 33, 9). Только приходя, можно увидеть. Желание открывает глаза Как когда-то, в раю, вкус к запретному открыл глаза нашим прародителям, открыл столь трагически, так вкус к истинному, напротив, открывает глаза на благость Бога. Увидеть можно, только придя туда, где Иисус пребывает. Это невозможно, если не дерзнуть прийти. Иоанн замечает: «Было около десятого часа» (1, 39), то есть поздний час, в который обычно ничего не предпринимают; однако он становится часом, в который происходит решающее событие, которое нельзя отложить на потом. Некоторые апокалиптические толкования видели в этом часе последний час. Тот, кто приходит к Иисусу, вступает в окончательное, в конец времен; он касается Парусии, уже присутствующей реальности Воскресения и Царства Божия.

Итак, мы видим, приходя: у Иоанна это выражено таким же образом, как и у Луки. После первых слов Иисуса оба ученика назвали Его «Равви». Когда они приходят в себя после встречи с Ним, Андрей говорит своему брату Симону: «Мы нашли Христа» (1, 41). Идя к Иисусу, оставаясь подле Него, он прошел путь от Равви к Христу, он научился видеть в Наставнике, Учителе Христа, а этому можно научиться, только находясь рядом Так мы замечаем внутреннее единство, существующее между третьим и четвертым Евангелием: и в том и в другом достаточно слова Иисуса, чтобы Апостолы решились идти с Ним. И в том, и в другом они, следуя Его слову, переживают определенный опыт, и каждый раз внутренний путь совершается одним и тем же образом: они приходят и благодаря этому видят.

10
{"b":"136452","o":1}