Сен-Синипул крякнул и ухмыльнулся.
— Твой прозрачный друг предупредит мохнатого и прочих, а ты… — он крутанул прихотливо сложенными пальцами, и…
Аррайда запнулась о что-то в полной темноте, похоже, что о корзину, та развалилась с треском. Наемница тоже упала на четвереньки; слезы боли брызнули из глаз.
И тут костер в круглом очаге затрещал и прыгнул под дымогон, осветив самые дальние закоулки белого шатра, и Сул-Матуул вскочил с постели, окруженный лиловым пузырем защиты, выставив перед собой меч.
Наемница кое-как уселась на корточки, стянула эбонитовый горшок шлема. Отвела со лба налипшие волосы.
Вождь уверился, что опасности нет. Перевел взгляд с Аррайды на чудом не пострадавший Костегрыз, лежащий перед нею.
Держался Сул-Матуул бодро. Только лицо помятое со сна, и на щеке отпечатался шов подушки. И речь выходила не слишком связной.
— Хранители… Духи предков… не убили…
— А должны были?
Он потер кулаком измятую щеку; спросил, запинаясь:
— Как… откуда… ты здесь?
— Твой отец… любит пошутить…
Не отрывая глаз от Аррайды, ашхан нагнулся за луком. Впитал выжженный на дуге узор. И произнес торжественно и строго: ашхан нагнулся за луком. етящийся лук, лежащий между ним и наемницей и чудом не пострадавшийокруженн
— Тебе хватило храбрости пройти наши погребальные пещеры. Ты добыла священный лук Костегрыз. Я дозволяю тебе говорить с Нибани Месой.
И добавил, улыбнувшись:
— Иди к ней, шатер ошую второй от меня. Покажи Костегрыз. И дай мне выспаться.
Аррайда стояла в жилье пророчицы, подпирая головою свод. Та тоже гордо выпрямилась, сжав костлявые кулаки, и казалась лишь чуть-чуть обескураженной.
— Ну что, упертая девчонка? Ты все еще хочешь знать?
— Я не отступлюсь, — хрипло выдохнула Аррайда.
— Да уж…
Нибани хмыкнула себе под нос, раздула угли в очаге, обрамленном закопченными камнями, громко чихнула от попавшей в нос сажи.
— Так вот. Ты не Нереварин, но ты можешь им стать.
Выпрямилась, маленькая и сердитая, острым кулачком ткнула Аррайду в грудь. Плюнула на ушибленные об эбонит пальцы.
— Оставь это здесь. Наши земли оберегают нас, с тобой ничего не случился.
— Без брони я чувствую себя голой.
Нож, только что болтавшийся в коричневой замши ножнах на поясе пророчицы, вдруг оказался в ее руке. Острие коснулось проймы в бахтере Аррайды под мышкой, где пластины не смыкались, чтобы можно было шевелить руками; потом, скользнув вдоль щели на боку, скрипнув по ремешкам, свернуло к паху — и столь же неуловимо вернулось на уровень Аррайдиных глаз:
— В доспехах ты чувствуешь себя «блохою» в панцире, но уязвима со всех сторон. Но если ты станешь ветром — ни стрела, ни меч не смогут тебя настичь.
Пронзила углями-глазами.
Подождала, пока гостья отложит оружие, послушно выпутается из кольчужных колечек и ремешков, пока стащит бахтер, стеганку и сапоги с эбонитовыми пластинами и останется в холщовых штанах и рубахе, босая. Дала ей легкие и удобные плетеные сандалии.
— Обувай — и идем.
Их ухода никто не заметил, только качнулись с костяным стуком колокольчики у входа да раз или два сверкнул в темноте огонек.
Женщины пришли на дюны между стойбищем и морем, здесь резко пахло йодом, рыбой и травой, сухие недлинные стебли шуршали в темноте. Нибани расстелила на них кошму и опустилась на колени, чему кожаное платье с разрезами нисколько не помешало. Негромко звякнули ручные и ножные браслеты, серьги и подвески. Пророчица указала на кошму узкой, смутно видимой ладонью:
— Ложись сюда.
Пепельная буря унялась. Шепот отчетливо раздавался в воздухе.
Аррайда повиновалась. Она лежала на белой кошме под звездами, вдыхая ночной влажный воздух. Казалось, до провисшего неба можно дотянуться рукой. Через небо протянулись алая и белая туманности — сети Лун, и Йоун и Йоуд, Масера и Секунда, совершали по ним свое неспешное движение. Аррайда смутно подумала, какая же из двух — или даже трех лун, если считать остановленную Вивеком над священным градом — подразумевалась в пророчестве о Нереваре, а после вспомнила, что изначально луна была едина.
— Тебе удобно? Хорошо… Освободи свой разум, — словно подслушав мысли, заговорила Меса. — Не пытайся толковать и переспрашивать. Раскрой свое сердце и слушай. Слушай, как слушала я былую пророчицу племени, и как слушали меня те, кто назвались Нереварином до тебя.
Звездная россыпь распростерлась над головой. Что внутри — то и снаружи, что вверху — то и внизу…
— Семь Видений Семи Испытаний Возрождения. Семь Глотков из Чаши Судьбы. "То, к чему он приложит руку, будет сделано. Что осталось несделанным, будет завершено. В рожденном под знаком Башни подкидыше возродятся Звезда и Луна"…
Остуда скользнула по телу Аррайды от горла к бедрам — словно в позвоночник вогнали ледяной прут. Слово в слово повторила Нибани слова из тайного послания императора.
А та словно почувствовала что-то. Пальцы, легкие и сухие, будто крылья мертвых мотыльков, коснулись лица Аррайды.
"Ни мор, ни возраст не смогут повредить ему. Проклятие Плоти убежит от него… В пещерной тьме Азура видит все и заставляет звезды и луну сиять"…
Не прерывая глуховатого речитатива, растянула Нибани шнурок у Аррайды на вороте, холодная ладонь опустилась на сердце, измеряя его биение…
"Глас странника объединит Дома. Три Дома будут звать его Наставником… Рука странника объединит Велотов. Четыре племени зовут его Нереварином…"
Поднимался ветер, принося то ли плач ночных птиц, то ли крики зверья, то ли вой неупокоенных духов; и голос Нибани Месы то отдалялся вместе с ветром, то вдруг звучал отчетливо и резко:
"Он чтит кровь племени неоплаканного. Он поглотит их грех и будет возрожден… Его милосердие освободит проклятых ложных богов, соберет разбитых, спасет безумных.
Одна судьба:
Он произнесет закон для народа Велота. Он говорит про их землю и нарекает их великими".
Аррайда старалась держать глаза открытыми. Но сон приближался, и несла по кочкам, как резвый гуар, нетерпеливая память.
Пахло солью, как тогда, на вершине башни в форте Лунной бабочки, когда Аррайда познакомилась с его командиром Лариусом Варро. Луны медленно катились по дивно прекрасному, закутанному в багряные и белые туманности небу. Цвета в нем было больше, чем в серой растрескавшейся земле с сухими остовами деревьев. Ветер стучал их окостеневшими ветками, шуршал песком и колючими стеблями трамы, завывал среди камней. С ним сливался голос пророчицы, и уже непонятно было, ветер это, голос Нибани Месы или самой пепельной земли, входящей в сердце и навеки заполняющей пустоту беспамятства. Ветер заметал по небу звезды, а вдалеке, как огромное сердце, стучал о берег прибой.
Горькие воды Иллуниби. Балмора. Форт Пестрой бабочки. Гнаар-Мок
От Аррайды пахло ветром. Расправив плечи, она стояла на пороге жилища Кая, и от этого домишко показался скукоженным и особенно маленьким. Глаза Аррайды сияли, как две звезды. Хотя, подумал Косадес, это банальное сравнение. От неловкого движения локтя бумаги со стола слетели на пол, мастер-шпион наклонился за ними, и получилось, что впервые в жизни он смотрит на Аррайду снизу вверх. Косадес хмыкнул.
— Ну? Что?
— Я могу быть Нереварином.
Она вдохнула так глубоко, что скрипнул пластинами бахтер, натянувшись на груди.
— Нибани Меса сказала, что я могу быть им, но она не уверена точно. Ей нужны для сравнения записи жрецов-отступников, — Аррайда наморщила лоб, припоминая. — "Потерянное пророчество" и "Семь проклятий"… и их истолкования.
— Я ожидал чего-то подобного, — мастер-шпион вернул бумаги на место и стал задумчиво выравнивать стопку. — Я обращусь к Мехре Мило. Она или знает, где отыскать апограф, или найдет тех, кто знает. Не маячь, садись и послушай.
Он выбил по столешнице звонкую дробь.
