— Холодное, высокое и царапается, — наконец изволил поведать он. Катька немедленно сунулась на его место. Еще эта застрянет!

— Там мыши, — пригрозил Максим.

— Я их люблю, — пропыхтела Катька. Похлопала ресницами, и выражение лица у нее стало, как у огорошенной обезьянки. — Чего там? Торчит чего-то… нос… холодный.

— Чей нос?

— Ну этого. Что в печке.

— Там что, труп?

— Сам ты…

Катька отдула от губ налипшие волосы; сильнее извернулась, просунув руку в печку до плеча, щупала-щупала и сдалась.

— Ну, что там? Долго будешь молчать, как партизан? — накинулась она на Максима. — Чего там ребрышки?

Даник приоткрыл рот. А Максим ничего путного ответить не успел. Потому что явственно услышал за окном хруст веток и шаги.

Он поспешно сунул фонарики под заранее присмотренное старое ведро. Сыщики, как застигнутые врасплох мыши, кинулись под свои веники.

— Дышать по моей команде…

"Покойники с косами стоят — и тишина…"

Ключ скрежетнул в замке. Хотя его и ожидали, звук наждачкой прошелся по нервам, заставил вздрогнуть каждую жилочку. Непроизвольно дернулись, собираясь бежать, ноги.

— Ой, — сказала Катька.

Данила взял ее за руку. То ли хотел ободрить, то ли сам боялся. Но Катька ободрилась.

— Тихо!

Замок не открывали тысячу лет. Он так скрипел и сопротивлялся, что, не будь заняты игрой, сбежались бы все на свете. Максим еще раз про себя порадовался, как все точно он рассчитал следом за преступником. Игра. Все при деле, под ногами не путаются… и можно никому не объяснять, куда идешь… Да и спать в это время уже хочется… Дверь не поддавалась. Ключ перестал скрежетать.

— У-шел… — одними губами шепнула Катька.

Они испытали одновременно и облегчение, и разочарование. Но тут зашуршали кусты под окнами и медленно, зловеще пошла в сторону ими лично отломанная на окне доска.

Сыщики перестали дышать. А неизвестный одним ловким движением перемахнул подоконник. Доска задвинулась, отрезая им путь к спасению. В бараке стало темно.

Двигаясь все так же уверенно (а по скопившейся тут пыли не скажешь, что у него богатый опыт!), преступник поскользил вдоль стены плавным ниндютским шагом. Не скрипнула ни одна половица. Мгновение — и он уже у печки. Еще мгновение… визг несмазанных петель заслонки… И громкое:

— Не шевелиться! Вы окружены!

Максим ткнул преступника ручкой между лопаток. Тот застыл, как добрый дурень, даже не делая попыток к сопротивлению. Собственно, очень трудно сопротивляться, стоя в полуприседе, с руками, по локоть засунутыми в поддувало. Да еще сжимая ими огромный и достаточно неудобный предмет.

— Шевелиться не буду… — произнес преступник задушенным голосом.

Максим удовлетворенно спрятал ручку в гнездо под обложкой тетради. Осветил преступника извлеченным из-под ведра фонариком, давая друзьям возможность им полюбоваться.

— Ага. Так я и думал, — произнес Даник удовлетворенно. Катька была уверена, что ничего такого он не думал, и вообще о личности преступника она первая догадалась. Но не стала ничего говорить: больно уж торжественный выдался момент.

— Можете присесть, — вежливо сказал физруку Симрик. — Прежде, чем сдать вас органам правопорядка, я бы хотел, — он оглянулся на друзей и поправился, — мы бы хотели задать вам несколько вопросов.

Злодей выдернул из печки руки, заставив Катьку отпрыгнуть, и медленно сел на пол.

— Итак, я сейчас изложу факты, а вы подтвердите или опровергнете их.

— Пусть сначала достанет, а то я умру от любопытства.

— Не буду, — сказал преступник. — У меня руки дрожат.

— Хорошо, — кивнул Симрик строго, — изъять вещественное доказательство мы можем и потом.

— Ничего хорошего, — шепотом фыркнула Катька, но смирилась и плюхнулась на продавленный стул, а Даник угнездился на постаменте "Девочки…"

— Итак, 18 апреля сего года вы и…

Максим последовательно излагал события, сверяясь с тетрадью, и его, затаив дыхание, слушали не только друзья, мемуар Генаши не читавшие, но и сам автор. А когда пересказ завершился, сказал с не приличествующим пойманному злодею презрением в голосе:

— Чужие дневники читать стыдно.

Во второй раз за этот день Максим густо покраснел.

— Я полагал, что он никому не нужен, — немного смущенно признался он. — Валяется среди мусора. Давно, так как страницы покоробленные и сырые. И коричневые от старости.

— Или потому, что их облили газировкой.

Сыщики открыли рты.

Ируська, мстительная Ируська!

— Я должен был об этом догадаться! — готов был рвать на себе кудри Максим. — Она влезла в окно, опрокинула газировку. Утащила дневник и, когда ее спугнули, кинула в кустики?!

— Или спрятала. Да не переживай так!.. — сказал преступник, видя, что Симрик собирается стукнуться головой о стену. — Я гнался за ней…

— И Виолка вас увидела!

— Трижды идиот! Откуда после ужина светит солнце?

Даник быстро прикинул:

— Со стороны тропинки, чуть слева.

— Тогда она видела только обведенный светом силуэт. Я должен был сообразить! Мужчина в белом! В зеленом! Дурак!

— Мы все про это не подумали. И после ужина сюда не ходили.

— Я думал, это Ируська, — подал голос разоблаченный злодей. — Она сидела под кустом. И вдруг бросилась бежать.

— Не от вас — от привидения, — успокоила его Катька. — Вот так и размножаются ежики.

На нее посмотрели в ошеломлении.

— Ну, сплетни. А теперь давай дальше.

— Я… — сказал Симрик. — Я приношу свои извинения. Но там даты не стояли. Я только в конце понял. Ну, что в этом году писалось. И что этот кто-то — в лагере, среди нас. Я ожидал, когда вы начнете действовать.

— Ну, начал, — скорбно произнес физрук. — И что в этом хорошего?

— Так что там спрятано-то? — возмутилась Катька. — Говоришь, что спрятано, а самого важного не говоришь. Издеваешься, да?

Симрик, наученный горьким опытом, отодвинулся.

— Я бы хотел уточнить еще несколько обстоятельств.

Даник поймал и придержал шипящую Катьку.

— Об этом в дневнике не было. Я это вывел логически. И хочу себя проверить.

Физрук развел руками: чего уж теперь…

— Насколько я понимаю, вам никак не удавалось эту вещь извлечь.

Генаша хмыкнул. Ну да, мало, что она тяжеленная и развесистая. Так еще днем и ночью кружатся здесь кто попало. Простите.

Симрик с вежливым кивком принял извинения.

— Я и Степе жаловался. Когда приходил он.

Максим больно стукнул себя по лбу.

— Ой… я ведь слышал. Но думал, это из-за какой приставучей девчонки. Я так увлекся… Вы здорово пишете.

Тут Катька просто взвыла.

— Идиоты в простынях, — не мог утешиться Гена. — Любочка с балетом! Ируська…

— А Валькира с ней справилась.

Сыщики вспомнили и захихикали.

— Не могу я детей бить, — и Андреевич замолчал.

Да, это было просто ужасно, что сделали с человеком. И друг висит над душой. И клад не достать, и Ируська. Понятно теперь, почему тот, первый, физрук умер. Если такая жизнь… тут бы всякий умер.

— Скажи мне, — приставала к Симрику Катька, от жалости переметнувшаяся во вражеский стан. — Ну скажи, почему ты его преступником обозвал?!

— Ну, он обязан был сдать клад государству.

— Ага, сдашь, когда и подойти к нему невозможно! Да Симрик, — гневная растрепанная Катька повернулась к Данику, — он просто выпендриться захотел! Поважничать. Престу-упник…

Толстый сыщик вскочил и сам, добровольно, без понуканий, полез на чердак — только бы она заткнулась. Катька была права, а ему — ему было стыдно.

Стоя на плечах «Девочки», до дыры в потолке дотянуться было просто и даже удобно. А злость (на себя, родимого) помогла Симрику — пусть там со страданиями и пыхтениями — закинуть на чердак свое тело. Там он и распластался, слегка погрузясь в разнокалиберный мусор.

Даник попихал свисающие из дыры пятки:

— Эй, подвинься!

Макс чихнул и подвинулся. Через какие-то секунды наверху оказались не только Кахновский и Гена Андреевич, но и Катька. В зубах Катька держала фонарик.