Произошло разделение на сынов Закона Единого, ратующих по-прежнему за эволюцию духа, и сынов Велиара, ярых сторонников технократического пути, но пуще того – силы, богатства, слепой самоуверенности и надмевания над себе подобными. Они начали использовать – бессистемно, бесконтрольно, жадно! – всё, включая силы природы и даже личный творческий потенциал, этот бесценный дар Небес, для удовлетворения собственных прихотей и порочных слабостей. Именно сынами Велиара вызваны к действию столь деструктивные силы, что ответные реакции природы теперь просто неуправляемы. И набирают мощь! В этом плане нашествие животных-мутантов – не самая большая проблема Атлантиды. Сыны Бога Единого пока сильны, очень сильны, но…

– Осень… Осень…

И хоть Энгиус все время отвергал ее заботу, Таллури подошла и подала ему чашу свежей воды. Он не просил – она сделала это просто так, по велению сердца. А он вдруг принял чашу, не глядя на Таллури и, возможно, даже не сознавая, что делает. Тогда она уселась у ног Энгиуса и устроилась щекой на его колене. Кто бы сейчас запретил ей это?

Как ни странно, это неожиданное движение привело его в чувство, его глаза ожили, и Энгиус произнес с загадочной улыбкой:

– Совсем забыл! У меня есть для тебя подарки.

Он пошарил в своем дорожном мешке и извлек на свет странный предмет – кристаллическую пирамидку нежно-лилового цвета. Основание пирамидки размером оказалось ровно с ее ладонь, и Таллури бережно угнездила ее в левой руке и поднесла к лучу света, падавшему в центр пещеры. Лиловый кристалл тут же озарился мягкими переливами, искрясь во все стороны розово-золотистыми лучиками.

Таллури залюбовалась подарком, наслаждаясь его красотой и гармонией, забыв даже поблагодарить. Рассматри– вая пирамидку, она обнаружила, что та не монолитна, а как бы состоит из нескольких пирамидок гораздо меньшего размера. Их многочисленные стороны и грани четко просматривались в прозрачном теле кристалла, разъять который ей, впрочем, с первого раза не удалось. Но Таллури решила, что есть какой-то секрет. И только собралась спросить об этом жреца, как услышала его голос:

– Тебе нравится?

– О! Очень-очень! Ой, прости, спасибо тебе!

– Не мне. Человеку, которого я навещал, моему другу. Он один из тех, кто временно укрылся в этих горах. Отвечаю на не заданный тобою вопрос: это детская игрушка. Из весьма древнего альвийского рода. Она напитана энергией красоты и гармонии, что полезно для ребенка само по себе, но, кроме того, еще и обучает: в ней много загадок и секретов.

– Можно узнать, каких?

– Узнать можно, – его глаза смеялись. – Узнай. Сама.

Нетерпение узнать все сразу было так велико, что она выпалила:

– Ну, скажи о ней хотя бы что-то еще!

– Ладно. Итак, она разбирается. Ключ к разборке – макушка пирамидки. Это первое. Второе – без макушки стороны деталей «слипаются», но не крепятся прочно, поэтому будь внимательна, иначе растеряешь всё. Для начала достаточно. Играй, потом сообщишь мне, что захочешь. Что-то еще?

– Да. Кто он, твой друг? Почему решил подарить игрушку мне? И могу ли я его отблагодарить?

– Хорошо. Это учтиво и неглупо. К сожалению, имени моего друга я тебе сообщить не могу. Пока не могу. Игрушка принадлежала его маленькой дочери и была настроена на нее – на ее возраст и образ мышления. Как настраивается на каждого отдельного ребенка любая кристаллическая игрушка альвов и разряжается, когда ребенок вырастает или… Впрочем, довольно. Почему он решил отдать пирамидку тебе, не знаю. Он не сказал. В ответ, в качестве благодарности, достаточно будет передать, что ты получила удовольствие.

– Да-да! Огромное! Пожалуйста, передай ему это.

Много дней Таллури возилась с великолепным подарком. Очень быстро она обнаружила, как пирамидка разбирается: достаточно было особым движением (будто охватываешь и согреваешь указательным и большим пальцами две ее стороны) сместить макушку вбок. Как только макушка «съезжала» со своего места, сборные части пирамидки становились податливо-мобильными, просто как соединенные кусочки магнита. Ухватив же макушку за две другие стороны и «посадив» ее на место, можно было вернуть игрушке монолитность.

Но это было не всё! Еще более хитроумным и забавным оказалось то, что «смагничивание» деталек в то же мгновение вызывало внутри пирамидки чудесное разноцветное искрение, которое продолжалось некоторое время хаотично, а затем снопы искр стекали и концентрировались на наружных сторонах, образуя узоры, рисунки, значки и буквы, и пропадали, если Таллури трясла кристалл.

Однажды Таллури вдруг узнала несколько букв своего родного языка.

– Смотри, смотри! – кинулась она к Энгиусу. – Пирамидка знает мой язык!

– О! – Энгиус был, похоже, приятно удивлен. – Она и на тебя настроилась! Это хороший знак. Что же ты прочла?

– Вот видишь, здесь из зеленых искорок сложилось слово «море». А тут, справа, из белых – «дельфин»! А это, рыженькое, нет, скорее золотистое, не знаю, как сказать, но оно похоже на мое имя. Звучит немного странно. Наверное, в Тууле так раньше говорили, ведь имя мне дал дед.

– Верно. Это слово звучит так же, как твое полное имя, а значит оно – «любопытный зверек, служащий боже– ству», – он взглянул на затаившую дыхание Таллури почти с лаской: – Хорошая настройка. И просто великолепная работа! Я говорю об игрушке. Теперь следи внимательно за рисунками на разных сторонах – пирамидка станет не только развлекать тебя, но и загадывать загадки или предложит игру. Я сам не до конца знаю, что и как, – Энгиус взял пирамидку и стал вглядываться в ее мерцающую глубину: – Мой друг сказал: «Отдай игрушку зверьку, что живет в твоей пещере». Зверек – так назвал тебя он. А ведь я даже не упоминал о тебе!

Целыми днями Таллури собирала и разбирала свою игрушку, озадаченно поворачивая ее так и этак, то ахая от восторга, то хмуря лоб и слизывая пот с верхней губы.

– Да, – вдруг пришло ей на ум, – а отчего ты сказал «подарки»? Не «подарок», пирамидка, а именно «подарки»? Я точно помню.

– Ты точно помнишь. Это так, я сказал «подарки» и вручил тебе пирамидку. Но я не оговорился. Я хотел, чтобы ты сама спросила. Это значило бы, что ты внимательна, чутка к тому, что я «нес» в тот момент в себе.

– Я оказалась нечутка… – расстроенно прошептала Таллури.

– Небрежна, – уточнил Энгиус. – Слово прочно осело в твоем сознании, хотя ты пренебрегла им на время в пользу игрушки. Да, есть еще один подарок. И считаю, он гораздо важнее для тебя.

Она внимала.

– Мы скоро уйдем отсюда, – жрец сделал торжественную паузу. – Наше заточение окончено!

Но Таллури не знала, радоваться или огорчаться, поэтому не выразила никаких эмоций.

– Ты в замешательстве, – констатировал Энгиус. – Что ж, это нормально. Но уверяю, то, что ждет тебя впереди достойно твоей радости. Уточним: открыто выражаемой радости.

Она непроизвольно улыбнулась:

– Что же ждет меня, Энгиус?

– Университет!

Горы, долгие месяцы остававшиеся им добрым убежищем, высились за спиной – на несколько часов хода Энгиуса и Таллури поглотил лес. Он обступал их со всех сторон и, касаясь хвойными лапами рук, плеч, спин, будто прощался. Снова, как и год назад, жрец вел Таллури по тропе, теперь уже окончательно затерявшейся в траве и молодом подлеске. Каким-то образом они вышли на поляну, ту поляну, где некогда выпрягли Ечи и оставили повозку.

И следа не было, что кто-то побывал здесь хотя бы раз. Повозка стояла на прежнем месте. Энгиус, борясь с высокой сильной порослью душистых трав, обошел ее со всех сторон и удовлетворенно хмыкнул:

– Что ж, все в порядке, слава Единому! Дальше поедем на лошади.

Таллури подняла от удивления брови:

– Ты хочешь сказать, что лошадь знает, что мы ждем ее?

– Вот именно.

– Она придет? Сама придет?

– Это очень умное, а главное – очень интуитивное животное. Ечи придет непременно. Довольно таращиться – брось дорожный мешок и живо принимайся за работу: надо освободить повозку от травы.