– Я помогу вам что-нибудь делать, – умоляюще смотрела на нее Таллури, – или расскажу что-нибудь, чтобы развлечь!

– Меня? Развлечь? Вот так да! – рассмеялась негритянка. – Пожалуй, стоит согласиться на последнее. Помогать-то мне незачем. Да тебе и не полагается. Надо же, – удивленно проговорила она сама себе уже по пути в кухню, – до нее никому и в голову не приходило посетить мою кухню. Сидели как миленькие в приемной. А после визита отправлялись восвояси. Хотя я очень надеялась, что это общественное служение как-то оживит его, вернет к общению с людьми. Всё напрасно! Никакой перемены. Всегда одно и то же: полчаса, ритуальное угощение, формальные вопросы – и дело к стороне. А тут – «Не выпускай ее, Боэфа. Эта девчонка запросто уйдет». Те-то сами не уходили нипочем. Может, рассчитывали на дополнительные подарки? Как считаешь?

В кухне негритянка принялась за кастрюли и миски, что-то готовила, чистила фрукты, орехи, смешивала молоко с чем-то душистым. И напевала себе под нос странный, не привычный уху Таллури мотив.

Таллури села в уголок, около стола.

– Можешь мне что-нибудь порассказать, – добродушно «разрешила» Боэфа, орудуя венчиком в высоком бокале, похожем на древний кубок.

– Ну-у, – задумалась Таллури, болтая ногами на высоченном стуле, – я могу стихи почитать или спеть. Из истории много знаю. Хотите?

– Значит, так, – деловито распорядилась Боэфа, – для начала – спой. А потом расскажешь, что он тебе подарил. Очень уж я люблю об этом. Правда, думаю, что и с тобой он обошелся всё тем же набором.

– Набором… да… – несколько обескураженно подтвердила Таллури.

Она стала петь, песню за песней – все, что приходило в это время в голову, а потом принялась за рассказ о содержимом подарочного короба.

Боэфа слушала с удовольствием. Сласти она пропустила, лишь покивала. При упоминании о книге обернулась к Таллури всем своим крупным телом, не переставая, однако, взбивать содержимое бокала. На украшениях – венчик застыл в воздухе, а глаза негритянки, и без того на диво круглые, округлились окончательно. А когда Таллури дошла до красного платья, Боэфа вдруг швырнула на стол и бокал, и венчик, и, крикнув: «Сиди! Сейчас я вернусь!», куда-то убежала. Когда же вернулась, запыхавшись и утирая вспотевшее лицо, Таллури показалось, что глаза служанки вот только что были полны слез, но та успела их спрятать. О том, чтобы закончить рассказ о подарках и дойти до императорского разрешения на посещение Срединных Островов, теперь не могло быть и речи. Таллури подозревала, что последнее может шокировать Боэфу окончательно и бесповоротно.

– Так и есть, – голос служанки господина Джатанга-Нэчи был то ли печален, то ли удивлен, то ли разом и то и другое. – Так и есть, это ее платье, нашей малышки.

– Ее?.. – пролепетала Таллури, не рассчитывая на пояснения, но собеседница неожиданно легко продолжила, словно они все утро это обсуждали.

– Да. Платье его дочери. Вернее, она его так и не надела. Не успела дорасти, ведь ей было всего лет пять, когда… когда… – она не закончила и горько разрыдалась.

У Таллури захолодело сердце. Значит, господин Нэчи не всегда был военным, «жрецом войны»? Была семья – жена, дочь, дом, наверное, бывал полон гостей. Что за горе посетило этот дом? Чему она становится невольной свидетельницей?

– И платье, и украшения, которые он тебе подарил, всё было для нее, для маленькой Кассии! Ну и подарок он для тебя приготовил, – Боэфа вдруг перестала плакать и ошеломленно уставилась на гостью: – Почему же тебе? Отчего – тебе? Я могла бы понять, – рассуждала она вслух, – если бы ты похожа была на Кассию. Но нет, ты – полная ее противоположность и по внешности, и по характеру, да и старше ты ее намного. По возрасту ты аккурат между малышкой и ее матерью, госпожой Джатанга. Они ведь их обеих… – Боэфа уткнула полное лицо в ладони, и ее плечи судорожно затряслись.

Таллури сцепила ладони и сжала зубы, еле удерживаясь, чтобы не разрыдаться вместе с негритянкой. Наконец та успокоилась, утерла лицо и со вздохом проговорила:

– Вот, значит, как он решил распорядиться вещами Кассии. Что тут можно сказать? Одно из двух: или его сердце окончательно заледенело, и все равно уже, кому их отдать, и тут уж исцеления не жди. Или – слабая надежда у меня еще теплится – ты сможешь вернуть его…

Она не договорила – со двора раздался какой-то шум, стукнула входная дверь, и низкий голос пророкотал на весь дом:

– Боэфа!

– Иду, мой господин, я здесь! – немедленно отозвалась служанка, схватила стеклянную чашу, плеснула в нее какой-то красной жидкости из глиняного кувшина и, выбегая из кухни, крикнула Таллури уже совсем другим, озабоченным и деловым, тоном: – Ступай скорее в приемную. Ему не понравится, что кто-то разгуливает по дому.

Но Таллури и не подумала срываться с места и бежать в приемную. «Вот еще! – упрямо решила она. – Стану я метаться по дому! Я не делаю ничего предосудительного!» Не торопясь, спустила ноги со стула и появилась на пороге приемной одновременно с хозяином: господин Нэчи, сбрасывая на ходу плащ и отстегивая кинжал от пояса, вошел из прихожей, она – со стороны кухни.

Некоторое время они стояли, присматриваясь и не отводя взгляда один от другого. Затем господин Нэчи резким движением головы откинул со лба черную прядь (она взметнулась, как крыло, открыв излом аристократической брови) и обернулся к служанке:

– Итак, Боэфа, давно она здесь?

– Чуть больше часа, мой господин.

– Пыталась уйти?

– От самых дверей.

– Замечательно.

Его глаза смотрели на Таллури насмешливо. Она растерялась, и сами собой, помимо воли, вдруг произнеслись несколько заранее подготовленных общих учтивых фраз. Выглядело это так, будто она спешит начать «ритуал» визита чтобы поскорее с ним покончить. Господин Нэчи перебил ее, вновь обращаясь к своей служанке:

– Посмотри на нее, Боэфа, она торопится! Похоже, дикий маленький зверек не очень-то хочет побыть моей гостьей. Что будем делать?

– У меня все готово, мой господин, – по-своему поняла ситуацию Боэфа. – Промедления не будет, – она все держала в руках чашу с красным содержимым, которую, как видно, обычно подавала хозяину на пороге.

– Видишь, Таллури, Боэфа готова – ничто тебя не задержит, не беспокойся.

Его голос таил в себе нечто противоположное тому, что произносилось. Она «прислушалась»: «Неторопись!» – донеслось ясно.

Но произнесенные им вслух слова ей совсем не понравились, ведь она же пришла поблагодарить. И не торопилась. А еще – прикоснулась в его доме, пусть и невольно, к какой-то печальной тайне. Суетиться и спешить было нехорошо, бестактно, просто неприлично!

– Я совсем не спешу, господин Нэчи. Слова искренней благодарности за ваше внимание переполняют мое сердце и произносятся сами собой. Я хочу побыть вашей гостьей. Правда, хочу!

Он не ответил, продолжая разглядывать Таллури, будто оценивая, как ему поступить с ней. Затем другим голосом, не насмешливым, а глубоким и медленным, произнес:

– Боэфа, у нас гостья.

– Угощение, да, мой господин?

– Боэфа! В моем доме – гостья!

– О, я понимаю – угощение, светильники, цветы.

– Боэфа, ты постарела и поглупела. Забыла обычай? В моем доме, доме альва – гостья. И я ждал ее!

Ахнула темнокожая служанка, всплеснула руками – красивая стеклянная чаша упала на каменный пол и разлетелась на мелкие осколки, обратив содержимое в шипящую розовую пену. Господин Джатанга-Нэчи, командующий Особым корпусом, хозяин дома, и бровью не повел. Только заметил низким своим голосом:

– Хороший знак, Боэфа: боги Судьбы с нами. Неси же все, что полагается!

Радостно хлопоча, негритянка метнулась из зала, а господин Нэчи повел рукой:

– Устраивайтесь, госпожа нид-Энгиус. Сожалею, что выбор не богат – лишь этот диван.

Она присела на краешек.

– Позвольте мне снять с вас обувь.

Снять сандалии? Таллури испуганно поджала ноги: обнажать свои пыльные ступни перед хозяином этого дома она не была готова. Но он настаивал: