– Мы вам говорили… – начал мальчик.

– Да перестаньте, – тихо отмахнулась я. Не собираюсь я их убивать. Ведь не убила, защищая свою жизнь, не смогла и не захотела.

Присмотревшись, я увидела, что зелёные вены уже в лучшем состоянии – они напоминали нити-мулине, а ведь вчера почти не просматривались.

– Как вы пережили эту ночь? – осторожно спросила я.

Мальчик криво усмехнулся.

– Не хотелось бы её повторения…

– То есть если я опять вскрою наросты и посыплю маком…

– Семя жжётся, – тихо сказала девочка. От этих слов у меня перехватило дыхание – я поняла, каким пыткам их подвергла.

– Мы опять окажемся на грани смерти, – закончил мальчик моё предложение.

– Есть ли какой-то другой метод вернуть вас?

– Нас нельзя вернуть. Мы не флерсы!

Я отошла к окну, принимая, наверное, самое тяжёлое решение в своей жизни.

– Флерсы, – солнечный свет заливал глухую стену дома напротив… – Флерсы. Я мало знаю, но не так уж мало могу. Если вы устали бороться, то я буду бороться за вас. Вчера вы не поддались, сопротивлялись приказу вампа. Это всё решило, – твёрдо закончила я.

– Поймите, мы устали от боли. Не мучайте нас.

– Мы убивали «весенних», как нам жить с этим?

– Вы убивали? А вы могли отказаться убивать? Не могли. И не надо больше об этом. Я приняла решение, и ваши доводы не заставят меня изменить его.

– Вы жестоки… – сам себе сказал мальчик.

Эти слова кольнули сердце стилетом, слёзы обиды наполнили глаза. Вздохнув, я собралась и ответила:

– Это жестокость врача.

Что бы они ни говорили, что бы ни делали, я уничтожу эту альтернативную чёрную vis-систему и верну им крылья. Ещё не знаю, как, но верну, и они снова станут флерсами. Я всегда была рациональна, пеклась о своём благе и никогда не тратила сил зря. Но всему когда-нибудь приходит конец, всё рано или поздно меняется… или умирает.

– Вы смиритесь с моим решением или будете препятствовать? – спросила я.

Ландыши переглянулись

– Мы не будем вредить или как-то препятствовать, но ночью…

Я кивнула, понимая – ночью никаких гарантий нет.

– Вамп Алехандро окончательно мёртв, – произнесла я, вглядываясь в них.

Ни радости, ни облегчения на лицах. Значит, кроме него есть ещё твари, могущие отдать им приказ. Следовательно, как ни прискорбно, придётся их на ночь как-то… обезвреживать.

Решив, что всё сказано, я приложила руку к сердечному vis-центру девочки и направила зелёную силу. Напрасно я опасалась, что не смогу добровольно им отдать – я врач, я лечу. Влив немного, потому что сила очень медленно и тяжело двигалась по венам, я точно так же приложила руку к мальчику.

– Тяжело… – тихо произнёс он. Имея в виду, что сила не усваивается, не движется.

– Ничего, когда-нибудь станет легче, – ответила я. В голове зрел план действий.

Забрав у них грязные тряпки, заменявшие им одежду, я принесла то, что сшила Мальвочка. Новая чистая одежда смотрелась неуместно и как-то по-особому подчеркнула их измождённость.

Сжигая тряпки под вытяжкой, я старалась перестать думать о Ландышах. Надо собраться и всё же наполнить зелёные накопители.

Наконец, мне удалось сконцентрироваться и выкинуть бескрылых флерсов из головы. Я перекатывала в руках кусочек полированного янтаря, напоминая ему о силе дерева, из которого он появился, отдавая ему частичку себя – наполняя его зелёным vis-цветом. Я хотела наполнить два накопителя, но справившись с одним, поняла, что просто не смогу уже наполнить второй, и не потому, что силы нет, её бы и на три хватило – я уже просто не могу сосредоточиться.

Вечерело… Скоро сядет солнце и придёт голодный Шон… Ландышей надо связать… или запереть… Запереть негде…

Чувствуя себя раздавленной из-за необходимости делать то, что совсем не хочется, я достала обрезки простыни и проверила их на прочность. Сойдёт. Не в силах посмотреть близнецам в глаза, я сообщила, что пришла связать их. Они лишь попросили не разделять их. Можно было обойтись и без этого – мне бы и так это в голову не пришло, я не настолько глупа. Положив на стол мягкое одеяло и накрыв его простыней, я получила подобие кровати, на которой и расположились близнецы, они обнялись, и я связала им руки за спинами друг друга. Их спокойствие и понимание необходимости этого ограничения успокоило и меня. Я не делаю зла сверх необходимого – я просто защищаю себя и Лиана.

Сделав это, я побрела в ресторан, зацепившись и чуть не свалившись на своей родной, знакомой до последней пяди пожарной лестнице. Предупредила охрану о Шоне – благо с такой внешностью его даже с оригиналом, постаревшим Питтом, не спутать – и поднялась к себе в кабинет.

Полчаса я просидела в прострации без единой мысли, тихо радуясь этой пустоте в голове, а потом Дик, начальник охраны, открыл дверь и доложил, что Шон Чери7 здесь. А также мистер Седрик со своим другом. И мистер Седрик просит о встрече.

Я уставилась на Дика, чуть не плача, чем очень обеспокоила его.

– Пати…

Дик работал на меня почти двадцать лет и относился ко мне как к дочери, потому что первые годы работал на другую Пати, ухоженную блондинку без возраста. И та Пати передала ему на попечение свою племянницу-брюнетку – меня. Дик старался не задумываться, почему тётя и племянница так непохожи внешне, но так схожи характером и поведением, и когда Пати-блондинка успела всё рассказать появившейся из ниоткуда племяннице. Дик верил той Пати и был за многое ей благодарен, и, возвращая этот долг благодарности, он опекал меня.

И сейчас увидев отчаяние и слёзы в моих глазах, уже далеко не молодой мужчина приготовился защищать меня… Нельзя раскисать! Не время быть слабой.

Я улыбнулась, успокаивая его.

– Зови Чери, а мистеру Седрику скажи, чтоб убирался, и что я ему позвоню завтра или послезавтра. Но он наверняка не послушает и не уйдёт, так что пусть сидит и ждёт.

– Хорошо, Пати.

– Только будь вежлив с Седриком.

– Да уж этому не хлыщу не похамишь при всём желании, – ответил Дик и подмигнул, ободряя. Я ответила улыбкой.

Через пару минут в двери появился Шон; зайдя, он склонил голову и опустился на одно колено.

– Не надо условностей, – устало произнесла я. – Ни сейчас, ни потом.

– Слушаюсь, леди.

Он приблизился, принюхиваясь так, чтобы это не было заметно.

– Вы устали, леди… – осторожно заметил он.

– Устала, – согласилась я, но так, чтобы пресечь возможные предложения. – И я ведь просила наедине назвать меня Пати.

– Простите, но мне тяжело так… фамильярничать.

– Ладно, – махнула я рукой. – Леди, так леди. Мы повторим то, что делали утром, но только останови меня чуть раньше. Сможешь?

– Леди… Послушайте меня… Вы устали. Не стоит.

Я с сомнением посмотрела на него. Мне было так плохо, что пряный, чуть мускусный запах, источаемый Шоном, вызывал лёгкую тошноту.

– Не стоит, – ответил он на мои сомнения. – У меня есть человек на эту ночь, и я могу привести её вам.

– Нет, не надо. А почему ты так пахнешь? Вчера ты пах вкусно – ванилью и корицей, утром какими-то пряностями, а сейчас ещё и мускус примешивается.

– Это от голода или сытости. Чем я голоднее, тем более резкий и мускусный запах – он заводит людей, а ваниль и корица сменяют страсть на нежность и расслабленность.

Да уж… Кто-то всё очень хорошо продумал, когда создавал инкубов и суккубов, вернее, создавал проклятие для них. Я наморщила лоб, пытаясь вспомнить, что именно сказала Шону утром…

– Я обещала тебя покормить? – сдавшись, спросила я.

– Нет, вы сказали просто прийти в ресторан.

Какая я умница.

– Ну, раз так, то приходи завтра, надеюсь, я буду в лучшей форме. Или же я свяжусь с тобой днём, если понадобишься.

Увидев странную смесь чувств на лице Шона, я мысленно взвыла. Привыкай, госпожа: приказы рабам должны быть конкретными и однозначными.

– Занимайся своими делами, но так, чтобы в течение часа ты мог добраться до меня.