Она ушла, обещая скоро вернуться. А он, прислушиваясь к невнятному колыханию под сердцем, оделся, оглядывая в зеркале свое усохшее, процарапанное на стекле лицо.
— Ты что, поднялся? — испуганно сказала она, занося волосами, одеждой исчезающий запах реки и хвои. — Ты с ума сошел!
— Напротив… Действую, чтоб с ума не сойти! — ответил он, повязывая галстук.
— Ты себя убиваешь…
— Ну ладно, зачем эти громкие выражения?.. Заходил Антонов… Ну художник, о котором я тебе говорил… Ну тот в порту, который предвосхитил мой приступ в образной форме… Сказал, что сегодня любопытное обсуждение… Проекты Северного города. Хочу быть… Один головастый человек выступает. Архитектор Завьялов. Он прославился городом в пустыне… Посмотрим, что он для Севера приготовил…
— Послушай меня, тебе еще рано, — слабо просила она.
— Наоборот, мне уже поздно, поздно! — смеялся он резко. — Я себя знаю… К тому же ты немного отдохнешь от меня.
— Нет, я пойду с тобой.
— А лучше б тебе отдохнуть…
— Ты меня гонишь?
— Боже упаси! Что ты придумала!.. Хочешь, пойдем. Может, и тебе будет интересно.
И вышли. И он давил в себе раздражение.
Они опоздали к началу. В полутемном наполненном зале на белом экране возникали картинки. Сам Завьялов говорил и показывал слайды. Контуры мобильного заполярного города среди тундровых синих поземок напоминали аэростаты и сферы, флотилию подводных лодок, серебристые фюзеляжи. Отшлифованные ветром, закрепленные стальными тягами, оплетенные монорельсами, казались летательным аппаратом, коснувшимся диких снегов.
— Вот видите, — хрипловато и тихо говорил Завьялов. — Возведенный в тундре, на открытых шквальных пространствах, такой жилой массив собран как бы в сверхплотный сгусток. Предельно сжат, закупорен, для арктических сквозняков. Бережет тепло. Он должен обладать наибольшим внутренним объемом при наименьшей рассеивающей поверхности, а стало быть, воспроизводить геометрию сферы… Видите, вся жизнь, все обслуживание сосредоточено внутри искусственной оболочки. Она отделяет человека от жестокой природы. Жители пользуются магазинами, ресторанами, почтой, плавательным бассейном, не выходя наружу. Не подставляют себя под удары пурги…
Ковригин с дальнего ряда всматривался в лицо архитектора, подсвеченное отражением проектора. Оно казалось знакомым, заостренно-волчьим, обожженным радиацией пустыни, прокаленным в полуночных льдах. «Как и я… Как и мы… Одним миром мазаны… В торосах, в барханах, везде свой домик поставим…»
Он заряжался колючим сухим электричеством, и заряд его был против Ольги.
Завьялов продолжал говорить:
— Ну, скажем, забросили стройматериалы кораблем, вертолетом… Строительство начинается с возведения каркаса. Сборного, из трубок, начиненных уже заранее системами обогрева. Его включают с первых минут сборки. И монтажники действуют уже не на жгучем морозе, а в зоне умеренных, человечных температур. Стройка благодаря этому протекает в сжатые сроки. Не парализуется холодом. А ведь это так важно на Севере!.. Видите, гроздья жилых ячеек как бы висят над землей, ее не касаясь. Все сооружение опирается на грунт лишь в нескольких точках, на сваях. Почему? Да это понятно! Почва в тундре тончайшая, создавалась тысячелетиями. Разрушь эту пленочку, и потекут зыбучие, как в Каракумах, пески. Придется заново реставрировать грунт. Привозить из далеких лесов травяной дерн, как здесь, в Сургуте. Или класть бетонные и железные сетки, как в Салехарде… Под опорами, на свободной территории разбиваются стоянки для вездеходов, амфибий, аэросаней. На плоские крыши садятся вертолеты…
Ковригин любовался куполами и сферами, возникшими в пустоте.
«Ум и блеск интеллекта — вот что бесценно… Способность пропустить сквозь себя все слепые породы, все черные шлаки и яды, и в итоге — хрустальные сферы… Вот что дар, а не то, что обман доброты, не то, что обман милосердия».
Он косился на Ольгу, чувствуя пространство между их близкими лицами как поле своего напряжения. Опять устремлялся к экрану.
— Хочу обратить внимание, — продолжал Завьялов, при взмахах выпуская в луч мимолетную тень. — Вся сферическая конфигурация этого массива должна быть тщательно выверена аэродинамиками. Вписана в турбулентный поток непрерывных вихрей и ураганов, дующих в этой гигантской аэродинамической трубе, от океана к Сибири. Этим снимаются дополнительные нагрузки в конструкции. Комплекс спасается от заносов. Снег летит сквозь опоры, не образуя торосов… А то ведь дворников тут не сыщешь… Такие здания-дирижабли связываются меж собой и местом работы закрытыми скоростными коммуникациями. Например, монорельсами на воздушных подушках, пневмопроводами. Эти виды транспорта уже начинают входить в обиход. Особенно эффективны они будут в полярных широта в тундрах, болотах. Ибо насыпать здесь традиционное полотно мучительно дорого. Легче ставить стальные мачты, пропускать подвесную дорогу…
«Конечно, — думал Ковригин, — он прав. Важна совершенная оболочка. А что такое отдельная жизнь? Кончилась, и не видно… Кому интересно, как ты болел? Смерть — это личное дело… А останутся его города. И моя гипотеза… А вы говорите, душа!..»
Он саркастически поводил на Ольгу глазами, приглашая ее возразить. Но она чуть белела лицом, и, казалось, ему улыбается.
— Основное свойство такого города — быстро менять место. Все сооружение демонтируется столь же быстро, как и собирается. По мобильности оно не уступает поселку из традиционных вагончиков. Но согласитесь, если ячейки выполнить в виде вагончиков, то нам придется транспортировать по протяженным дорогам, рекам огромную кубатуру, пустоту, воздух. Поэтому ячейки будут создаваться по типу спичечного коробка, с выдвижными блоками. Как матрешки!.. Или складными… Так завозятся на Север цистерны, свернутыми в сверхплотные спирали. Довезли — распускают, превращают в гигантские цилиндры… В компактном, упакованном виде — в бутоне — ячейки забрасываются на северный полигон и здесь, наподобие цветка, обретают конечную форму…
Завьялов кончил, выхватил слайд. Зажгли верхний свет, под которым закраснел стол под скатертью, с непременным болванообразным графином, трибуна с бронзовыми багетами, вся клубная красота, с призывами, с буровыми, с лепной потолочной виньеткой, размоченной ржавой сыростью.
Ведущий обсуждение, вспыхивая победно очками, звякал о стакан графинной пробкой, похожей на рыбий пузырь.
— Нас сейчас познакомили с экспериментальным проектом города для нас, северян. Каким его мыслят товарищи архитекторы. Тут, конечно, есть много спорного, но без этого и не бывает, потому что вы знаете, что истина, как говорится, рождается в споре. И нам хочется, чтобы вы выступали со своими пожеланиями, замечаниями. Я думаю, это будет полезно и для нас, и для самого архитектора… Пожалуйста, кто хочет?.. Какие будут вопросы?.. Пишите записки!
Выступали, подходили к столу, погружались в трибуну. Кто-то хвалил. Кто-то хаял. И Ковригин мучительно, испытывая неловкость за себя, за выступавших, за архитектора, удивлялся: как, оказывается, легко, по-домашнему, словно о пирогах с капустой, можно судить о сложнейших темах, над которыми прогорает целая жизнь, так и оставаясь непонятой, и все так-то легко, по-домашнему.
Выступала рыжая женщина, взволнованная, оскорбленная лично:
— Я вот смотрела и думала: на что это все похоже? Это какая-то посуда! Миски, кастрюли!.. И мы должны жить в таких домах? Лично я не хочу! И за детей наших тоже обидно! Неужели нашим детям придется?..
Выступал молодой, с приемами пропагандиста оратор:
— Я хочу сказать: спасибо вам, товарищи архитекторы! Спасибо от нас, северян! Именно о таких городах наш великий поэт сказал: «Я знаю, город будет, я знаю, саду цвесть!..» В конце концов сбудется то, о чем мечтал поэт, мы вырастим сады в Заполярье! Обязательно!..
Выступал нескладный, улыбающийся, ищущий поддержки у зала:
— Мне нравится, чтоб дом красиво смотрелся… Чтоб было на что посмотреть… Ну, там, колонны, что ли, или какие-нибудь, там, цветы налепили… А то посмотреть не на что… Это, конечно, я так считаю…
