— Сысоев Василий Фотиевич, начальник управления. Сейчас находится под стражей.

— Свою вину в получении взяток он признал?

— Отрицает.

— А кто подписал распоряжение направлять икру Сысоеву?

— Один из руководителей фирмы Гурин. — Баракаев не удивился вопросу. — Он был связан со сбытом. Тоже привлекается к уголовной ответственности.

— Арестован?

— Пока на свободе.

Антон не выдержал:

— Гурин тоже отрицает распоряжение?

— Тоже.

— И на свободе! Не боятся, что скроется?

Баракаев рассмеялся:

— Куда он денется! Найдут! А вот тогда ему уже не поздоровится!

— Какой он из себя? — спросил Денисов. — Попробуйте обрисовать.

— Моих лет, — адвокат задумался. — Одевается подчеркнуто скромно. Но дорого и со вкусом.

— Его полные установочные данные, адрес?

— Гурин. Бронислав Гурин.

«Б — первая буква шифра...» — подумал Денисов.

— Адрес можно посмотреть по обвинительному заключению.

— Оно у вас с собой?

— Сейчас я позвоню кому-нибудь из коллег.

— Еще вопрос: не упоминается ли на суде в связи с Гуриным какой-нибудь шифр? Дверного замка, сейфа?

— Да, упоминается.

Оказалось, Денисов ломился в открытую дверь.

— Шифры — его слабость. По заказу фирмы подобрали несколько наименее употребительных сочетаний для номерных замков. Вокзальная милиция заинтересовалась нашим процессом?

— Тут другое.

— Мытная, дом двадцать три... — сказал адвокат, позвонив кому-то.

— Ну, дела, — ночной инспектор вздохнул. — Распоряжение-то цело? Дожидается своей минуты? Интересно, в каком потаенном месте вы его храните...

— А вот это — адвокатская тайна. — Все засмеялись. — Наверное, теперь я уже больше не нужен.

Гурин был прописан в массивном, довоенной постройки здании, выходившем окнами на продовольственный магазин. Когда Денисов и Сабодаш подъехали, магазин был закрыт на перерыв. Несколько пожилых женщин с сумками коротали время у входа.

— Кажется, здесь, — сиденье под Антоном застонало.

Они вышли на углу, осмотрелись. Никто не следил ни за ними, ни за их машиной, не наблюдал из подъезда напротив. Ветреная, неприятная погода и легкий мороз продолжали держаться и после полудня.

— Постой. Я посмотрю номера квартир. — Антон ушел в подъезд. Денисов двинулся вдоль фасада, заглянул за угол.

На тротуаре сверкали замерзшие лужицы. В их темных зеркалах сквозь трещины просвечивала стекловидная кристаллическая структура.

«Если размышления над каплей воды, — подумал Денисов, — уводят к океанам, то замерзшие лужи, безусловно, напоминают о Северном Ледовитом...»

— Сюда! — махнул рукой Антон, появляясь из подъезда.

Квартира оказалась на третьем этаже. Они поднялись на лифте, позвонили в обитую траурным дерматином дверь. Внутри квартиры было тихо. Они позвонили снова — никто не ответил. Соседняя дверь чуть приоткрылась.

— Постучите, она плохо слышит, — соседка оказалась сведущей. — Она вообще-то у них того... Вот люди! Привезли старого человека из деревни. Ничего толком не объяснили. Сидит в доме целыми днями одна. Одичала, поди... Стучите сильнее... — Дверь захлопнулась.

— Это по моей части. — Антон дважды вроде и несильно коснулся кулаком середины траурного прямоугольника.

Некоторое время за дверью ничего не было слышно, потом раздались шаги, послышались звуки открываемых замков, лязг металлической цепочки. На пороге показалась старуха в кофте, в длинной юбке, с платочком на голове.

— Нету хозяев. Ушли давно.

— Это Бронислава Гурина квартира?

— Его, Бориса... Только ушел он.

— Когда?

— А как утром встал, так и ушел. Говорила: поешь — не стал...

— Куда он собирался?

— А бог весть... Да вы зайдите. Может, и дождетеся.

— Неудобно как-то без хозяина, — сказал Антон.

— Входите, входите. — Старуха отступила, приглашая в квартиру. — Тут уж до вас — ого! — сколько народу приходило. Теперь-то не ходют... А мы сейчас чайку... В одиночку-то чай не пьется, а в компании — куда слаще!

Антон вошел первым, за ним Денисов. Автоматический замок щелкнул за его спиной.

Квартира была просторная, с широким довоенной планировки коридором, стенным шкафом в нише. Когда зажгли свет, оказалось, что выходящие в коридор двери двух изолированных комнат опечатаны. Наклейки бумаги с сургучными печатями были соединены со скобами крепкими суровыми нитками.

Старуха обитала в третьей комнатке, маленькой, полупустой. Сам Гурин по большей части располагался, должно быть, на кухне: у стены, за дверью, стояла алюминиевая раскладушка с вложенным в середину одеялом. Под столом валялось несколько пустых жестянок из-под импортного пива.

Старуха поставила на плиту чайник.

— Вы ему кто будете, Борису-то? — Антон огляделся.

— Своя я им... С ребеночком сидела, — она продолжала улыбаться. — Привезли меня. Из деревни. Нянька я.

— А где все? Жена, ребенок?

— А уехали. Жена у матери своей теперь живет... И Мишенька там. Пусто! Раньше дак тут не протолкнешься — народу!..

— Скоро вернется, не говорил? — Денисов показал на раскладушку за дверью.

— Борька? А кто знает...

Старуха была в ровном расположении духа, из этого состояния ее не выбило ни появление в квартире незнакомых людей, ни вопросы, которые они задавали. Денисову показалось, что она не в себе.

Он обвел взглядом кухню, кивнул Антону на оброненную, видно, впопыхах авторучку — металлическую, фирмы «Пайлот».

«Ею, наверное, Гурин и заполнял заявление на складе невостребованных вещей...»

Денисов вернулся в коридор. Шкаф был открыт, в первом отделении, внизу стояли рядом баул и картонная коробка. Поверх баула был небрежно брошен почти новый кожаный пиджак.

«Баракаева?..»

Сбоку, на полке, валялись бумаги: накладные, спецификации, длинные перечни, аккуратно отпечатанные на белой вощеной бумаге, копии приказов и распоряжений.

Уголовники, разыскивавшие для Гурина стоившее теперь головы, преступно отданное распоряжение, оставляли все изъятое на самочинных обысках в ячейке, которую заранее выбрали. Ввиду ее неисправности вещи попадали на склад, но Гурин не терял надежды обнаружить документ — привозил их со склада домой. Ценности не трогал — они принадлежали обоим уголовникам, — выбирал только бумаги...

Подошел Антон.

— Наш конверт он бы не понес домой!

Денисов молча показал на торчавший из-под бланков обрывок тетрадного листка с несколькими словами, написанными крупным округлым почерком. Антон прочитал:

«...рентгено-электронный спектрограф. Вот все. Поспеши с публикацией. Целую. Беата».

Это было окончание письма.

— Изымем?

— Да.

— Чаек-то заварила! — крикнула с кухни старуха.

— Давай попьем, — предложил Антон. — Не будем обижать бабку.

Антон был добрее в обращении с людьми. Этому невозможно было научиться, это не приобреталось с опытом.

Но они занимались розыском. И сыщиком из них двоих был другой — Денисов.

— Сначала позвоним на Курский: пусть приезжают за вещами.

— Я сам. Телефон у вас где?

— Там, — откликнулась старуха, — в сенцах... Телефон стоял у самых дверей, на тумбочке.

— Нашел.

Денисов прошел к столу — старуха уже хлопотала с чаем. Чашки были разнокалиберные, старые. Женщина перехватила его взгляд.

— Сервизы-то все описали, милушка. Хорошую-то посуду. — Она достала сушки из пакета, насыпала в глубокую тарелку. — Сколько звала: «Айда в Пыщуг! В райпищеторг или в райпо. А леса какие у нас!» — Она вздохнула. — Не хотел.

— Вы из тех мест?

— Носковского сельсовета...

Чай был духовитым. Старуха принимала гостей по-деревенски, с достоинством, будто в своем доме на Севере. Вошел Антон.

— Сейчас выезжают. Привезут санкцию прокурора на обыск.

— Не заметили, мамаша, — спросил Денисов, — хозяин налегке ушел? Чемодан не брал?

— Легко. Взял с собой это... — Она начертила в воздухе неправильный квадрат. — Не выговорить.