Наконец, после мучительных мгновений молчания заговорил Таси — Васечкин папа.

— Понимаешь, ты только не подумай… Но кое — что мы просто объяснить не можем… и понять, — добавил он после еще одной короткой паузы. — Да, странно. Поэтому…

— Да что такое — то? — взмолился Митя. — Чего вы не можете понять?

Опять пауза.

— Мотобайк украли, буркнула Таська.

— Как украли?! — Новость действительно ошеломила Митю.

— Увели ночью со двора, — уже более уверенно заговорил соседский папаша. — Не заводя мотора.

— У них ключа не было. Вот он, — Таська всем показала маленький ключик с ярким брелком.

— А я — то при чем? — выдавил Митя, у которого неприятно похолодело внутри.

И снова ему никто сразу не ответил.

— Все, — решительно заявила Любовь Андреевна. — Все, идемте в дом. Уж как — нибудь разместимся. И без разговоров.

Так Митя узнал о похищении драндула, а все известные подробности он слушал в столовой.

— И не входил никто, и не выходил, — бубнил дядя Толя. — И ворота я открывал только раз Гусакову, когда он на своем „Опеле“ приехал. В два часа ночи. И потом — все. И до утра. И никого не видел. И не спал.

— Толян, да мы это знаем, — осаживал его Петрович. — Никто на тебя ничего, успокойся. Вот только как они его… это непонятно. Через забор без шума не перекинешь. Да и тяжелый.

— А почему вы вообще решили, Николай Петрович, что воров было много? — спросила Любовь Андреевна.

— Как так много? — не понял фермер.

— Ну вы же говорите: „они его“.

—

Ну — у, а что один? Не — ет, это слишком сложно, через ворота же не выезжали. Тут и на стреме кто — то стоять должен. И вообще, один так воровать не будет. Да зараевские это, точно. Больше некому.

„Ах, вот в чем дело?“ — Митя начал догадываться, почему все собрались именно в их доме.

— И я говорю, что они, — согласно кивал дядя Толя. — А кому еще? Кому вообще нужна эта тарантайка?

— Ничего себе тарантайка, — обиженно вмешалась в разговор Таська. — мотобайк знаете сколько стоит? Он…

— Тасенька, помолчи, пожалуйста, когда взрослые разговаривают, — ласково, но стандартно приглушил голос дочери Сергей Евгеньевич.

Таська побледнела, как обычно, на сей раз от обиды.

— Ага, как Митя, так его спрашивают. Как я — помолчи.

Реплику дочери Сергей Евгеньевич проигнорировал. Зато заговорил Митя.

— А чего меня спрашивать? Я тут при чем? Я про это ничего не знаю!

— Точно ничего? — спросил, вдруг прищурившись и по — птичьи склонив голову набок, дядя Толя.

— Ничего…

— А когда ты вчера домой пришел, Митя, вот бабушка твоя говорит, что поздно, ты ничего не заметил? — этот длинный вопрос задал уже Сергей Евгеньевич.

— Не — ет, ничего.

— А ты один был?

— Да, конечно, один.

— Так он прямо вам сейчас во всем и признается, — рубанул Толян, — один — не один. Как ты вообще в Дубки пролез? Я же не спал, а ворота заперты. И…

— Вы что думаете, я его свистнул? — вскинулся Митя.

— Анатолий Борисыч, — грозно и повелительно повысила голос Любовь Андреевна, — мы собрались здесь, чтобы разобраться, а не обвинять!

— Да я же не про то, — свесив голову и спрятав подозрительный прищур, заюлил дядя Толя, — я не про, что он… Но ведь он с этими зараевскими каждый день вьется. Я уж пробовал их не пускать. А он их проводит. И вчера он через вход не входил.

— Мои друзья тут ни при чем! — выпалил Митя. — Я один вчера пришел. Они все оставались в Зараево. А где я в Дубки проходил, я вам сейчас покажу.

И он повел всех и показал свой тайный лаз за малиной.

— Ну здесь они его и укатили, — тут же вывел дядя Толя, едва глянув на заштопанную проволочками дырку.

— Да никто ничего не выкатывал, — горячился Митя. — и проволочки на месте.

И опять разговор покатился, как с лестницы:

Дядя Толя:

— Они их и прикрутили, что, они глупее тебя, что ль?

Митя:

— Да не было их!

Дядя Толя:

— А кто? Мотобайк сам с участка по воздуху улетел?

Митя:

— Запирать надо было в сарае.

Сергей Евгеньевич:

— У нас до сих пор воровства не было.

Дядя Толя:

— Как не было, как не было? У Кобзаря резину украли, у Панкратова до этого тоже одно колесо, потом тарелку свинтили, у Петровича — Ленина.

Петрович:

— Да хрен с ним, с Лениным.

Дядя Толя:

— Как это хрен, как это хрен?

— Ти — хо! Тихо! — рявкнула Любовь Андреевна. — вы все как базарные бабы, простите меня за такое сравнение. Ну нельзя же так. Все, я иду звонить и вызываю милицию.

— Да вызвали уже, — досадливо поморщился Петрович. — Это они так едут. И лучше бы самим разобраться.

— Как он привел, так и началось, — гнул свое дядя Толя, но даже Митя решил больше не обращать на него внимания.

Сам Митя вдруг как — то сник. В один миг он не то чтобы понял, а скорее почувствовал, что день испорчен, что теперь начнется морока и вообще все поехало не туда, куда хочется…

Два милиционера прикатили на хрипящем „уазике“ еще минут через тридцать. Митя даже обрадовался этому, хоть какое — то продвижение вперед к разрешению неопределенности. Увы, он ошибся. Менты осмотрели место происшествия, постояли у Митиного лаза, выслушали потерпевших, свидетелей — дядю Толю, Петровича и его, Митю. Сказали: „Разберемся, будем искать, — и уже на прощание лично Сергею Евгеньевичу: — Может и найтись, таких здесь все же немного. Если бы велосипед — тогда все. А тут, может, вам повезет“.

Свидетели и потерпевшие молча разбрелись по домикам и участкам. Таська заплакала.

На душе у Мити тоже было нехорошо, хотя плакать вроде бы не с чего, но все равно нерадостно. Вот попробуй убеги теперь в Зараево, он глянул на подчеркнуто неприступную спину Любови Андреевны, собиравшей на стол к завтраку. Перевел взгляд на часы, показывающие уже без пяти минут первого. И Алена… Когда он теперь с ней увидится, и ведь надо же такому случиться именно в эту ночь, когда наконец все будто повернулось к лучшему.

К назначенному Никитой времени — половина первого — Митя теперь не успевал, только если прямо сейчас выйти из дому. Но на это он даже не рассчитывал. Спина бабушки крепче всяких запоров отрезала дорогу к свободе.

Митя ушел в свою комнатушку и взялся за книжку. Читать он не хотел, да и не мог — не то настроение. Но валяться просто так на кровати после всего происшедшего слишком уж унизительно, он не хотел, чтобы кто — то, пусть даже Любовь Андреевна, видел его страдания. Поэтому он лежал на животе носом в книгу, но видел там лишь известную комбинацию из трех пальцев. Мысли же его были очень далеко, на берегу реки, где наверняка уже расположилась зараевская компания.

Он представлял себе, что они делают, о чем говорят, и совсем не мог себе представить, как будет рассказывать об утреннем диспуте и ночном происшествии. В том, что он все — таки встретится со своими друзьями, и еще не раз, Митя не сомневался, а вот трудный разговор даже в уме не клеился. „Ну что я так и скажу им, что ли, что их тут считают ворами? И еще при Алене. Лучше бы Никиту сначала одного отловить, или хотя бы с Лысым“. Удивительно, но то ли от невозможности разрешить трудную задачу, то ли от пережитого, то ли с недосыпу, а может быть, всего вместе Митю потянуло на сон. Он приложился щекой к прохладной странице книги и действительно заснул.

На сей раз его разбудила хлопнувшая входная дверь. Он вскинулся, тяжело разлепляя тяжелые веки. По шагам понял, что это бабушка пришла с улицы. „Куда же она ходила? Наверное, в огород“. Митя опять сделал вид, что читает. Все же он заметил, как Любовь Андреевна по — шпионски заглянула в его комнату.

Когда Митя опять начал клевать носом, его позвали обедать. Наливая половником куриный суп с вермишелью в Митину тарелку, Любовь Андреевна буркнула:

— Твои приходили. Самый нахальный и второй, длинный, патлатый. Анатолий их не пустил. И правильно.

Митя насторожился, но сдержал себя, спокойно взял ложку и не спеша стал есть суп. Через четыре ложки Любовь Андреевна продолжила: