Киркпатрик даже не скрывал, что не прочь пожить за счет маркиза, чем немало того позабавил.

— Ваше вино и еда восхитительны, — сообщил авантюрист за ужином, — и это лишь заставляет меня сожалеть, что мы должны уйти пораньше, дабы отыскать себе ночлег.

Еще одеваясь к ужину, маркиз подумал о таком повороте событий, поэтому ответил просто и без уверток:

— Надеюсь, вам будет удобно в тех комнатах, где вы переодевались.

Киркпатрик откинулся на спинку стула и засмеялся:

— Если бы вы только видели, где мы ночевали вчера! По сравнению с той лачугой ваша вилла для нас — просто открытые врата рая!

Маркиз тоже засмеялся и позже — намного позже, когда они отправились спать, — подумал, что весь вечер был наполнен смехом.

Понятно, что Киркпатрик лез из кожи вон, стараясь быть забавным, и все же разговор с ним был по-настоящему интересным и содержательным.

Этот человек жил странной бродячей жизнью, не такой, какой жил маркиз, и в своих скитаниях накопил много знаний.

Маркиз мог говорить с ним о местах, которые большинство людей никогда не видели и даже не подозревали об их существовании, и о восточных религиях, часто эротических и чувственных или же крайне жестоких.

Он обнаружил, что Киркпатрик знает не меньше его, а в чем-то и намного больше.

И только лежа в постели, маркиз понял, что они совершенно не замечали Сабру.

Казалось, девушка прислушивается к их разговору, но маркиз не был в этом уверен.

Он вспомнил о Сабре один-единственный раз: когда, вернувшись с Киркпатриком в гостиную, застал девушку возле коллекции табакерок, которую его отец собирал в течение многих лет.

У маркиза мелькнуло подозрение, что Сабра вознамерилась похитить какой-нибудь драгоценный экспонат.

Но девушка с легким вздохом поставила табакерку на место, и по тому, как двигались ее пальцы, маркиз понял, что она восхищена их красотой и мастерством работы.

Он собирался поговорить с ней, но тут Киркпатрик сказал что-то забавное, маркиз снова засмеялся и забыл о Сабре.

Теперь маркиз подумал, что для девушки это, должно быть, очень странная жизнь.

Еще он удивился, как Сабра ухитряется быть такой ненавязчивой, когда ее отец так ярок и театрален и в своей внешности, и в своих манерах.

Возможно, темные очки, которые она не снимала весь вечер, придавали ей некую отстраненность.

Когда гости переоделись к ужину, маркиз заметил, что вечерний костюм Киркпатрика, уже изрядно поношенный и кое-где протертый, сшит портным из Уэст-Энда — западной аристократической части Лондона, тогда как Сабра свое простое кружевное платье явно шипа сама.

Опытный в таких вопросах маркиз понял, почему девушка выбрала кружево: оно не мнется в дороге.

Хотя платье было дешевым, оно изящно облегало ее тело, и маркиз мысленно отметил, что у Сабры, несмотря на чрезвычайную худощавость, весьма привлекательная фигура.

После ужина они беседовали у камина: вечерами, когда ветры дули с близких, в укрытых снегом Альп, заметно холодало.

Вскоре девушка встала:

— Я иду спать, папа.

— Очень правильно, моя дорогая.

Сегодня тебе будет спаться гораздо лучше, чем прошлой ночью с этими лающими собаками и пьяницами, ползущими домой под утро!

Сабра ничего не ответила, но маркиз обнаружил, что может прочитать ее мысли.

Она думала, что отец слишком подчеркивает их бедность, чтобы воззвать к щедрости маркиза, ибо маркиз не сомневался, что именно на это в конце концов рассчитывает Киркпатрик.

Сабра направилась к дверям, и маркиз поспешил распахнуть их перед девушкой.

И только тогда, бросив взгляд на ее волосы, освещенные люстрой, заметил их необычный цвет.

Он как-то не задумывался об этом раньше, а все потому, что, когда он разговаривал с ее отцом, Сабра держалась настолько незаметно, что маркиз даже забывал о ее существовании.

Но теперь до него дошло, что волосы у нее точно такого же цвета, как у Симонетты Веспуччи, позировавшей Ботичелли для его незабываемых полотен.

Парикмахеры всего мира бились над этим цветом, но тщетно. Никому не удалось пока создать такой краски.

Но маркиз и так знал, что волосы Сабры совершенно натуральные, и неожиданно для себя подумал: а насколько они длинные?

Пожелав ему доброй ночи, девушка быстро скользнула в дверь гостиной, прошла через холл и стала торопливо подниматься по лестнице, давая ясно понять маркизу, что хочет уйти и совершенно не желает с ним разговаривать.

Маркиз не был тщеславен, но прекрасно сознавал, что, где бы он ни появлялся, женщины всегда смотрели на него с восхищением.

И не порывались сбежать от него, а, напротив, делали все возможное, лишь бы не отпустить его от себя.

Закрыв двери гостиной, маркиз вернулся к камину, где его ждал Киркпатрик, оказавшийся настолько интересным собеседником, что они проговорили до двух часов ночи.

А когда пошли спать, Киркпатрик небрежно заметил:

— Вы так и не сказали, намерены ли сопровождать нас в Тунис. Я буду очень разочарован, если придется искать кого-то еще.

— Вы решили ехать?

— Разве можно устоять перед таким соблазном? — удивился Киркпатрик. — И я не верю, что эта история не заинтриговала вас.

«Он словно гипнотизирует меня», — холодно подумал маркиз.

Но поскольку этот человек нуждался в нем и поскольку сам он не горел желанием возвращаться в Англию, маркиз сказал, когда они подошли к спальне Киркпатрика:

— Я все обдумаю и дам ответ за завтраком.

— Буду держать пальцы скрещенными, — откликнулся Киркпатрик. — Сейчас как раз молодая пуна, и я поклонюсь ей семь раз — самое верное средство, как мне говорили в Монте-Карло!

Оба засмеялись, и, отвернувшись, маркиз подумал, что Киркпатрик еще долго будет смеяться, потому что нашел простака для финансирования своей затеи.

Он сказал себе, ложась в постель, что ни на секунду не поверил в эти сокровища. Сомнений нет, Киркпатрик сочинил всю эту историю, только чтобы вызвать его интерес.

А истинная цель авантюриста — обеспечить себе и своей дочери сытую жизнь без всяких трат хотя бы на ближайшие два месяца.

Интересно, подумал маркиз, если бы он спросил Киркпатрика, сколько денег у него осталось на данный момент, сказал ли бы тот ему правду или нет? Сам-то маркиз не сомневался, что в карманах у авантюриста пусто.

Маркиз заметил, как его гости ели великолепные блюда, поданные на ужин.

Нет, они не набрасывались с жадностью на все подряд!

Наоборот, и отец, и дочь насыщались медленно, смакуя каждый кусочек, но именно это подсказало маркизу, что они голодны и за последнюю неделю, а может, и больше, им редко удавалось поесть.

Маркиз по опыту знал, как трудно сразу набивать желудок после голодной жизни.

Киркпатрик съел все, что было поставлено перед ним, и показал, что хорошо разбирается в винах, с удивительной точностью угадывая год, когда оно было розлито.

Это открыло маркизу, что когда-то его гость был достаточно богат, чтобы покупать все, что захочет.

И если было что-то, чем маркиз действительно наслаждался, то это тайна, загадка, которую он должен разгадать, или секрет, который он должен раскрыть.

Именно это он искан в своих путешествиях и именно это любил находить в людях.

Вот почему он с такой тоской думал о будущем: все, кого он встречал в Куине, и большинство тех, с кем он общался в Лондоне, были совершенно предсказуемы во всех своих речах и поступках.

С первой минуты знакомства маркиз видел, что для его острого и проницательного ума они подобны открытой книге.

И то же самое он почувствовал, когда остался наедине с Жанной.

Раньше, если они не предавались любви, то развлекались в каком-нибудь экзотическом местечке или ходили на вечеринки, где присутствовали женщины той же профессии, что и Жанна.

Или же сидели в ресторане, где под музыку оркестра и болтовню других гостей вели легкий остроумный разговор, в котором француженкам нет равных.

Но, оказавшись с ней вдвоем в тишине виллы, маркиз обнаружил, что знает все, что Жанна собирается сказать, еще до того, как она раскроет свои красные губки.