Люди, знакомые с боевой обстановкой, не преминули возразить, что в военных условиях процедура иссечения слишком сложна: ни место, ни время не позволят врачу обрабатывать так каждую рану. Наконец, в ряде случаев метод Фридриха просто неприменим. Как, например, иссечь раны кисти или лица, не повредив при этом сухожилия и нервы, а следовательно, не нарушив функции их? Как поступить в тех многочисленных случаях, когда осколок засел глубоко в организме или образовал рваную рану? Узкий канал не даст хирургу возможности добраться до стенок и дна, нельзя также иссечь обширное поражение, не причинив организму жестокого ущерба.

Возражения и доводы не находили ответа, факты были бессильны поколебать новое вероучение хирургов.

Шли годы. «Непогрешимая» теория овладевала все больше умами врачей, и в то же время обнаруживались ее слабые стороны. Еще в начале применения этого метода было замечено, что некоторые жизнеспособные микробы могут проникнуть в глубь тканей значительно ранее шестичасового срока. В первую мировую войну хирурги были свидетелями того, как молниеносная инфекция нередко нарушала эти сроки, развиваясь далеко за пределами раны уже через три – пять часов. В таких случаях все искусство хирурга и страдания больного были напрасны. Неважно обстояло и с заживлением ран, швы загнивали, и нередко приходилось их снимать, чтобы вновь повторить операцию. Никакие ухищрения хирурга не были способны полностью удалить микробы из раны. Не прошло незамеченным и другое обстоятельство. В огромном числе случаев поверхностные раны лица, головы, мягких тканей кисти и пальцев, оперированные в амбулаториях, сплошь и рядом заживали без строгого иссечения в духе господствовавшей теории. Обработка же «по Фридриху» приводила нередко к нагноениям. В шестидесяти случаях из ста после операции на пальцах стопы и в двадцати – тридцати из ста на нижних и верхних конечностях приходилось распускать швы.

Метод был несовершенен, противоречив, и все же не это делало Вишневского непримиримым. Причины, заставившие его выступить на съезде, лежали значительно глубже и носили принципиальный характер.

Уже много лет ученые не устают повторять всем известную истину, что в заживлении раны принимает участие весь организм и нельзя рану рассматривать как местный процесс. Чем обширнее ранение и тяжелее инфекция, осложняющая течение болезни, тем больше сдвигов происходит во всем организме. Печень, почки, железы внутренней секреции, кровеносная и нервная системы собирают свои силы для отпора врагу. Снова и снова писали, что в ране идет дуэль между микробом и его ядом, с одной стороны, и всем организмом – с другой. Результаты этой борьбы зависят от степени жизнеспособности бактерий и устойчивости человека. Так как силы сторон беспрерывно меняются и все новые средства вовлекаются в борьбу в различных соотношениях, многообразие болезненных форм беспредельно. Вечно новые и бесконечно изменчивые, как сама жизнь, они никогда не укладываются ни в представлении хирурга-ремесленника, ни в книжной догме.

Вывод был ясен: в «дуэли» между раной и инфекцией незримо участвует еще одна сторона. Врач обязан это знать и помочь организму в его трудной борьбе.

Истина почиталась всеми за истину, но никто не мог сказать, как держаться ее. С чего начинать? На какие органы или системы направить хирургу свое внимание? Поднять тонус нервной системы? Воздействовать на кровеносные сосуды.

Вопреки практике своего времени, он не рассекает карбункул лица, ограничиваясь тем, что вводит под его основание новокаин. Под воздействием раствора омертвелая клетчатка в карбункуле отделяется от здоровой. Гной расплавляет и выносит ее наружу. Процесс завершается без участия ножа.

– Как ни благодетелен иной раз наш нож, – сказал однажды ученый по этому поводу, – организм явно к нему не благоволит. Его защитные силы нам показали, на что они способны, если их не травмируют без нужды.

В тех случаях, когда раствор новокаина не в силах подбодрить организм, заставить его за себя постоять, на помощь приходит бальзамическая мазь. Ее применение недооценивалось наукой и практикой. Считалось твердо установленным, что мазевый тампон и дренаж проталкивают микробов в глубь тканей и содействуют их размножению.

– Я так далеко не заглядываю, – шутил по этому поводу Вишневский. – Я знаю, что моя мазь не позволит микробам ни жить, ни, тем более, развиваться. Она уменьшит раздражение, испытываемое раной от инфекции, от воздуха, травмирующего ее, от ушиба, причиненного во время ранения, и даст ей столь нужный покой.

Противники Вишневского не соглашались с ним.

– Не кажется ли вам странным, – не без иронии спросил его участник конференции, известный хирург, талантливый оператор, – что новокаин, не обладающий противомикробными свойствами, изменяет течение воспалительного процесса, а мазевый дренаж, никем не признанное лечебное средство, ускоряет заживление ран?

– Вы ошибаетесь, – поспешил его заверить Вишневский, – я никогда не возлагал на эти средства подобного рода надежды. Их задача – вернуть нервам утраченный покой, с тем чтобы нервные механизмы расправились с инфекцией и лечили воспаленный очаг.

Серьезнейшая из трудностей, сковывавшая хирургию в течение долгого времени, была преодолена. Таинственные «силы организма», управляющие патологическим процессом, усугубляющие и разрешающие течение болезни, перестали быть схемой, лишенной содержания и смысла. Судьба раны, оказалось, зависит от состояния нервной системы. Нормальная и не раздраженная, она укрепляет защитные силы; пораженная и ослабленная – оставляет их без поддержки.

Ни в одной области человеческого знания не было таких удивительных сдвигов во взглядах, как в медицине, никакая наука так часто не возвращалась к идеям минувших тысячелетий, решительно вытесняя представления своего времени. Только наука, никогда не опиравшаяся на строгую теорию, тревожно мятущаяся, терзаемая сознанием ответственности перед человечеством, может так бросаться из крайности в крайность, восхищаться сегодня лечебными свойствами ультракоротких волн, а завтра – фармакологией Гиппократа, приветствовать далеко ушедшее «вчера» и решительно отрекаться от своего «сегодня».

С идеями лечения ран повторилось то же самое – они не избегли общей судьбы. В начале шестнадцатого века знаменитый врач Парацельс учил: «Рану излечивает та жидкость, которая распространена по всему телу, но различна для каждого органа и отдельной части тела. Она сохраняет в неприкосновенности и восстанавливает их, когда они повреждены. Этот целительный сок более действителен у молодых людей, наподобие питательного сока молодых деревьев, у стариков он менее обилен и как бы засушен, отчего происходит, что раны стариков требуют для своего заживления больше времени и забот».

«Рана, – утверждал Парацельс, – справляется сама, не нуждаясь ни в каких наших лекарствах, наподобие того, как можно видеть быка, у которого переломлено ребро и который выздоравливает сам по себе, своей природой… Главное – ни в чем природе не мешать».

«Эта истина, – пишет один из наших современников, историк медицины, – дороже многих томов, написанных о способах лечения ран. Это знамя, которое истинный хирург хранит в своих руках до сих пор».

Французский хирург Амбруаз Парэ, современник Парацельса, рекомендует: «Расширив рану и позаботившись о свободном выделении из раны всего ушибленного, размозженного, потерявшего жизнеспособность, прикладывать к ране нежную мазь из бальзамических смолистых веществ и затем наблюдать за дальнейшим течением, чтобы не пропустить грозного момента осложнения». Оба они, и хирург и терапевт, решительно возражали против наложения швов на рану.

Так за много веков до наших дней была создана теория о физико-химических процессах в ране и средствах ее лечения, не уступающая уровню современного знания. Недостаточно, однако, дать миру счастливую идею – надо, чтобы она стала бесспорной. Потомки прошли мимо этих идей, забыли их, так же как забыли в свое время способ перевязки сосудов и бальзамирования трупов.