Помню, упиралась ладошками в ледяные погоны, мочила платье о талый снег, а потом он сжимал и сжимал меня в объятьях, выдавливая из меня нечеловеческий, радостный писк! Не знаю, почему так любила эти моменты.

Наверное, мне казалось, что так подбрасывать и ловить никто в целом мире не может!

Помню ждала, все время ждала, когда из коридора крикнет мама:

– Саша, папа пришел! – и сразу его железные ледяные руки на моих детских ребрах, а потом – в воздух! И орать! И обниматься! И студить ладони о грубую ткань… Папа дома…

Слово «ПАПА» до сих пор ассоциируется у меня только с черной шинелью, снегом, горьким запахом и обледенелыми красивыми пуговицами…

Александра.

1981 год. Польша бунтует. Под предлогом очередных учений рядом с ее берегами собран почти весь натовский и советский флот: и с Тихого океана, и с Севера, и с Черного моря – отовсюду пришли десантные корабли с морской пехотой, артиллерийские крейсера и масса других кораблей. Вся эта армада висит над польским побережьем в ожидании команды «фас». Слава богу, этого не случилось.

Но пришел шторм. Шторм на редкость мощный. И досталось всем флотам. И натовскому, и советскому. Было оборвано шесть якорных цепей, а два ракетных катера ФРГ потеряли ход и в форс-мажорной ситуации были снесены в советские терводы. И на фоне почти начавшегося конфликта случилась крупная неприятность с большим десантным кораблем БДК-55. Из-за личной безграмотности командира бригады, давшего недопустимо большой ход против волны, и, по всей видимости, из-за недостаточно обтянутых дополнительных креплений в штормовом море открылись носовые ворота десантного корабля. Каждая из створок весила по 11 тонн. И начали они, эти створки, хлопать на качке, как форточки в грозу. С огромным трудом и риском для жизни удалось их отловить, закрепить и в аварийном состоянии войти в базу.

Подвиги кончились, начались раздачи наград.

Комиссия, назначенная командиром бригады – главным виновником происшествия, – должна была найти героя, чтобы прилюдно его растоптать.

Поискав и подумав, виновником назначили механика, кстати, высокопрофессионального офицера с соответствующим чувством собственного достоинства.

И вот в кают-компании, в присутствии высоких чинов всех штабов и народа, из механика делают козла отпущения.

Безосновательные обвинения сыплются со всех сторон, и механик, как может, отбивается от штабных прихлебателей командира бригады. Причем обе стороны понимают, что всей правды говорить нельзя. Обвинительные вопросы накаляют обстановку до предела. Звучит очередной вопрос:

– Механик! Так как вы объясните, что раскрылись крепления створок в месте их соприкосновения? Ведь огромные крючки входят в петли. Как?

Механик сделал паузу, обвел глазами знатока собравшихся в кают-компании офицеров и адмиралов и сказал:

– Вам когда-нибудь приходилось снимать с женщины бюстгальтер? – пауза, мертвая тишина. – Так вот, – продолжил механик, – обнимая женщину, кладешь ей на спину ладони, нажимаешь на лямки бюстгальтера ладонями, как волна на створки ворот, а потом так же резко, как и волна, отпускаешь их – и все! Ворота десантного корабля открываются, а женский бюстгальтер падает!

Механик был наказан как главный и единственный виновник происшествия. Его лишили трех окладов.

Я потом проверил слова механика. Бюстгальтер действительно расстегивается в одно мгновение.

С уважением. Слава.

Был у нас механик. Человек очень энергичный. И далеко не всегда ему удавалось направить свою энергию в безопасное для него самого русло.

Когда я пришел на корабль лейтенантом, механик был уже капитан-лейтенант.

Когда я получил звание капитан-лейтенант, механик был уже лейтенант.

Вот только один из его фортелей.

Идет погрузка ракет. Дело очень хлопотное, напряженное, ответственное и длительное.

Весь экипаж обязан быть на борту. Но механику явно скучно. Он не в центре событий.

И механик без «добра» сходит на берег.

Никто на его отсутствие не обратил никакого внимания.

В два часа ночи мех решил незаметно проникнуть на корабль, но вот беда, на корабле в это время очень тихо, а офицеры у нас спят чутко.

Любой необычный шум мгновенно прерывает сон. Ты не проснешься, если по трапу в нескольких сантиметрах от твоего уха пробежит матрос, грохоча ботинками, но мгновенно пропадает сон от щелчка дверной ручки в ночное время.

Так что, чтоб не будить народ, механик решил попасть к себе в каюту с причала через иллюминатор. При его росте – метр с шапкой – и расположении его иллюминатора недалеко от земли это не составляло бы большого труда. Но! Загрузив левый борт ракетами днем, корабль к вечеру развернулся и встал к причалу правым бортом.

Так что наш доблестный механик лез не в свою каюту, а в каюту старпома.

А теперь рассказ старпома, рост которого почти два метра.

– Ночь. В каюте темно. Просыпаюсь я от грохота упавшей со стола лампы. А стол у меня стоит под иллюминатором.

И вот на фоне иллюминатора вижу я на столе нечто совершенно бесформенное, и оно шевелится. Страх. Холодный пот. Включаю ночник над койкой. И что же я вижу?

Вижу я нижнюю часть спины механика, стоящего на четвереньках у меня на письменном столе. Естественно, я спросил его в «очень вежливой форме», что он там делает.

Ответ был крайне лестным. Повернув голову в мою сторону и приложив палец к губам, механическое чудо произнесло: «Т-с-с-с. Тихо! А то старпом услышит».

Вышли на боевую службу 10 января, у меня день рождения 11-го, должны были вернуться с боевой 9 августа, у жены день рождения 8-го.

Для этих двух случаев жена выдала мне две бутылки коньяка.

Каждую из них подписала датами, чтобы не перепутал. Одну бутылку датой 11 января, а вторую – 8 августа.

А я перепутал. Вышли из порта Печенга, как и было запланировано, 10 января.

День в полярную ночь был морозный, так что уши трещали, парила от мороза вода.

Шли по фиорду, как в дыму.

Я шел на боевую службу в качестве штурмана. За сутки хода мы отошли от берега настолько далеко, что даже самый тупой вахтенный офицер не смог бы за 8 часов моего сна добраться до берега.

Запросив «добро» у командира, спустился вниз в каюту, впереди нам предстоял еще месяц интернационалистического плавания до пролетарско-негроидной Анголы плюс шесть там и месяц обратно.

Пригласив двух офицеров морской пехоты, моих хороших знакомых по предыдущим выходам в море, я объявил, что сегодня мой день рождения, накрыл стол, поставил бутылку коньяка. Посидели, поговорили о судьбе.

Кстати о судьбе. Этот батальон морской пехоты шел на вторую боевую службу подряд в одном и том же составе. Тот батальон, что был обязан идти на боевую, сняли со службы за неудовлетворительную подготовку. Зимой в сопках во время учений насмерть замерзли два матроса, их не успели донести до тепла. А это значит, что офицеры и прапорщики, идущие спасать свободолюбивую Африку от них же самих, четыре месяца назад уже были там ни много ни мало 8 месяцев. Месяц переход, 6 месяцев стережем ангольскую революцию и месяц переход на севера, домой. В наше отсутствие там свои полгода сидит морская пехота Балтийского флота. И сейчас эти ребята шли на вторые 8 месяцев.

Семей после этой боевой почти ни у кого не осталось. Под такую беседу бутылка коньяка высохла в мгновение ока. А так как пить что-то надо было, сидим, пьем чай. Вдруг один из пехотинцев спрашивает:

– Слава, а где вторая бутылка?

Конечно же, я, как дисциплинированный муж, с абсолютно честными глазами и удивленным до беспредела голосом заявил, что второй бутылки просто не существует в природе.

В следующее мгновение я был разоблачен предъявленной мне датой, написанной на этикетке. А было там написано: «8 августа». Пришлось срочно менять тактику обороны. Изобразив лицо строевого офицера, коим я и был, заявляю:

– Вторую, с надписью 11 января, получите 8 августа.

В последующие месяцы ребята неоднократно пытались заполучить вторую бутылку, но она была надежно спрятана, а я непреклонен.