Профессия – за те деньги, за которые ее покупают, – это не товар. Это хобби.

Кто же платит за хобби? Только тот, кто им увлечен.

Профессию не создают. И в советские времена ее не создавали. Это иллюзия.

Были какие-то минимальные знания общего порядка.

Придя на флот, ты должен был переучиваться. Ты каждый раз начинал с нуля.

Тут ценились люди, способные начинать с нуля.

Способность не сойти с колес оттого, что ты полный ноль; способность подняться после этого удара – а это удар; способность быстро восстанавливаться – вот что ценилось.

Способность выворачиваться, поворачиваться, переворачиваться – как это делает кошка, которую сбросили с балкона, как черепаха, которую положили на солнцепеке на спину.

Это способность познавать. Не иметь сумму знаний, а иметь способность к обучению.

В любых условиях и вовсе безо всяких условий – урывками, рывками, на ходу, на бегу, без сна, без еды и воды, в опасности, когда качает, болтает, бросает с волны на волну.

Блюешь и учишься – примерно так.

Через пять лет непрерывного хождения в море ты должен быть специалистом.

При недосыпе и недожоре.

Мне очень хотелось произвести впечатление, сначала на бабушку, потом на маму с папой, а потом и на всех в школе.

Без учения это нельзя было сделать. Надо было что-то знать такое, чего не знают все остальные. Тогда им с тобой было бы интересно.

А это надо было только выучить или же прочитать.

Я немедленно научился читать и стал читать все подряд. Я читал о путешествиях, приключениях, о дальних странах, о вулканах, о водопадах, о животных и растениях, о Земле, о Солнце и других планетах.

Я читал о великих открытиях.

Когда я читал, я попадал в удивительный мир. Я дрался вместе с Томом Сойером и дружил с Гекльберри Финном; я мчался сквозь дебри Африки, я плыл вместе с Колумбом и Васко да Гама; я бился вместе с русскими витязями на Калке и стоял под стрелами вместе с героями Трои; я замерзал, я тонул, я задыхался, я болел, меня трясло в лихорадке, и все это вместе с героями Жюля Верна.

И все это только ради того, чтобы со мной было интересно разговаривать и дружить.

Все это во имя дружбы.

Это феерия. Это натуральная феерия – все движется, кружится, блистает, говорит в мегафон.

И фонтаны. Всюду фонтаны – посреди фонтаны, и пожарный катер задрал свои брандспойты вверх и тоже превратился в фонтан. И потом эти парусники, некоторые даже с красными парусами – и все это кружится, кружится, кружится по Неве, а потом и представление началось: на катерах многие быстро гонялись за многими.

Вот какой у нас праздник. В девять чтоб все были готовы, и в двенадцать началось. Праздник Военно-морского флота.

Сам флот, от греха, конечно, убрали подальше, где-то за мост лейтенанта Шмидта, но некоторые корабли, например катер, вроде бы даже командующего Балтийским флотом – «Победа», прорвались и в празднике участвовали, ради чего оный катер даже запалил у себя на юте дымовые шашки.

Правда, загорелись не только они, а еще там чего-то, отчего дым повалил совсем черный, и матросики бегали по палубе с огнетушителями и тушили, тушили, тушили, и потушили-таки, сердешные; а потом тот же катер «Победа» направился к крейсеру «Аврора» – прямо в правый борт, намереваясь пришвартоваться, затем последовал небольшой удар – народ чуть не выпал, то есть «Концы и кранцы с правого борта приготовить!»

И с помощью такого слова, как «Блядь!», а также концов и кранцев с правого борта – пришвартовались наконец.

А еще, чтоб смягчить удар, все матросики на катере на правом борту дружненько выставили по одной своей ножке, чем и уперлись в борт «Авроре».

Сам легендарный крейсер почти не пострадал, разве что слегка только краску ему поцарапали.

Вот такие чудеса воссоединения двух кораблей, в чем участвовали все подряд – еще и два капитана первого ранга – один на катере, другой на крейсере.

То есть праздник удался.

А все эти мелкие неприятности, я считаю, только от названия.

Вот что такое слово «Победа»? «Победа» – это то, когда одерживают вверх над бедой.

А чтоб над ней вверх одержать, надо, чтобы беда сначала приключилась.

Вот назови корабль как-нибудь этак «Флаг» или «Гюйс» – и ничего не будет, уверяю вас.

А вот когда его называют «Буревестник» – то жди потом приключений.

Кстати, у нас есть специальный показной корабль с таким названием. Он президентов должен выкатывать. И на саммите он должен был катать высоких гостей, но не завелся. Что-то там с дизелем. Подозревали саботаж и диверсию, но приехали умные ребята и разобрались – не хочет заводиться. И повезли тогда всех, говорят, на все той же «Победе».

Да! А на празднике этом, что вот только что в феерию превратился, «Буревестник» – красивый, как из Лондона, – должен был все это возглавить, но (вспомним про название) только накануне вышел, чтоб, значит, возглавить, как тут же врезался, впилился куда-то и все себе красивое спереди снес. Так что в док поставили. Что ни праздник – то кто-то в доке ошивается. Просто традиция такая.

Словом, приключилась красота, и по телевизору все это показали.

Коля говорит, что мои обсценизмы разрывают текст и тем самым усложняют структуру, а все потому, что я часто действую как поэт.

Слова привлечены друг к другу не по принципу смысла, но по принципу валентности. Всегда выясняется: могут ли слова совпасть. Все слова означены. Они имеют равную температуру.

И в этом случае обсценизмы энергетизиру-ют фразу. Они ее раскручивают. В этом месте могут полететь искры.

Эта страна стоит на голове. Когда все остальные стоят на ногах – они стоят на ногах, и уже очень давно – эта страна стоит на голове. И ей всегда нужно время для того, чтобы она успела перевернуться и встать на ноги. Поэтому Россия всегда проигрывает начало войны. Ей нужно время, чтоб перевернуться.

А потом маховик раскручивается – все уже на ногах, начинаем воевать.

Я сказал Коле, что мы очень похожи на немцев. Только мы немцы со знаком минус. Коля подумал и сказал: «С тремя минусами!»

Как на флоте разделяется моральное и аморальное?

Аморальным у нас считается воровство, предательство, доносительство.

Подхалимство? Меньше. Холуйство из области обыденного.

Дисциплина позволяет скрыть аморальное?

Да! Конечно! Безусловно!

Она для этого существует и поддерживается так абсурдно. Конечно да.

Потому что предполагается, что начальник – это такое чистое существо, и помыслы его тоже чисты, и надо очень стараться, чтоб из грязного существа, каким ты и являешься по сути на этой ступеньке служебной лестницы, дорасти до начальника – существа безусловно чистого и непорочного.

То есть если начальник (чистое существо) тебе приказал, то это сама родина с тобой говорит подобнейшим образом.

То есть тебе приказала родина – никак иначе.

То есть обличение начальства в делах его неблаговидных (все это тебе кажется, безусловно) – это измена родине – вот ведь в чем вся штука.

Но потом вдруг всем становится ясно, что начальник:

а) нечистое существо,

б) он еще и приворовывает.

А потом еще оказывается, что он и вообще глупый.

То бишь (поем высоким голосом) тра-ге-ди-я.

Маленького Сашку оставили вместе с посторонней бабушкой. Они с ним смотрят в окно на проходящие мимо электрички.

– Титичка! – кричит Сашка в полном восторге. Он очень любит электрички.

– Птичка? – откликается бабушка.

– Титичка! – говорит ей Сашка и от нетерпения просто прыгает на месте.

– Тетечка? – не унимается бабушка.

– Титичка! – строго говорит Сашка и смотрит на нее подозрительно.