Провинциальный вьетнамский рынок начала девяностых годов выглядел очень похожим на начавшие появляться тогда российские вещевые рынки. Вот только товары там были в несколько раз дешевле. Дороже, чем в России, там оказалась только аудио-, видеотехника. Тот тверской «челнок», купивший в Шереметьевском дьюти фри недорогой видеомагнитофон «Панасоник», успешно сбыл его на вьетнамском рынке, получив примерно 30 процентов навара. А закупались там для продажи в основном тряпки: от нижнего белья до зимних курток. Платья стоили по 20 долларов за десяток, мужские летние брюки примерно столько же, джинсы – по 5-10 долларов, в зависимости от качества. Всякие полудрагоценные камни шли чуть ли не на вес. Интересно было изучать огромный развал наручных часов. Там присутствовало все: от явных подделок за 5-10 долларов до абсолютно идентичных натуральным «Сейко» и «Ориентов». Не знаю, каким образом они попадали во Вьетнам, может, это была какая-то «некондиция» из Японии, но часы, имевшие в большинстве случаев какой-то маленький, почти не видимый дефект – царапинку на краю стекла, плохо застегивающийся браслет… – оказывались вполне приличного качества. Алексеич купил себе «Ориент Колледж» – огромную «гайку» с вишневым циферблатом, светящимися цифрами и стрелками и надежной механикой за 45 долларов. Носил он часы лет десять, причем неоднократно они падали, в том числе и в воду, но механизм работал исправно.
Зная Алексеича, скажу, что он терпеть не может торговаться, поэтому «челнока» из него никогда бы не получилось. Хотя для того чтобы купить всем родственникам обоего пола многочисленные обновки, он просто подходил к прилавку, спрашивал, сколько стоит, скажем, пять пар джинсов разного размера, а затем на предложение заплатить 50 долларов, говорил: «Тридцать». И обычно вьетнамцы сразу соглашались, что было удивительно, поскольку наши «челноки» для того, чтобы скинуть «двадцатку», уговаривали их часа два. Правда, удивление прошло довольно быстро, и вот почему.
Расхаживая по дикой жаре в толпе мелких вьетнамцев, наш большой друг выглядел примерно как Гулливер в стране лилипутов. Через некоторое время он заметил, что пользуется каким-то странным вниманием. Приближавшиеся к Алексеичу на расстояние вытянутой руки местные жители норовили коснуться его, после чего стыдливо отдергивали руку и улыбались. Сначала он думал, что стал мишенью для какого-то неведомого общества гомосексуалистов-вьетнамцев, но потом заметил, что и женщины, причем совершенно разного возраста, тоже стремятся до него дотронуться. После этого они, хихикая, отскакивали в сторону. Вечером гид объяснил Алексеичу, что в стремлении местного населения прикоснуться к прекрасному (к нему, то есть) нет ничего необычного. Религиозные убеждения предписывают при виде большого человека дотронуться до него, чтобы ощутить снисхождение благодати, которую тот, несомненно, олицетворяет. Алексеич успокоился и даже немного возгордился, поскольку стал чувствовать свою особую миссию в среде вьетнамцев. Я, хотя и был в то время немаленьких размеров, пользовался вниманием местных жителей только в отсутствие моего друга. Меня тоже норовили коснуться. Один раз я даже в ответ ухватил симпатичную вьетнамку за руку и притянул к себе поближе. Она, похоже, не возражала, выражая свои эмоции сдавленным хихиканьем, но при этом густо покраснела – настолько густо, насколько ей позволял общий желтоватый цвет лица. Кстати, о цвете лица. В последние годы у местных женщин иметь лицо желтого, а тем более загорелого вида – это моветон. Поэтому они все поголовно пользуются отбеливающими кремами и жидкостями, а чтобы не загореть, надевают специальные маски на манер тех, что в Японии носят при эпидемиях гриппа. Очень занятно видеть огромную толпу «медсестер», едущих по своим делам, но уже не на мопедах, как раньше, а на мотороллерах и прочих байках.
Другим предметом зависти местных мужчин и поклонения женщин была, как ни удивительно, борода. Дело в том, что у аборигенов она, как правило, не растет – зачем им, собственно, борода в таком жарком климате? Но ее наличие – это символ мужской силы и достоинства. Например, у дядюшки Хо Ши Мина бородка была вполне приличных размеров, что, несомненно, сказалось на его популярности в стране. Так что Алексеич являлся для вьетнамцев своего рода символом здоровья, успеха, высокой нравственности и еще черт знает чего. А мне с моей скудной растительностью на лице доставались лишь отблески славы моего большого друга.
Доходило и до курьезов. Шел как-то раз наш гигант по пыльной улице Вунгтау, думая о чем-то своем, как вдруг краем глаза заметил движущийся в попутном направлении мопед, естественно, «Хонду». На нем сидели две молоденькие симпатичные вьетнамки, которые, похоже, собрались куда-то в гости. Об их намерениях свидетельствовало то, что обе были аккуратно причесаны, красиво накрашены и даже одеты в белые перчатки до локтя, что считалось во Вьетнаме особым шиком. Так вот, по мере движения мимо Алексеича их головы, видимо, подчиняясь могучему инстинкту, поворачивались, поворачивались… Через две секунды, не справившись с управлением и обилием нахлынувших чувств, обе барышни вместе с «Хондой» рухнули на асфальт. А когда галантный Алексеич подошел к ним, чтобы помочь подняться, одна вообще чуть не упала в обморок. Не знаю уж от чего – от сознания близости божественного начала или от последствий ДТП.
Коль уж я вспомнил о вьетнамках… В начале девяностых все вьетнамские женщины соответствующего возраста, проживавшие в курортных местах и не работавшие в торгово-гостиничной сфере, занимались проституцией, по большей части профессионально. Даже наличие супружеских уз не останавливало их стремления заработать с помощью древнейшей профессии. Ну а поскольку девушки, как мы уже упоминали, были в Вунгтау на любой вкус и стоило все удовольствие совсем недорого, то наличие в городе многочисленных секс-туристов оказывалось неудивительным. Это сейчас они валят куда-нибудь в Таиланд, а тогда во Вьетнаме были такие демпинговые цены, что с ними не мог бороться никто. Чтобы сейчас стало понятно, кто был кто и что было что, приведу полный прайс-лист на май 1992 года.
В самом низу находились «пляжные девочки». К отдыхавшему в шезлонге на берегу океана туристу подходил сутенер и, приветливо улыбаясь, показывал ему веер из полароидных фотографий местных девиц в призывных позах и с минимумом одежды, а то и без таковой вообще. После того как «барин» выбирал ту или иную девицу, сутенер уходил куда-то за деревья, а потом приводил ее, чтобы показать товар лицом. Если на свет появлялся продукт непротивления двух сторон, то есть согласие, сутенер получал два или три доллара и оставался стеречь вещи. Секс-турист же с барышней, у которой под мышкой была циновка, а в кармане шортов презерватив, отправлялся за ближайшие кусты, где, собственно, любовное таинство и происходило. А за четыре доллара можно было получить в аренду «Хонду» и отъехать с дамой в более живописное место. При этом время в общем-то не лимитировалось. Впрочем, больше двух часов даже привычные уроженцы южных республик не выдерживали. Попробуйте заняться сексом при сорокапятиградусной жаре и палящем солнце – посмотрим, сколько вы продержитесь…
Следующим номером оказывались уличные и пригостиничные девицы. Любой рикша мог за несколько центов показать, где кучкуются проститутки, и даже договориться о цене и месте встречи. Обычная цена была пять долларов, а происходил весь процесс в каком-нибудь домике между пляжем и городом. Пригостиничных девиц (тоже по пять долларов) можно было привести в административно-развлекательный комплекс гостиницы, посидеть с ними в баре, а затем ощутить прелести орального секса в каком-нибудь укромном темном уголке, казалось, специально для подобных занятий и предназначенном. При данном виде общения презервативы не считались обязательными. Кстати, я ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь из наших секс-туристов подхватил во Вьетнаме дурную болезнь. Всех пугали страшной «сайгонской розой», которая якобы раздувала мужское достоинство заразившегося до серьезных величин и делала его ярко-красным. Здесь не могу удержаться от того, чтобы вспомнить замечательную историю о великом русском художнике конца двадцатого века Алексее Меринове. Сразу оговорюсь, я лично ничего такого не видел, но вот коллеги по «МК» утверждают, что как-то раз в общем-то высоконравственный деятель искусства был завлечен в подпольный фешенебельный публичный дом в одном из старых московских особняков. Он даже было приготовился поучаствовать в общем разврате, как увидел холодную как лед бутылку «Абсолюта». И пока друзья предавались блуду, Меринов принял литр под легкую закуску. До огромного ложа, где его тщетно ждала полураздетая красавица, он так и не добрался, прикорнув на диванчике, после чего был отконвоирован домой. И вот, лишь улегшись спать, художник (с кем не бывает) почувствовал настоятельную необходимость посетить укромное заведение с белым фаянсовым другом в центре. Для тех, кто не понял, он решил пойти пописать. Не в том смысле, чтобы сваять какое-нибудь произведение, а в смысле опорожнить (извините за натурализм) мочевой пузырь. И вот в процессе этого действа он с ужасом заметил, что кончик его, извините за тавтологию, кончика начинает краснеть и раздуваться, причем прямо на глазах. Вся жизнь пролетела за несколько секунд в голове великого графика. И «сайгонская роза» ему вспомнилась, идеально подходившая по симптомам, и старушка мама, убеждавшая его предохраняться, и загубленная семейная жизнь. Он уже думал громогласно позвать тихо спавшую в комнате жену Машу, чтобы та позвонила в «скорую», как вдруг обнаружил, что ужасное красное уродство постепенно стало сползать вниз, а потом оторвалось и, подняв сонм брызг, плюхнулось в унитаз. Только тут Меринов понял, как он оказался прав, когда не стал звать жену, и как была права мама, уговаривая его пользоваться презервативом, и как неправ был он сам, забыв этот самый презерватив снять.
